Все для ванной, рекомендую! 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Давай поставим ее обратно, — предложил я.
— Это есть кому сделать, — ответил он.
Мы закрепили сорвавшуюся яхту. Потом прошли по дамбе к пустой стоянке "Е", откуда она ушла. Кольца для причальных канатов были целы.
— Не сломаны, — сказал Генри, рассматривая кольца. — Канаты не обрезаны, наверное, потому и ушла, что не была привязана.
— Тут автомобиль проезжал, когда я подходил, — осенило меня. Генри взглянул, будто собираясь что-то сказать, но произнес лишь:
— Э, ладно. Давай позавтракаем.
В кухне после холодного ветра снаружи мне показалась жарко, как в плавильной печи.
Она была совершенно пустой, если не считать шести стульев и стола. На стене висел каталог фирмы, выпускающей лебедки для яхт. Потолок бороздила целая сеть трещин, похожих на марсианские каналы, и зияли щербинки от отвалившихся кусочков краски, которые падали в сковородки Мэри.
В годы моей юности кухня в «Саут-Крике» была всегда в идеальном порядке, как мостик миноносца. С годами все изменилось. Теперь здесь на каждом клочке горизонтальной поверхности громоздились горы писем и счетов, кто-то положил кусок масла прямо поверх бумаги с текстом напечатанным на старой пишущей машинке.
«... это оттого, что он стареет» — так говорилось в письме. Генри поставил оловянный кофейник на плиту.
— Мэри сейчас нет. А что ты сотворил со своей рукой? Это было так похоже на Генри. У него только что сорвалась с причала лодка стоимостью в полторы тысячи фунтов, а его больше всего интересует моя жизнь. Я рассказал ему, что произошло в Австралии.
— Они там совсем свихнулись, — сказал он. — Если хотят, чтобы ты ходил на таких лодках, пусть покрывают их броней.
Я рассмеялся: Генри был большой поклонник всякого рода брони. Потом спросил:
— А как ты думаешь, кто повадился сюда отвязывать лодки?
— Не знаю, — ответил он. — Не знаю.
Он вытащил сигарету из своего стального портсигара и закурил. Это был старый трюк, позволявший ему не смотреть мне в глаза. Немного погодя предложил:
— Сходим потом. Сам посмотришь и подумаешь. Он встал слишком быстро и налил кофе прежде, чем тот отстоялся. Я вдруг понял, что Мэри была не единственным человеком, который беспокоился о том, что Генри больше не может управляться со всеми делами.
— Молочник не придет до восьми, — послышался голос Мэри. Она была большая, как дерево, в голубом платье и тапочках из овечьей кожи.
— Посмотри, кто у нас, — сказал Генри.
Объятия Мэри были похожи на объятия старого дуба.
— Я так счастлива видеть тебя, — прошептала она. У нее было такое же обветренное лицо, как у Генри. Голубые, как у кита, глаза искрились юмором. А вот вокруг глаз появились морщинки которых я не помнил. Она взяла чашку с кофе и сделала большой глоток. Я посмотрел на Генри. Когда он подносил свою кружку ко рту, его рука дрожала.
Утро в «Саут-Крике» вступило в свои права. Мэри достала из кладовой хорошо проваренный кусок бекона. Мы сидели и обсуждали всякие дела в нашем городке. Я знал Мэри лучше всех на свете. Она была крупная разумная женщина, всегда говорившая то, что думала, и не признававшая тех, кто поступал иначе. Она не умела лгать, так же как не умела играть на клавесине. В это утро она радовалась мне, как и я ей. Но на этот раз мне чудилось в ее приветливости что-то искусственное.
Генри кивал и улыбался, но смотрел больше в свою кружку. Пока мы завтракали, заходили мужчины в комбинезонах, человек шесть, желали доброго утра и шли дальше. Среди них и Тони Фултон, старший рабочий на нашей яхтовой стоянке, громадный загорелый мужчина, совершенно необходимый в нашем деле, с юношеской улыбкой и мощными плечами, обтянутыми будничной фуфайкой. В мое отсутствие он выполнял наиболее ответственную работу, ухаживая за восемью двадцатипятифутовыми прогулочными яхтами. Заглянул и Дик Хаммер, маленький и грязный, несмотря на то, что он еще не приступал к делу. Он-то как раз и отвечал за швартовку. Казалось, для него не было неожиданностью, что одна из яхт ушла со стоянки в дрейф, хотя, как всегда, было трудно понять выражение его лица из-за слоя грязи на нем. Он отправлялся проверить швартовку всех яхт.
— Ну давай, — сказал Генри, когда мы позавтракали. — Пойдем посмотрим и мы, что там такое.
Мы обошли док приемки горючего, навесы для лодок и понтоны, к которым причаливали яхты. Хаммер тоже крутился здесь в утлой плоскодонке, груженной веревочными кранцами.
— Все лодки в полном порядке, — доложил он. — Я считаю, что этот тип оставил ее непривязанной.
— А ваше дело проверять это, черт бы вас побрал, — ответил Генри.
— Я и проверял, провалиться мне, — огрызнулся Дик. Он включил мотор, и винт его лодки взбил в черной воде серо-грязную пену.
Генри глядел на сорвавшуюся яхту, понурив голову. Потом вздохнул и пошел к автостоянке, где хранились вытащенные на берег яхты.
— А это что такое? — воскликнул я.
В углу на боку лежали две прокатные яхты, вернее, то, что от них осталось. Было похоже, что на эти лодки наехал дорожный каток.
— Ужасно, верно? — сказал Генри.
— Что здесь случилось?
— Мы вытащили их на зиму. Оставили вон там. — Он показал на парапет у воды. — Штормом их снесло в воду и разбило.
Мы подошли к краю стоянки и посмотрели вниз, где громоздились бетонные глыбы и стальные балки. Вот сюда и врезалась бы сорвавшаяся ночью яхта, если бы я не перехватил ее. Среди камней и сейчас еще виднелись обломки фибергласа, словно остатки мяса на зубах льва.
— Списалы, — сказал Генри. — Страховым агентам не понравилось.
Наступило серое, тусклое утро. Окна кухни в доме желтели квадратами света. Когда мы проходили милю, я заметил Мэри за столом. Она уже не выглядела такой веселой. И сидела, положив руки на стол, глядя перед собой в пустоту. Лицо ее было серьезно. И я понял: тут творится что-то неладное.
В офисе собрались люди и было сильно накурено. Зазвонил телефон. Генри снял трубку и ответил. Начался новый рабочий день. И я отправился назад, в дом. Мэри радостно улыбнулась, увидев меня.
— Ну, — спросила она, — ты надолго к нам? Я не набрался смелости признаться, что лорд Хонитон из яхт-клуба «Пэлл-Мэлл» уже почти загубил мою карьеру гонщика.
— Думаю, здесь у вас поднакопилось работенки.
— О да, — согласилась она.
Я услышал нотку облегчения в голосе, и румянец вернулся на ее щеки.
— Генри показал мне лодки, которые снесло ветром. Лицо Мэри снова стало серым и усталым.
— Да, — уронила она.
— Редко дует такой сильный северный ветер.
— А это и не был северный ветер, — сказала Мэри, и ее голос тоже стал грустным и усталым.
— Что? — удивился я.
Я ничего не понимал. Ведь лодки стояли на северной стороне бассейна, и южный ветер погнал бы их вглубь, а не на бетонные глыбы.
— Ветер дул с юга, — сказала она.
Она уронила седую голову на руки, и по ее красным, натруженным пальцам потекли слезы.
Мне было всего одиннадцать лет, когда Мэри взяла меня под свою опеку. И никогда прежде я не видел ее плачущей. Я стоял возле нее, поглаживая по спине здоровой рукой, и не понимал, что здесь происходит. Налил ей кофе и ждал, когда она перестанет плакать. Тогда я решился:
— Что случилось наконец?
— Ты же знаешь Генри. Он мне не говорит.
— А ты спрашивала его?
— Конечно, — с горячностью ответила она. — Но что тут объяснять? Просто кто-то изо всех сил старается поломать его бизнес.
Я не стал лишний раз напоминать, что это и мой бизнес тоже. Земля принадлежала Генри, и он как главный партнер принимал ответственные решения. А я был младшим партнером, приходил и уходил, когда захочу, организовывал сезонную работу и участвовал в гонках, куда меня приглашали. Меня устраивала такая жизнь. Генри и Мэри с удовольствием наблюдали, как я выигрывал гонки, и время от времени я делал неплохую рекламу их предприятию.
— Просто теряю контроль над собой, — пожаловалась она. — Я не понимаю, что с ним творится. Ты же знаешь, какой он.
Я-то знал, какой он. Когда мне было двенадцать, во время моих школьных каникул он однажды, никому ничего не сказав, исчез на целых шесть недель, преследуя капитана датского танкера, который промывал свои нефтяные танки у Оар-Хэда. Он таки поймал этого капитана, но у него не было доказательств. Тогда Генри заставил несчастного выпить полгаллона воды, которую тот сбрасывал в море после промывки. Генри всегда был уверен в своих силах.
— Попытайся поговорить с ним, — попросила Мэри.
— Конечно, — ответил я.
Дверь со стуком распахнулась. Вошел Генри.
— Идем, — сказал он, — проверим наши сети, если уж ты ни на что больше не годен.
— Конечно, идем, — ответил я. Ни усталость после перелета, ни сломанная рука никак не учитывались Генри. Прежде всего — дело. Оно должно быть сделано.
Его грубое квадратное лицо расплылось в улыбке.
— Славный мальчик, — похвалил Генри. — Как хорошо, что ты снова здесь.
Едва я встал, опять зазвонил телефон. Мэри ответила, а потом передала трубку мне. Голос на другом конце провода проговорил:
— Дев! Как дела? Говорит Эдди Силк.
Грубоватый дружеский голос. Но я не обманывался на его счет:
Силк работал на английскую газетенку под названием «Эта неделя», любил истории про спорт, связанные с деньгами и скандалами, а потому его материалы содержали настолько мало сведений о спорте, насколько это было возможно.
— Слышал, у вас там со стариной Хонитоном не все ладно. Жаль было узнать об этом. Надо же, вылететь из команды Кубка Америки!
— Я сломал руку.
— И утопил яхту. Так ведь, верно? Я говорил с двумя парнями. Они утверждают, что все могло бы обойтись и рука зажила бы, но тем не менее вы ушли.
— Скажите им, что они не правы, — ответил я, изо всех сил стараясь сдерживаться.
Силк вроде бы и не слушал мои объяснения.
— Так как, в принципе, считается, что Поул Уэлш как гонщик лучше вас, то вы выскочили перед ним, чтобы он вас ударил. И я хотел бы знать, будете ли вы участвовать в весенних гонках и вернетесь ли в яхтенный спорт? Вы сейчас не вошли в Кубок Америки, но вообще-то собираетесь остаться в числе гонщиков мирового класса? А как с Кубком Сенаторов? У вас уже есть предложения? Хотя бы одно?
— Пока нет.
Кубок Сенаторов — это Эверест яхтенных гонок. Вернее, целая серия гонок с громадными призовыми суммами и заманчивой перспективой для каждого из приглашенных войти в восьмерку лучших яхтенных рулевых мира. Американская яхтенная федерация, формирующая состав участников, очень прислушивается к мнению таких людей, как Хонитон. Силк прав: теперь, когда я вылетел из Кубка Америки, мне надо попасть в Сенаторскую гонку, иначе моя карьера сильно пострадает.
— Я слышал, — не унимался журналист, — Уэлш перехватил у вас инициативу, и вы здорово скисли.
Так оно и было на самом деле. Но я ответил:
— Крутитесь там, в вашей бульварной прессе, и забиваете себе голову всякой ерундой.
Я бросил телефонную трубку и вышел вслед за Генри навстречу солнцу и чистому соленому ветру.
Глава 5
Уровень моря сильно снизился из-за отлива, и, пробираясь к глубокой воде, мы не раз задевали килем илистое дно.
Мы шли в тишине, если не считать стука дизеля и крика чаек. Крыши зданий и мачты стоящих яхт постепенно скрывались за дамбой.
— Немного помедленнее. Ты по своей привычке так гонишь! — проворчал Генри.
— Хорошо, пойду помедленнее.
Стая черно-белых гусей снижалась на обнажившиеся после отлива полосы ила. Разговор с Эдди Силком начал понемногу выветриваться из головы. Так было всегда. Меня успокаивал вид песчаных отмелей, протянувших свои белые пальцы к бледно-зеленой воде, и шум волн, накатывающих на них. Все было точно таким же, каким я это увидел впервые, за несколько дней до своего двенадцатилетия. Мой отец умер за три месяца до этого, а мать покинула нас гораздо раньше. Таппамор, серые развалины георгианских времен в окрестностях Блэк-Вотер, был сокрушен плющом и кредиторами. А я был маленьким задиристым мальчишкой с копной светлых волос, чемоданчиком в руке и письмом в нем, написанным моим отцом.
Генри сказал мне о содержании письма много позже. Они с отцом встретились во время войны и подружились. Мой отец проникся таким восхищением к Генри, что решил: он лучший из всех, кому можно доверить воспитывать двенадцатилетнего мальчишку, платить за его обучение в обычной школе и подготовить его переход в мир взрослых. Чтобы платить за мое содержание в школе десять тысяч, Генри вложил от моего имени средства в предприятие в «Саут-Крик». В словах Поула, которые он повторял давно, с детства, была доля правды. Уже в пятнадцать лет я был партнером без права голоса в нашем деле и действительно присматривал за лодками его отца.
Устье все расширялось, справа и слева. Над песчаными пляжами летали кулики, а в самом водовороте плавала пара бакланов. Мили через две берега внезапно отступили и мы, проскочив песчаные отмели, вышли в открытое море.
— Так что же здесь происходит, Генри?
Он предпочел не услышать моего вопроса. Но я знал, что ответа надо подождать.
Ловушки для омаров ставились за линией прибоя, у подножия черных скал Оар-Хэд. Я подогнал лодку к желтому буйку с нанесенными по трафарету буквами «MacF». Подтянув его багром, Генри закрепил конец снасти за лебедку и начал ее вытягивать.
На первой снасти было шесть круглых ловушек. Ни в одной не оказалось ни одного омара. Левой рукой я выбрасывал крабов и насаживал на крючки вонючую макрель, которую мы использовали как приманку.
— Совсем ни черта не осталось в море, — проворчал Генри. Мы подошли к следующему буйку. Здесь оказалось два омара. Один — во второй ловушке, другой — в шестой, последней. Насаживать макрель одной, да еще левой, рукой было трудно, и я порядком устал. Поэтому с облегчением увидел последний буй, мелькающий под самыми скалами, и удовлетворенно вздохнул, перестав гнуться над банкой с наживкой.
— Ах ты, подлец! — вскричал Генри позади меня. Я обернулся. У него в руках был громадный омар, шевелящий огромными клешнями, размером с детскую боксерскую перчатку.
— Семь фунтов, и ни унцией меньше, — прикинул Генри. Работая, он во все горло распевал песню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30


А-П

П-Я