Вера открыла банку шпротов, порезала ещё колбасы, поставила чайник... А он все ел и ел...
- Спасибо, - широко улыбнулся остатками зубов бомж Санька. - Очень вкусно... Давненько я так не ел...
- Курить хотите? - предложила Вера.
- А у вас есть?
- Есть. - Она вытащила из сумочки пачку "Вирджинии-Слим" с ментолом, протянула сигарету гостю.
- Какие сигареты... Надо же... Никогда таких не курил...
Он взял спички, чиркнул, галантно поднес к сигарете Веры, потом к своей. С искренним наслаждением затянулся.
- Хорошо... Как все это прекрасно, - произнес он. - Я все это помню, такие ощущения, только не помню, когда все это было... Наверное, в предыдущей жизни...
- А сколько вы живете так? - спросила Вера, пристально глядя на него.
- Давно уже, - махнул рукой он. - Несколько лет. Я и счет уже потерял... Ни дома, ни семьи, ни кола, ни двора, ни денег, ни документов... Собачья жизнь...
- А здесь-то давно? В Питере?
- Нет, вот здесь как раз совсем недавно. Я вообще зря сюда приехал, не на тот поезд сел... Я в теплых краях обитаю, на юге... То в Сочи, то в Краснодаре, то в Туапсе, то в Новороссийске... А тут... увязался за одними, они меня наняли барахло их тащить, тяжеленные такие тюки... Привезли в Питер, пинка под зад, и были таковы... А они обещали на работу устроить... Вот какие люди... Мошенники, я полагаю...
Язык бомжа был правильный, мысли логичны, но главное, что удивляло Веру - в нем не было нисколько злобы, ожесточения на жестокие обстоятельства его жизни.
- Ладно, Вера Петровна, - сказал бомж. - Спасибо вам за гостеприимство. Вы замечательная женщина, добрая и открытая. И смелая... Давайте мне мое барахло, и я пойду восвояси...
- А куда вы пойдете?
- Как куда? На вокзал... Постараюсь добраться до теплых краев... Здесь-то не выдержу. Холодно очень... А что ещё будет? Вреден, как говорил поэт, север для меня...
- Знаете Пушкина?
- Пушкина знаю, - засмеялся бомж Санька. - А вот свою фамилию не помню...
- Но как же так могло произойти?
- Сам не понимаю. Очнулся в больнице с проломленной головой. Вылечили, выписали... А куда идти? Денег нет, документов нет, кто я такой, понятия не имею... Все забыл, все... Вот все, что было дальше, помню... А что до того, ничего...
- В каком городе вы очутились в больнице?
- Тут тоже какой-то провал... Тоже в каком-то южном, тогда голова была как в тумане... Потом я пробрался на теплоход, спрятался там в трюме... Было такое ощущение, что надо оттуда бежать. Страшно очень было... Мне казалось, что меня преследуют... А в Новороссийске меня обнаружили и вышвырнули с теплохода... Вот с Новороссийска все и началось... Моя, так сказать, новая жизнь...
- Значит, у вас было две жизни, одну вы не помните, вторая была голодная и ужасная. Третью начать не имеете желания? - пристально поглядела на него своими черными глазами Вера.
- А какой она будет?
- Нормальной будет. Жить будете здесь, у меня. Кормить вас буду, обстирывать, обглаживать... Еще что хотите? - засмеялась Вера. - Любить буду. Вы хороший человек, мне кажется. Глаза у вас добрые и очень красивые...
Добрые и красивые глаза бомжа слегка увлажнились. Он своей заскорузлой ладонью дотронулся до плеча Веры.
- А так бывает? - тихо спросил он.
- Не бывает, так будет, - уверенно ответила Вера. - Все в наших руках. Называть вас буду Сашей, раз вы уж так отрекомендовались. А там видно будет, глядишь, и вспомните что-нибудь из вашей прежней жизни...
... И вот прошел год с тех пор, как Саша поселился у Веры Лим. Человеком он и впрямь оказался очень добрым и покладистым. И она за это время очень привязалась к нему...
Она не уставала удивляться ему. От него постоянно исходило некое излучение добра и тепла. А в наше жестокое время это очень ценно. Когда Вера усталая вечером приходила с работы домой, все было прибрано, был приготовлен вкусный ужин. Саша был совершенно не похож на её бывших мужей, самоуверенных, постоянно говорящих неправду, шустрящих, суетящихся, с бегающими глазками. Саша смотрел прямо, открыто...
- Слушай, а интересно, в прежних своих жизнях ты тоже был таким же? спросила она его как-то за ужином?
- Не знаю, - засмеялся он. Теперь улыбка его была ещё более обаятельной - ему вставили красивые белые зубы. - Не помню. Но порой мне кажется, что нет. Мне кажется, что я был совсем другим в своей первой жизни. А во второй, которую я помню, я был никаким. Мне постоянно хотелось есть, хотелось согреться, вымыться... Я боролся за свое выживание.
- Но ты не ожесточился душой, ты не стал злым.
- Я не ожесточился, напротив, я размяк. Мне постоянно хочется плакать. Это не дело для мужчины... Это нехорошо.
- Кто знает, что хорошо, что нет. В наше время мы иногда теряем ориентиры добра и зла и вообще не имеем точки опоры. Оставайся добрым, Саша, а сильной буду я. За двоих.
... Когда они ездили в исторический центр города или в пригороды, с ним происходило что-то странное. Его начинало трясти, а на глазах появлялись слезы. Так было около Медного всадника, около Зимнего дворца, на набережной Невы... Видимо, он что-то вспоминал из своей первой жизни... И Вера прекратила эти поездки, они не доставляли ему удовольствия, только страдание. А в спальном районе он чувствовал себя спокойно. Летом она купила машину, "семерку", и они стали выезжать на природу. Подальше от людей. Эти поездки ему нравились.
- Ты раньше не водил машину? - спросила Вера.
- Мне кажется, что водил, - ответил он. - Только больше не хочу. У тебя это получается так здорово...
Пару раз Вера уезжала в краткосрочные командировки за границу. И с тяжелым сердцем оставляла Сашу одного. Она каждый час звонила ему со своего мобильного телефона и спрашивала, как он там. Он бодрился, но она видела, что ему тяжело...
И вот сейчас, в декабре ей предстояла недельная командировка в Москву. И ей ужасно не хотелось оставлять его одного.
- Слушай, Саш, - сказала она, закуривая сигарету. - Послезавтра я должна поехать в Москву. Срочная командировка. Важное дело. Я не могу отказаться. Я и так два раза отказывалась. Начальство недовольно.
Саша помрачнел, опустил глаза.
- Конечно, езжай, если нужно, - тихо произнес он.
- Я... понимаешь. Я вот что хотела тебе предложить... Поедем со мной.
- Да? - привстал он. - А можно?
- Думаю, да.
- А как же я без документов?
- Вообще-то и этот вопрос надо утрясать. Мы что-нибудь придумаем после Нового Года. Муж моей подруги получил высокое назначение в Петербургском управлении Внутренних дел. И она обещала переговорить с ним. Тебе нужны полновесные документы, паспорт, фамилия, имя...
- Но какое? Я же ничего не помню...
- Возьмешь мою фамилию. Хотя нет, корейская фамилия тебе не подойдет. Да придумаем что-нибудь, Иванов, Петров, Сидоров... Имя Александр. Отчество любое. Какая разница? Все равно же, ты живешь уже третьей жизнью. Не вечно же так существовать... Но сейчас дело не в этом. Сейчас я должна уехать на неделю. Почти до самого Нового Года. И мне бы не хотелось оставлять тебя здесь одного. Я вот что хотела предложить. Поехали со мной. На "Красной Стреле." А в Москве остановимся у моей старой подруги, мы когда-то соседствовали в Ростове на Дону, ещё мамы наши дружили, а я буквально опекала Наташу, она ведь лет на восемь младше. Так что, где остановиться, есть. Там документов спрашивать не станут. Так что, поедешь?
- Что-то мне не хочется туда ехать, - глядя куда-то в сторону, произнес Саша. - Только... оставаться одному на целую неделю не хочется ещё больше...
Дело осложняло то, что в отсутствие Веры, он вынужден был сидеть дома, поскольку в настоящее время выходить куда-нибудь без документов было чревато... Покидал пределы квартиры он только в сопровождении Веры. А тут... заточение на целую неделю. Он не мог так долго оставаться один, ему становилось очень тоскливо.
Он подумал несколько минут и сказал, улыбнувшись и махнув рукой:
- Ладно, давай поедем... Была, не была!
3.
... - Хорошее место, правда? - спросила лыжница, пристально глядя своими зелеными глазами на Оксану и Бориса. - Спокойно, тихо... Я уверена, что вам тоже понравится...
Оксана и Борис инстинктивно прижались друг к другу. Чувство тревоги от чего-то непонятного и зловещего все нарастало и нарастало. Но у Бориса это чувство было сильнее, чем у Оксаны, потому что ему казалось, что он видел эту женщину раньше. Только где и при каких обстоятельствах он её видел, он никак не мог припомнить...
Лыжница открыла калитку, и они вошли в небольшой дворик. Навстречу им бросилась огромная немецкая овчарка.
- Фу, Смелый, фу, - осадила её хозяйка. - Свои... Фу! Снимайте ваши лыжи, оставьте их здесь у входа.
Оксана и Борис сняли лыжи, хозяйка тем временем открыла дверь.
- Боря, - прошептала еле слышно Оксана. - Почему-то мне не хочется входить туда. Может быть, не будем. Поедем отсюда. Не так уж у меня болит нога. Доберемся как-нибудь.
- Да что ты боишься, глупенькая? - отвечал Борис, хотя ему тоже было не по себе. - Отдохнем, тебе перевяжут ногу и поедем...
Оксана каким-то осуждающим затравленным взглядом поглядела на Бориса и опустила глаза.
- Прошу, - торжествующим голосом произнесла лыжница.
Борис и Оксана вошли в дом. Оказались в тесном предбаннике, а затем перед ними открылась и вторая дверь.
- Кто там? - раздался скрипучий мужской голос.
- Гости к нам, Матвейка, гости, - с радостью в голосе произнесла лыжница. - Да какие гости...
Дверь со скрипом захлопнулась, и молодые люди оказались в большой, но довольно темной комнате. Маленькие окна с толстыми решетками на них, дощатый пол, посередине комнаты большой квадратный стол... По одной стороне комнаты огромный громоздкий старый сервант, довольно низкий потолок с причудливой люстрой над головой... В комнате пахло чем-то застойным и несвежим, из другой комнаты несло чем-то жарящимся...
- Садитесь, - пригласила хозяйка, указывая гостям на громоздкие стулья с высокими спинками. Они переглянулись и сели.
- Ну..., - произнес скрипучий мужской голос, и заскрипели половицы...
- Боже мой, - с ужасом шепнула Оксана, увидев вошедшего... Инстинктивно прижалась к плечу Бориса.
Это был карлик с огромной неправильной формы головой с густой шевелюрой и большими черными глазами с нависшими над ними кустистыми бровями. Несмотря на его маленький рост, он весь был каким-то плотным, крепко сбитым. Вся его нелепая фигура источала большую физическую силу и неукротимую энергию. Он быстрыми шагами подошел к побледневшим от неожиданности молодым людям.
- Добро пожаловать, - произнес он, обнажая в широкой улыбке ослепительно белые крепкие зубы. После этого вопросительным взглядом поглядел на хозяйку, та ответила едва заметным жестом. Но Борис заметил этот странный, непонятно что выражающий жест.
- Это Матвей, мой брат, - представила странного человека хозяйка. - Я понимаю, его вид несколько необычен. Но он очень добрый и порядочный человек. А меня зовут Ядвига. А вас, наши юные гости? - каким-то задорным взглядом глядела она на Бориса и Оксану.
- Меня Борис, её Оксана, - произнес Борис за обоих. Оксана замкнулась в себе и молчала. Борис понимал, что ей от чего-то очень страшно.
- Вы, Оксана, как-то приуныли, - заметила Ядвига. - Чем-то вам у нас не нравится... Да, мы люди довольно необычные, от того-то и живем вдалеке от мира. Но гостям всегда рады и сумеем достойно их принять... Не откажетесь попить с нами чайку, я надеюсь?
- М-можно, - промычал Борис. - Отчего бы и нет?
- Совершенно правильно, - вдруг рассмеялась Ядвига. - Отчего бы нам не попить чайку в столь славной компании? Скоро к нам присоединится ещё один человек. Надеюсь, он вам тоже понравится. Ты что-то там на кухне жарил, Матвейка? И, по-моему, у тебя как всегда подгорело...
- Ничего, есть можно, - улыбался карлик Матвейка, а затем вышел из комнаты и вскоре принес на железном подносе тарелку с оладьями и чайник.
- Ну вот, и угощение готово, - сказала Ядвига. - Садись, Матвейка, потчуй наших дорогих гостей!
Матвейка вытащил из серванта тарелки и поставил их перед гостями. Вид его вообще был довольно забавен, вот только в сочетании с этим затерянным в лесах домом и вообще, с какой-то странной аурой, царящей в этом доме, его облик вызывал некие иные эмоции. Он был одет в толстый черный свитер и такие же черные шаровары, на ногах были валенки. А энергия так и била из него ключом.
- Берите оладки, - предложила Ядвига, разливая чай по огромным чашкам. - Матвейка сам готовил...
Оксана и Борис положили себе по два оладушка. Попробовали и чуть не поперхнулись, до того они были отвратительны на вкус. Было такое ощущение, что они пожарены на рыбьем жире. Но реакция карлика на их реакцию была и вовсе неадекватна. Он вдруг багрово покраснел, широкая улыбка мигом сошла с лица, на его огромном лбу вздулась толстая жила, а маленькие, но очевидно очень сильные кулачонки сжались в гневе.
- Не нравится? - прошипел он. - Угощением брезгуете? - И, привстав с места, сделал на своих коротких ножках какое-то угрожающее движение по направлению к молодым людям. Что бы он стал делать дальше, трудно сказать, но Ядвига, сидящая между ним и Оксаной, остановила его.
- Тихо, тихо, - как-то зловеще прошипела она. - Не нравится, так не нравится. Я сама тебе говорила, что у тебя пригорело... Экой ты обидчивый, Матвейка... Так не годится... На вкус и цвет товарищей нет...
Матвейка продолжал стоять около Оксаны весь напружинившись, тяжело дыша от бешенства и суча свои маленькие крепкие кулачонки. Трудно сказать, что было бы дальше, но тут на сцену вышел, а точнее, выкатился ещё один персонаж...
... Послышался какой-то странный звук, словно по дому ехали колеса. Так оно и оказалось. В комнату въехала инвалидная коляска, в которой сидел совершенно лысый старик очень крупного и могучего сложения. Первым звуком, изданным им, был хриплый кашель. Кашлял он долго, мучительно, весь покраснел, круглые глаза под огромными надбровными дугами с жиденькими белесыми бровками буквально выходили из орбит от этого тяжелого кашля.
Ядвига подошла к нему и бережно обняла его за могучие плечи.
- Что с тобой, папа? Что с тобой? - спросила она.
Старик в свою очередь хотел что-то спросить, указывая пальцем на Оксану и Бориса, но от кашля не мог ничего произнести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17