А в данном случае речь идет о сохранности его собственной шкуры. И, если он не врет, о безопасности Маришки. Да он и задумываться не станет, что ему Ксанино согласие?
- Ну нет! - громко сказала Оксана Яновна. - На этот раз ничего у тебя не выйдет. Я сдержу свое слово.
Она потянулась к телефонному аппарату, набрала номер справочной городского аэропорта и включила автодозвон. Через несколько минут ей ответили.
- Скажите, пожалуйста, когда ближайший рейс на Москву?
Нет, бессонница началась позже. Тогда, слетав в Москву, она вернулась успокоенная и довольная собой. Кошмар начался через неделю, когда ее подловил этот скользкий тип... как его... Виталий. У Оксаны все поплыло перед глазами, когда она поняла, о чем он говорит. Она не помнила, что ему пообещала и как он ушел. Помнила только ощущение ужаса и бессилия, навалившееся на нее бетонной плитой. Почему, ну почему она не поверила тогда Турусову? Зачем бросилась в Москву? Дура! Думала оградить от опасности ни в чем не повинную девчонку, а вместо этого заварила такую жуткую кашу - хоть криком кричи! А все этот щенок, этот мерзкий выскочка! Почему он не подошел к ней в аэропорту? Как просто тогда было все исправить - до смешного просто. А теперь придется перевернуть небо и землю, чтобы найти и вовремя обезвредить бомбу с запущенным уже часовым механизмом.
Оксана бросилась разыскивать Турусова, который, как нарочно, отправился в очередную поездку по области. И, видно, ездил по каким-то совсем уж медвежьим углам, потому что противный механический голос по телефону неизменно сообщал, что абонент отключен или находится вне зоны действия сети. Пришлось обратиться в губернаторский офис, с тем чтобы ему отправили телефонограмму в райцентр, где Турусова ожидали на следующий день. А на следующий день убили Альбину. И, что самое страшное, на этом все не кончилось. Нет никакой гарантии, что не будет новых жертв, что Ксане и Турусову удастся сохранить свою общую тайну, что, выйдя на свет божий, правда не покалечит их и чужие судьбы.
***
Виталий с ненавистью посмотрел на телефонную трубку, пиликающую противными короткими гудками, и швырнул ее в гнездо. Как смеет эта глупая слепая курица воротить от него нос! Ведь он рисковал жизнью, чтобы ее спасти. Впрочем... как раз об этом Марине ничего не известно. Виталий не стал посвящать ее в подробности, опасаясь, что она из чистоплюйства отвергнет его замечательный план. Дурак! Если бы он как следует ее припугнул, Марина, как пить дать, потеряла бы от страха голову и положилась бы во всем на него. Как миленькая согласилась бы на все его предложения, и теперь не посмела бы обращаться с ним, как... как с говорящим куском дерьма.
"Когда-то мне казалось, что ты - человек думающий и чувствующий. Потом я поняла, что насчет чувств погорячилась, выдала желаемое за действительное. А теперь ты лишил меня последней иллюзии. После всего, что случилось, человек с зачатками интеллекта постарался бы сделать все возможное, чтобы я забыла о его существовании".
Идиотка! Резонерствующая идиотка. С какой радостью Виталий послушался бы ее надменного совета и посмотрел бы, как от нее останется мокрое место! Беда в том, что он не может позволить себе остаться в стороне. Потому что неделю назад сам потерял от страха голову и побежал за помощью к Вольской. Признался ей во всем, как последний лох. Теперь, если с Мариной что-нибудь случится, ему не жить.
На что он надеялся, спрашивается, посвящая Вольскую в свою тайну? Почему решил, что она сумеет защитить и Маришку, и его? Маришку-то, может, и сумеет - вон как она перепугалась за свою крестницу, прямо с лица вся помертвела. А на Виталия ей глубоко наплевать. Какое Вольской дело, что он подставляет свою шею, пытаясь спасти девушку? Для Оксаны Яновны он, Виталий, - ноль, пустое место. И даже хуже. Она смотрела на него, как солдат на вошь. Говорила, поджимая губы, чуть ли не кривясь:
- Позвоните еще раз, немедленно все отмените. Скажите, что передумали.
- Раскомандовалась, сука! Щас! Все брошу и побегу звонить, - бормотал Виталий себе под нос, возвращаясь от Вольской. - Спешу и падаю! Жду не дождусь, чтобы меня поскорее размазали по стенке!
Все они, все - и Вольская, и Альбина, и Турусов, и Марина - одним миром мазаны. Виталий для них - смерд, рвущийся в парадную господского дома, свиное рыло в калашном ряду, выскочка, парвеню. Какое право они имеют относиться к нему, как к навозной мухе? Он такой же человек, как они, а может, и получше. В его стремлении сделать карьеру, пробиться наверх, занять достойное положение среди богатых и знаменитых нет ничего зазорного. Разве его вина, что это достойное положение не обеспечено ему по праву рождения? Что ему приходится лезть из кожи вон и порой совершать не вполне красивые поступки ради своего будущего? И уж не им, самодовольным зажравшимся хозяевам жизни, его судить.
***
Он родился в самой обыкновенной советской семье. Отец - заводской инженер, мать - штамповщица. Бабушка, мамина мама, всю жизнь проработала подавальщицей в заводской столовой. Родители отца, люди деревенские, трудились в совхозе. И страшно гордились сыном, выбившимся в люди.
Лет до десяти Виталий разделял их гордость, хвастал отцом-инженером и собирался пойти по его стопам. Потом приятель-одноклассник просветил его, сказав, что инженеров сейчас как грязи, зарплата у них грошовая, и идут на нее одни неудачники. Виталий сгоряча врезал дружку в ухо, но после призадумался и понял, что правда в его словах есть.
Отец зарабатывал в полтора раза меньше матери и был каким-то очень уж тихим, незаметным, чтобы служить образцом для подражания. Верховодила в семье мать - крепкая, шумная, резкая на язык. Она частенько распекала отца за слюнтяйство и покладистость. Правда, быстро остывала, мягчела и говорила ласково, но как-то жалостливо: "Ладно уж, интеллигент! Пошли ужинать (пить чай, смотреть телевизор)". Получалось, что интеллигентность - вовсе не достоинство, а что-то вроде досадного, но простительного дефекта.
Однако идти в рабочие Виталий тоже не хотел. Мать возвращалась с завода усталая, раздраженная, кляла на чем свет стоит пьянчуг-работяг и жаловалась на начальство: "Ведут себя, как баре, а сами - бездельники и неумехи. Поставь к станку - треть нормы не выполнят!"
Виталий начал приглядываться к соседям и знакомым, оценивать их благополучие и положение в обществе. И с удивлением убедился, что почти все вокруг живут тяжело и бедно. Учителя, инженеры, врачи, библиотекари, рабочие, дворники... Исключение составляли продавцы и заведующие магазинами, но народ их дружно ненавидел, обзывал ворьем, злорадствовал, если кого-то из "торгашей" сажали за растрату или спекуляцию. Еще процветали партийные деятели и городская власть. Но и они не пользовались общей любовью. А главное, Виталий совершенно не представлял, где можно получить профессию партийного работника и какой в ней, собственно, смысл.
Когда ему исполнилось четырнадцать, стало ясно, что смысла никакого. В стране начались пертурбации, и даже тот парадно-лицемерный почет, которым окружали "вождей" средства массовой информации и карьеристы-прихлебатели, стремительно испарялся. Одновременно с этим процессом окончательно опустели магазинные прилавки, остановились заводы, людям перестали платить зарплату. Семья Виталия, прежде худо-бедно сводившая концы с концами, теперь по-настоящему бедствовала. Если бы не папины родители, регулярно присылавшие с оказией сало, овощи, творог и сметану, в доме нечего было бы есть.
Самое неприятное, что на фоне всеобщего обнищания вдруг появились нувориши, открыто выставляющие напоказ свое богатство. Пышным цветом процветали кооперативщики, рэкетиры, проститутки и сутенеры. Новые "сливки общества" не могли похвастать ни талантами, ни безупречной репутацией, ни культурой, а зачастую даже средним образованием. Все прежние представления Виталия о достойном поприще оказались пшиком. Выходило, что чуть ли не самый верный путь к благополучию лежит через криминал и даже тюрьму. Многие ребята в классе Виталия записывались в буйно расплодившиеся секции дзюдо, каратэ, тэквандо. Виталик охотно последовал бы их примеру, но у родителей не хватало денег даже на еду и одежду.
Зато у него был друг - спившийся художник и по совместительству истопник. Он, разумеется, не принадлежал к сливкам общества, но обладал достаточно проницательным умом и богатым жизненным опытом и дал хороший совет.
- Не грусти, брат, - сказал он, когда Виталик пожаловался ему на жизнь. - Вся эта шушера по большей части перестреляет друг друга. А оставшиеся пообтешутся и заведут цивилизованный бизнес. Поскольку с образованием у них неважно, им понадобятся профессионалы. Управляющие, экономисты, юристы, специалисты по рекламе, аналитики. Платить будут хорошие бабки. Так что давай, дружок, учись, пока за это денег не дерут. Все в твоих руках.
Виталий воспринял совет, как прямое руководство к действию. Приналег на учебу, вышел в отличники. Трезво оценивая свои возможности, он понимал, что в столичный вуз ему не проскочить, а в местный, Старградский - почему бы нет? Оказалось, и это непросто. На юридический факультет местного университета (а Виталий выбрал именно юридический) конкурс был больше шести человек на место. Как и следовало ожидать, он не прошел, загремел в армию. Чуть не загнулся там поначалу, но ничего, выдюжил. И за два тяжелейших года не растерял решимости выбиться в люди. После дембеля поступил на подготовительное отделение юрфака. Проходной бал для слушателей рабфака был существенно ниже, а экзамены - проще. На этот раз Виталий поступил.
В день защиты диплома - после защиты - он был пьян как сапожник. Не столько от водки, сколько от восторга и гордости. Он сумел, он прорвался! Теперь весь мир у него в кармане!
Наив! Через полгода обивания порогов он наконец постиг печальную истину. Устроиться на приличное место без связей невозможно. Может, когда-то в стране и ощущалась нехватка юристов, но за девять лет их расплодилось достаточно.
В конце концов Виталий устроился в префектуру в отдел социальной защиты населения. Консультировал обиженных пенсионеров, многодетных мамаш, обманутых ушлыми фирмачами наемных работников. Зарплата была мизерной, но он полагал, что завяжет полезные знакомства, которые со временем обеспечат ему престижную высокооплачиваемую работу.
Тщетная надежда. Большие и даже средней руки начальники мелочевку вроде Виталия не замечали. На его попытки обратить на себя внимание досадливо морщились и держались подчеркнуто холодно. Нечего, дескать, всякой шушере лезть со своими амбициями к солидным людям. Виталий оставил свои смешные попытки и начал обдумывать другую стратегию проникновения в неприступную крепость городской элиты. Вскоре предстояли выборы губернатора, и он решил влиться в ряды волонтеров, помогающих кандидатам в проведении предвыборной кампании. Он долго сомневался, на кого поставить, и по размышлении выбрал Турусова, действующего губернатора. Хотя соперники у Турусова были серьезные, Виталий рассудил, что Виктор Палыч без дела всяко не останется. Даже если проиграет выборы, выторгует себе какую-нибудь хлебную должность. А не выторгует - тоже не страшно. За будущее хозяина кирпичного завода, завода пластмассовых изделий, лесопилки и еще полутора десятков предприятий помельче можно не беспокоиться. И место для лишнего юриста в его хозяйстве всегда отыщется.
С этими утешительными мыслями Виталий явился в губернаторскую штаб-квартиру предвыборной кампании. Здесь его ждало разочарование. С толпами добровольных помощников из населения общались какие-то мелкие клерки. Виталию вручили баллончик с клеем, рулон плакатов и план города с указанием мест, где эти плакаты следовало развесить. Буркнули ему что-то ободряюще-благодарное и переключились на следующего волонтера.
Две недели Виталий, скрипя зубами, клеил плакаты и распихивал по почтовым ящикам листовки. Потом его терпение лопнуло. В один прекрасный день он решительно потребовал у клерка, дающего ему очередное поручение, свидания с распорядителем более высокого ранга.
- Я - дипломированный юрист. Работаю в отделе социальной защиты населения и хорошо знаком с нуждами самого широкого слоя избирателей. У меня есть предложение по поводу предвыборной программы. Можно включить в нее два-три пункта по изменению местного законодательства, которые действительно будет легко выполнить. Это мелочь, но я уверен, что популярность Турусова заметно возрастет. Люди поймут, что он действительно вникает в их трудности.
- Интересно-интересно, - пробормотал клерк довольно безразличным тоном. - Но вы можете изложить свои предложения мне, а я передам их выше.
- Ну уж нет, - твердо сказал Виталий. - Я изложу их лично губернатору или кому-нибудь из его ближайших помощников. И вообще, мне кажется, что меня используют нерационально. Разносить листовки и расклеивать плакаты может любой безграмотный болван. А я хочу работать в креативной команде.
Парень заколебался. Спросил нет ли пунктов, подобных тем, что собирается предложить Виталий в программах других кандидатов. А потом все-таки отвел его к креативщикам.
Разумеется, к губернатору его не допустили. Виталий беседовал с одним из турусовских референтов. Предложение пришлось ко двору. Его повысили. Доверили писать тексты листовок. Не бог весть какое повышение, конечно, тем же самым занимались минимум два десятка девиц и молодых людей из рекламных агентств. Еще с десяток пиарщиков комплировали из их текстов свои варианты, которые потом просматривали начальники, утверждавшие окончательную редакцию. Но, как бы то ни было, в креативную группу Виталий попал. И время от времени даже видел губернатора живьем. Правда, личной беседы не удостоился.
"Ничего, - успокаивал себя Виталий. - Подожду, пока мое лицо ему примелькается, изобрету еще какой-нибудь удачный ход и постараюсь, чтобы меня не затерли".
Таким удачным изобретением стал текст лозунга:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16