— А что он натворил? — поинтересовалась Марина, уже чувствуя, что обещание Вербина и расспросы начальника угро начинают приносить реальные результаты.
— Сволочь, — для начала добродушно пояснил стоявший рядышком оперативник.
— Наркота. Сам употреблял и еще на продажу таскал. Вот, изъяли. — Он указал на валяющиеся здесь же несколько пакетиков с порошком.
— Это не мое, — угрюмо прошепелявил растерзанный Денис, пошатываясь и тупо, как замученная лошадь, поводя головой из стороны в сторону. — У меня не было… Это не мое.
— Молчать! — крикнул из-за своей деревянной загородки дежурный капитан. — Еще разговаривать много будешь, падаль! Понятые, подойдите и распишитесь — изъято в вашел присутствии и так далее. Вот здесь, где галочка…
Две мрачные фигуры молча отделились от стены и подошли к столу дежурного.
Раз — подпись, два — подпись. В тишине скрипнула шариковая ручка. Все, протокол оформлен, задержание произведено. Теперь Дениса отведут в камеру, а уже днем прокуратура возбудит уголовное дело.
— Сколько ему светит? — поинтересовалась Марина, выходя в коридор у вышедшего вместе с ней оперативника.
— Не знаю, — зевнул тот. — В первый раз попался. Восемнадцать лет… Детей нет. Не работает.
Взвесив эти обстоятельства, оперативник снова зевнул и объявил:
— Ну, пару лет получит. Вряд ли больше. А может, годом отделается. Если хорошего адвоката наймет, и вообще до суда дело не дойдет.
Он пошел к себе, а Марина отправилась в свой кабинет, по дороге размышляя о том, что на хорошего адвоката нужны хорошие деньги, которых у Дениса и его несчастных родителей, конечно, нет. Так что по крайней мере год Дениса в районе не будет — на это можно твердо рассчитывать.
Толика же просто-напросто забрали в армию. Ему как раз подошел срок. В обычном случае он мог бы еще год-другой «косить» от службы, не являясь в военкомат по вызову или представляя какие-нибудь справки, но сейчас дело было решено в одно мгновение. Ранним утром, около пяти часов, наряд Дравобережного РУВД поднял Толика с постели и под причитания перепуганной матери отвез сначала в Дежурную часть, а потом в военкомат.
Об этом Марине сообщил неожиданно позвонивший ей Вербин.
— Теперь вы довольны? — спросил он. — Можете спокойно приступать к перевоспитанию ваших девочек, никто мешать не будет. По крайней мере, год или два. Злодеи обезврежены.
Он повесил трубку.
«Бог знает, что этот подонок может натворить в армии, — подумала Марина, узнав о происшедшем с Толиком. — Но, впрочем, это уж не мое дело. Мое — заняться девчонками».
Она ходила в школу и беседовала с девочками поодиночке и со всеми вместе.
Потом ходила по домам и вызывала родителей к себе.
Когда она стыдила и уговаривала девочек, те угрюмо отмалчивались. Когда беседовала с родителями, те реагировали по-разному. Кто-то пугался, как родители Леры, и обещал принять все меры, вплоть до переезда в другой район. А кто-то просто молчал в ответ и, опуская глаза, бормотал о том, что все это и вправду очень нехорошо, но что ж теперь поделаешь, раз настали такие тяжелые странные времена…
Слабые, безответственные люди, не привыкшие отвечать ни за себя, ни за своих детей, вообще очень любят ссылаться на трудные времена и на то, что «теперь все так непонятно». Им кажется, что это их оправдывает.
Как показалось Марине, одна из матерей даже знала раньше о том, чем занимается дочь, — слишком испугалась во время беседы. Была она хоть и хитрой, но слишком простой женщиной, чтобы скрыть истинное положение вещей, — тут же торопливо заговорила о том, что сама она работает продавщицей в киоске, что денег не хватает. Марина вдруг подумала, что мамаша, вероятно, расстроилась из-за того, что дочка больше не будет приносить домой заработанные на трассе деньги…
А что тут такого? Поработаешь в милиции — ко всякому привыкнешь.
На трассе с тех пор девочки и впрямь не появлялись. Завуч и директриса девятнадцатой школы были очень довольны. Родители Леры активно принялись за покупку новой квартиры — чтобы уберечь девочку от «дурного влияния». Она ведь училась на все пятерки и должна была, по замыслу родителей, через год поступать в университет.
А Марина, как-то случайно заглянув в зловонную кафешку в центре города, увидела Леру. Она, задорно блестя глазками, пританцовывала перед колченогим столиком, за которым сидели ее спутники — четверо молодых кавказцев в кожанках.
Они гортанно что-то выкрикивали, видимо одобряя танец, и матерились. Щечки у Леры раскраснелись, а грудь под тоником мелко тряслась в такт движениям.
Марина не стала подходить к Лере и вообще выбросила эту тему из головы: за всеми не уследишь и всех дел в мире не переделаешь… И всех подряд не спасешь, даже если работаешь в милиции.
А Вербин спустя какое-то время предложил Марине перейти на службу в его отдел.
— Мне понравилось, как вы относитесь к делу, — пояснил он в ответ на вопрос Марины о причинах этого предложения.
Вербин вообще был немногословен. Сначала Марина думала, что эта молчаливость относится именно к ней, но потом увидела, что это не так. Владимир Вербин был замкнутым человеком. Это не означало, что он не мог пошутить или не общался с людьми. Нет, конечно, да на посту начальника отдела это и невозможно.
Просто он был очень серьезен, и чувствовалось, как строг он к каждому своему слову и поступку, будто всякий раз предварительно взвешивает их на неких ему одному ведомых весах.
«Ты взвешен на весах и найден очень легким», — сказано было одному библейскому герою. Так вот, о Вербине так сказать нельзя.
Он был красив, Марина отметила это еще в первую встречу — ту, давнюю, о которой они оба старались не вспоминать. Сейчас ему было тридцать три, но выглядел Владимир чуть старше из-за седых волос, ежиком торчащих на его коротко стриженной голове. А поскольку во всем остальном он был очень моложав, седина в сочетании со стройной фигурой и юношеским лицом придавали ему облик преждевременно постаревшего мальчика.
— А чем я буду заниматься? — спросила Марина, приняв решение.
— Чем придется, — улыбнулся майор. — Как и все мы здесь. Что стоит на повестке дня — тем и будем заниматься.
— Марина Сергеевна Карсавина, — представил ее Вербин, когда Марина первый раз пришла сюда на службу. — Наш новый сотрудник. Старший лейтенант. Раньше служила в ИДИ Правобережного РУВД. А теперь — у нас.
— У нас? — притворно изумился уже знакомый Марине Лукоморов, сидевший на планерке вместе с остальными двумя сотрудниками. — Вот эта красавица? Не может быть.
— Ну, не одним же старым уродам у нас работать, — усмехнулся в ответ Вербин. — Четверо мужиков в отделе — хватит. Пусть будет одна красавица.
— Соблазн, — юмористически вздохнул юноша в очках, очень похожий на Шурика из комедий Гайдая. — Красавица нас в соблазн вводить будет. Мало нам порнографии — теперь еще и живая фотомодель будет перед глазами.
Марина потупилась от этих разговоров и покраснела. Лукоморов крякнул и, сделав строгое лицо, заметил:
— Ладно, поговорили. Заладили тоже: красавица, красавица — смутили девушку, козлы.
— Да ты сам же начал, — вскинулся Виталик, поправляя поминутно съезжающие на кончик носа очки, но Вербин остановил всех.
— Вот и правильно, — сказал он. — Будем приучаться работать без скабрезных шуточек. А то распустились мы в мужском коллективе. Вот Марина будет следить, чтобы все держали себя в руках, как положено офицерам. Кстати, — повернулся он в ее сторону, — у нас тут такое правило. Мы все — на «ты» и по имени. Вы не имеете ничего против?
Марина заулыбалась, она ощутила, что в новом коллективе ее, кажется, приняли.
— Раз уж повелось — не возражаю, — ответила она. — Мне кажется, что так даже легче работать. Правда?
— Правда, правда, — закивал еще один сотрудник — совершенно лысый мужик лет сорока пяти по имени Иннокентий. — Работать легче и вообще… Только совет тебе, Марина: построже будь вот с этим, — он кивнул в сторону очкастого Виталика, — он разгильдяй и ловелас известный. Если будет приставать — пожалуйся мне. Я этого теле-вичка быстро успокою.
— Кого-кого? — не понял Виталик, да и Марина тоже удивилась странному слову.
— Телевичка не знаете? — осклабился толстяк Иннокентий. — Эх вы, молодежь, одно слово. Что с вас взять? Это по телевизору в детских передачах такой персонаж был. Раньше все дети знали… Телевичок — он совсем как Виталик выглядел, ну точь-в-точь родные братья.
Глава вторая
Марина стала пятым сотрудником в отделе. То, что она была молодой женщиной, помогло ей на первых порах. В конце концов, кто же откажет единственной даме в совете или помощи? А помощь требовалась, потому что специфика работы «полиции нравов» оказалась Марине совсем незнакома.
А не успела она как следует войти в курс дела, Вербин позвал ее к себе в кабинет и показал видеокассеты с детской порнографией.
— Надо же с чего-то начинать, — сказал он. — Найди тех, кто эти кассеты снимает, найди тех, кто закупает. Вот, собственно, и все.
Он говорил намеренно легкомысленно, и Марина понимала это. Как понимала и то, что дело совсем не простое. Пойди найди в миллионном городе нескольких уродов — у них ведь на лбу ничего не написано, а теперь, когда они знают, что видеокассеты попали в руки милиции, вообще могут затаиться.
— С чего вы собираетесь начать? — спросил майор на следующее утро.
Хотя Вербин сам предложил с первого же дня общаться на ты и по имени, в случае с Мариной он постоянно сбивался на вы и имя-отчество. В эти минуты она терялась, не зная, как отвечать.
— Идти нужно двумя путями, — сказала Марина, для наглядности подняв кверху два пальца. — Первый путь — найти детей. Тех самых, которые использовались для съемки. Сделать это можно, обойдя все школы и детские учреждения. Учатся же они где-нибудь. Только нужно распечатать фотографии с видеопленки — предъявлять для опознания. И через детей выйти уже на самих преступников.
Она загнула первый палец и неуверенно посмотрела на Вербина. Говорила она бойко, потому что накануне весь вечер думала о порученном ей деле и пришла к каким-то выводам. Но что скажет начальник о ее криминалистических способностях?
Вербин кивнул. Вроде остался доволен. Ну, хорошо.
— Второй путь, — продолжила Марина, несколько успокоенная. — Найти пути распространения кассет и выйти таким образом на изготовителей.
Вербин крякнул и откашлялся.
— Мы знаем, — осторожно заметил он, — что кассеты преступник вез на вокзал. Значит, он собирался увезти их куда-то для продажи. Скорее всего, в Москву. Поезд отходил как раз московский, да и вообще известно, что в массовом количестве такие кассеты тиражируются если не в самой Москве, то где-то там поблизости. Рынок сбыта самый большой, — пояснил он.
Марина улыбнулась: накануне вечером она успела подумать и об этом.
Здорово!
— Рынок сбыта находится в Москве, — согласилась она. — Но не будем забывать, что и у нас в Унчанске больше миллиона жителей. Сколько среди них маньяков-педофилов?
От этого вопроса сидевший за соседним столом Виталик даже закашлялся от смеха, но Вербин метнул в его сторону зверский взгляд.
— А ты думаешь — сколько? — осведомился он у Марины, хотя и на его лице появилась тень улыбки.
— Да на нашей работе побудешь, — не выдержал все-таки смешливый Виталик, — так скоро вообще все вокруг будут казаться маньяками-извращенцами. Кто не проститутка, тот извращенец. Я даже на свою жену теперь с подозрением смотрю.
— Я думаю, что человек сто найдется, — не об-Ращая внимания на смешки Виталика, произнесла Марина, нахмурившись. — Человек сто. Я имею в виду тех, кто готов купить такие видеокассеты. А вообще педофилов гораздо больше. Просто не все способны покупать дорогие кассеты. Значит, рынок есть и у нас.
— А откуда ты это знаешь? — озадаченно почесал стриженый затылок Вербин. — Разве кто-то ведет такие подсчеты?
Но тут Марина уже была на своем профессиональном коне.
— Я по образованию педагог, если вы помните, — сказала она, — и работала в школе. А потом — в ИДН. Конечно, подсчетов никто не ведет, но практика показывает, что лиц, склонных к педо-филии, не так уж мало. Большинство из них способны держать себя в руках — это правда. Им нравятся дети, они мечтают о сексе с детьми, но знают, что это — преступление и годы тюрьмы, так что сдерживаются. Но они — покупатели таких вот кассет. Это точно. Именно потому что сдерживаются.
— Ну да, — засмеялся Виталик, — в жизни они этого лишены, так хоть посмотреть. Поня-я-ятно. Поня-я-ятно, товарищ капитан, куда на прошлой неделе с вашего стола журнальчик пропал.
Он хитро посмотрел в сторону мрачно сидевшего в углу Лукоморова и захохотал еще громче.
— Какой журнальчик? — насторожился Вербин.
— Да тут журнальчик изъяли в одном киоске, — охотно пояснил Виталик, наслаждаясь смущением Лукоморова и распаляясь от этого еще больше. — В журнальчике порнография, голые негритяночки и всякое такое. Черненькие, как шоколадки. На столе у товарища капитана лежал тот журнальчик, а потом пропал.
Ну ничего, Петя, мы теперь знаем, куда он пропал и почему. Вот Марина как педагог нам объяснила: кто хочет, но не имеет возможности, тому хоть посмотреть охота.
Все засмеялись, и смущению Лукоморова не было предела.
— Что за чушь несешь, — набросился он на Виталика, весьма довольного своей шуткой. — Какой журнальчик? Ну, посмотрели мы с тобой вместе, а больше я его не видел — пропал куда-то…
— Да ладно тебе, Петя, не скромничай, — не сдавался Виталик. — Мы же тоже люди, все понимаем про психологию и всякую там физиологию. В Унчанске у нас негритянок нету совсем — куда же тебе податься? Вот от безвыходности и журнальчик в ход пошел.
Для Марины эти постоянные шуточки и «приколы» были в диковинку. Ей никогда прежде не приходилось работать в мужском коллективе. Сначала был филфак института — известное бабье царство, потом средняя школа, где тоже одни женщины кругом, а совсем недавно ИДН, куда мужчины служить тоже не идут. В женском коллективе такие вот грубоватые шутки были бы невозможны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39