Его директор привёл, велел дать всё, что ни попросит. Твои бумаги читает, Мирзоева, группы Погорельского…
Игорю вдруг стало жарко. Мирзоев и группа Погорельского занимались смежными проблемами: воздействием различных веществ на психику вероятного противника…
Игорю стало жарко. Крупный породистый еврей, деловито просматривающий у дальних стеллажей стопку документов, очень ему не понравился. Очень…
— Здравствуйте. Для абонента № 19486. Согласен срочно уехать. Звоните 333-49-78. Подпись: Игорь. Два раза через двадцать минут. Нет, четыре раза через пятнадцать минут.
На этот раз Максим отозвался сразу.
— Игорь Брониславович! Через полтора часа я заеду за вами домой. Соберите, пожалуйста, к тому времени вещи.
— Куда? Какие вещи?
— Какие хотите. Вы улетаете сегодня.
— Сегодня?!
— Завтра может быть поздно. Скоро начнётся большой шум… В общем, считай те, что я знаю, что делаю. Соберите вещи.
..Когда Ира поняла, что Игорь не вернётся в архив, она вытащила из сумочки шипованные вагинальные шары и, кусая обиженную губу, пошла за дальние стеллажи…
— Может быть, вы пригласите нас к себе в кабинет? — устало спросил Матадор.
— Да, конечно, конечно… — забормотал директор. — Извините, что я сразу… Голова, знаете, идёт кругом… Смерть в отеле… Чаю, кофе? Но по поводу герра Шульца я сказал вам всё, что знаю. Поселился у нас на общем основании, заплатил за два месяца вперёд, получил за это некоторую скидку…
Матадор сделал шаг в сторону, пропуская директора и слегка приобнимая его за талию. Рука Матадора на секунду задержалась над большим карманом директорского пиджака.
— А то, что к нему по пять раз за ночь заходили прыщавые подростки, это никого не смущало?
— У нас отель международного класса, — пожал плечами директор. — Каждый имеет право заходить в любое время дня и ночи. Вы бывали когда либо за рубежом в дорогих отелях?
— Случалось, — неопределённо ответил Матадор.
— Конечно, мне очень досадно, что в моём отеле хранился наркотик, — суетился директор. — Но мы же не можем отвечать за то, что хранят постояльцы! Уверяю вас, в «Национале» и «Метрополе» постояльцы хранят в номерах гранатомёты и першинги… Директор рассмеялся своей шутке. В дверь постучали. Вошёл устрашающего вида кавказец, доставивший Матадору бумагу от Барановского. Это был чечен Тагир, которого в управлениии звали Кинг-Конгом.
— Прокурор подписал ордер на ваш обыск, — сказал Матадор. — Обыск в кабинете и личный тоже…
Директор попытался улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и кривой. В ответ ему улыбнулся Тагир. Задорным здоровым оскалом в шестьдесят четыре, как показалось директору, зуба.
— Это… это неслыхано, — пролепетал директор. — Я… я сделаю заявление для прессы… Обыск только в присутствии моего адвоката…
— Хоть целой коллегии, — сказал Матадор, — Зовите.
Директор схватился за телефонную трубку.
— Но есть опасность, — продолжил Матадор, — что пока адвокаты будут сюда добираться, вы сдуру совершите попытку к бегству. И Кинг-Конг, — Матадор указал на кавказца, — вам что-нибудь сломает… Он, кстати, дикий чечен. Дудаевский недобиток. Чудовище-Директор бросил трубку и ошалело посмотрел на Тагира. Тагир улыбался.
— Будете читать? — Матадор протянул директору ордер и распорядился привести понятых.
Понятыми оказались Матвей и Данила, музыканты из группы «Бобок».
— Начинайте, ребята, — кивнул Матадор. — Кинг-Конг, займись телом.
Директор, увидав, как к нему приближается человек-гора, замахал руками:
— Я сам всё выложу, что же вы себе позволяете… Даром это вам не пройдёт… Я заставлю вас извиниться…
Директор выложил на стол ключи от машины, бумажник, одну игральную кость («двойкой» вверх), перетянутый резинкой полиэтиленовый пакетик размером со спичечный коробок.
— Что это? — захлопал глазами директор.
— Да, что это? — спросил Матадор. — Разверните.
Паникующий директор развернул пакетик. Там оказался сероватый порошок.
— Гэроин, — сказал Кинг-Конг. — Крупный размэр… Кынг сайз, нах.
— А в пакетике-то до четырёх лет только за хранение, — задумчиво сказал Матадор, — надо же, как получилось.
— Это не мой пакетик! — директор закричал так, что задрожали стёкла. Директор подпрыгнул. Стоявший на столе графин полетел на пол. Матадор подхватил его на лету, переадресовал струю воды в стакан и протянул стакан директору.
— Был у нас на Полтавщине случай, — сказал понятой Матвей. — Тётя Аня Лукашенко с ярмарки вернулась, а Панас, ейный мужик, поставил у плетня раком пионервожатую и прочищает ей, пардон, анус. Тётя Аня за ним с вилами, а он по двору скочет, штаны на ходу застегает и приговаривает: «То был не мой член, то был не мой член…»
Все, кроме директора, расхохотались.
— А если с целью сбыта — так до семи с конфискацией, — сообщил Матадор. — Вот ведь какая петрушка.
— Двэсти двадцать васмая, втарая чаздъ, — подтвердил Кинг-Конг.
— Вы это мне подкинули, — заявил директор, — Я докажу, что вы это мне подкинули.
— Сначала вы поедете в СИЗО, — сказал Матадор. — Там в восьмиместной камере сидит двадцать уголовников и бомжей. Если вы окажетесь двадцать первым, вам сразу дадут кликуху Очко. Потом будете доказывать, что героин вам подбросили. Как, кстати, вы собираетесь это доказывать?
— Но вы-то знаете, вы-то знаете, — горячился директор, — вы-то знаете, что вы его сами подбросили!
— Знание моё к делу не подошьют. Нет такой нитки. Подошьют только мой рапорт и протокол.
— Так вы не отрицаете, что героин подброшен? — обалдел директор.
— Я просто не обсуждаю этот вопрос. Есть юридическая реальность: вам мандец. Есть способ обойти юридическую реальность. Расскажите о комнате 850, и протокола не будет.
— Меня убьют! — завизжал директор.
— Это ваше личное дело, — безразлично сказал Матадор. — В предвариловке или на зоне вас тоже убьют. Если хотите, я могу даже об этом специально позаботиться…
— Вы угрожаете мне смертью! — выдохнул директор.
— Да, — сказал Матадор.
— Это беспредел, — выдохнул директор.
— Номер 850, — сказал Матадор.
— Этот номер принадлежит Леониду Крашенинникову, — сказал директор. — У него доля в моём предприятии и не сколько своих номеров… Я не имею права интересоваться, что там происходит.
Гаев встретил Зайцева с таинственным и хитрым видом. Когда он собирался объявить какую-нибудь важную и приятную для себя новость, он становился большим ребёнком. Лицо его сияло, как масляный блин. Он ходил по квартире в сером махровом халате, держа в руке с манерно отставленным мизинцем стакан кровавой Мэри. Поглядывал в зеркала.
Новость-то Зайцев знал уже несколько дней. Гаев баллотируется в Госдуму вместо выбывшего из игры депутата Значкова. Выборг и окрестности. Славные места, тихие и чистые.
— Давно пора, — сказал Зайцев. Не стал добавлять, — «Заиметь депутатскую неприкосновенность».
— Давно, давно, — согласился Гаев. — Мне, знаешь, и слово само нравится — «депутат». Если сумею живым-здоровым лет ещё десять прожить с этим словом… То и дальше всё будет о'кей.
— Когда выборы-то? — спросил Зайцев.
— Через два месяца. Времени — кот нассал. На тебе, Зайка, культура-мультура. Смотри, я вот тут набросал…
Гаев вытащил откуда-то маленькую мятую бумажонку, на которой виднелись каракули разных форм и размеров. У Гаева были большие проблемы с почерком, он сам редко понимал смысл своих записей.
— Вот — нужна выставка в местном музее. Какая-нибудь крепкая хорошая выставка, солидная. Старые мастера, мебеля какие-нибудь. Чтобы совместно с Эрмитажем или что-нибудь эдакое… И чтобы губернатор был на открытии. Зайцев присвистнул.
— Не свисти. Баксы у меня из дому высвистишь, — строго сказал Гаев. — Губернатор, конечно, не по твоим каналам. За тобой выставка.
— Понял. Шоу ваши, Самсон Наумыч, нужно предложить вниманию выборгских любителей прекрасного: типа, знаете, выездных выпусков…
— Отлично, Зай. Галка с Вовкой пусть поблюют на радость крестьянам. Потом — концерты эстрадные. Рокеры, Зыкина. Голубой Мальчик вроде пошёл неплохо… Аринка должна концерты вести. Найди её…
— Пропала она, — ляпнул Зайцев, испугался, что сболтнул лишнего, и тут же разозлился на себя за свой страх. Какого чёрта? Может, сам Гаев её и того, и она валяется в Яузе без головы, а его, Зайцева, Гаев таким образом проверяет…
— Это что ещё значит, пропала? — нахмурился Гаев.
— Парень её меня нашёл для задушевного разговора… Вчера, что ли, или позавчера. Говорит, украли. Поймали во дворе дома, засунули в машину и увезли.
— Ебать-колотить…. И чего же ты мне ничего не сказал?
— Самсон Наумыч, — шмыгнул носом Зайцев. — Вы мне не велели следить за Ариной…
— Не, ты не сепети. Что за парень-то?
— Мент, — Зайцеву было даже приятно огорошить Гаева, — Или комитетчик, я их путаю всех. Погоняло у него Матадор…
— Что?! — последний глоток кровавой Мэри прыгнул изо рта обратно в бокал. — Ты его знаешь?
— Теперь знаю. Он меня нашёл, говорит, так и так, Арину увели, готов всем заинтересованным лицам нанести серьёзные физические увечья. Если что услышишь, говорит, звони по телефону…
— И телефон дал?
— И телефон дал. Я его выбросил сразу. Самсон Наумыч, вы лее знаете, я ни в какие разборки…
— Так что же, погоди, погоди… Так она, значит, ебётся с этим Шмутадором, так получается?
— Я, Самсон Наумыч, в подробности не вникал. Может, он с ней, может, она с ним.
— И ты мне об этом не сказал?!
— О чём?
Зайцев, конечно, понимал, о чём. О том, что бывшая любовница Гаева спуталась с агентом, который ведёт дело об Акварели, которую молва связывает с именем Гаева.
Но что он мог сказать? «Самсон Наумыч, вы типа наркотой торгуете, так за вами охотится парень, который теперь трахается с Ариной…»
Президент фирмы «Лабеан-хесв» Леонид Крашенинников с большим удивлением прослушал сообщение о том, что рейс из московского Шереметьево-2 в парижский Орли задерживается на два часа.
Размышляя, что теперь есть основание подавать на «Аэрофлот» в суд со стопроцентной гарантией победы, Крашенинников побрёл по свободной зоне.
Как легко он стал думать в последнее время о таких вещах, как суд, иск, процесс!..
Знаменитые адвокаты, шелест свежих газет, ритуал судебного заседания. Красиво, почти как в опере. В последние годы Леонид Крашенинников очень полюбил возвышенное искусство оперы.
Ещё в начале девяностых слово «суд» вызывало в памяти мерзкие картины: грязная скамья, пальцы решёткой, небо в клеточку. Крашенинников сам дважды выслушивал обвинительные приговоры.
Крашенинников удачно попал в ласковое течение легализации теневых капиталов под негласным надзором правительства. Его бизнес, криминальный на девяносто процентов в девяностом году, сейчас оставался в тени процентов на пятьдесят. Но это совсем другие проценты, совсем другая тень: речь идёт чаще о скрытых налогах, чем о закопанных в лесу трупах.
Ему нравилось проводить время в кругу богемы, видных политиков и очаровательной французской невесты Жюли, а не за бесконечным пиршественным столом с ворами и паханами. Он полюбил белый цвет.
Г-н Крашенинников достал белый телефон, позвонил в Париж Жюли:
— Бонжур, ма петит. Л'авьон отложили на два с половиной часа…
— Это ужасно, шер. Мы не успеем авектуа в Opera.
— Приедем хотя бы к л'акт труазьем… Я всё же хочу услышать мамзель Лулу в партии Травиаты…
Крашенинников покидал Россию на три месяца. Дела шли хорошо, деньги работали, контора писала. Он уезжал в свадебное путешествие. Они с Жюли намеревались посетить семь экзотических стран: две африканских, две латиноамериканских, две южноазиатских и сумчатую Австралию.
Крашенинников зашёл в бильярдную, поставил на пол белый саквояж, аккуратно сложил на него белый плащ.
Матерчатые квадратные абажуры нависали над зелёными столами. От дальнего стола исходил глухой стук шаров. Лица игроков были скрыты в полумраке. Вот человек наклонился, примеривая кий, нырнул в колодец света, ударил, и, выпрямившись, опять растворился в тени.
Крашенинников подошёл к столу, взял в руки кий.
— Стукнемся, Леонид Петрович?
Крашенинников повернулся. Второй кий доставал из пирамиды смуглый стройный мужчина с коротким шрамом через правую щёку. Это лицо Крашенинников узнал бы даже среди ангельских ликов на том свете.
— Глеб Егорович… Вот так встреча! Так это ты задержал самолёт?
— Я, Лёня, не умею задерживать самолёты. Задержал его сам генерал Барановский.
Матадор взял кусок мела, аккуратно натёр набойку кия, плавными круговыми движениями намелил его и вытянул перед собой, примерил на глазок…
— Из-за меня, догадываюсь?
— Правильно догадываешься.
— И что же случилось?
— Разбивай. Нужно мне получить от тебя информацию по одному важному для меня делу…
— Глеб, если могу… Какие разговоры…
— У тебя в Москве целая коллекция всяких помещений — подвалов, номеров в гостиницах… Так? Разбивай.
Крашенинников не ударил шаром в пирамиду, а толкнул его в борт. Шар плавно оттолкнулся и еле-еле растолкал укладку.
— Сложный вопрос. Допустим, что так.
— В некоторых из них сейчас устроены склады для так называемой Акварели… Слыхал о такой?
— Слыхал. Героин с грибами. Я думал, враньё. Значит, есть такая?
— Значит, ты ничего о ней не знаешь?
— Конечно, нет, Глеб Егорыч. Я лесом торгую. У меня три завода, если хочешь знать. Я произвожу мебель, а также детские коляски. Зачем мне героин?
Матадор присел, глазом прикинул линию к средней лузе и бархатным толчком направил туда шестёрку.
— Отлично. Я так и думал, что ты тут ни при чём. Тогда ответь мне, кто пользуется твоими номерами в гостинице «Спринт» и какими ещё твоими помещениями пользуется этот человек?
— Нет.
— Почему? — нахмурил брови Матадор.
— По многим причинам. Во-первых, у меня нет юридического контроля над указанным тобою помещением. А всё остальное — болтовня. Во-вторых, я не считаю, что торговать героином плохо. Штука это, конечно, подлая, но кто виноват, что её какие-то козлы покупают? Это бизнес, Глеб. В-третьих, я просто не хочу подставлять товарища…
— Лёня, ты не понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27