Между тем в базах данных ФСБ хранилось несметное количество важнейшей информации. Компьютерная система, к которой подключился Роднин, называлась ОБС СНГ – Объединенный банк сведений спецслужб СНГ. Запущенная в действие в 1997 году, система состояла из пятнадцати терминалов, размещенных в столицах бывших союзных республик. Центральный сервер находился в Москве. Он функционировал в открытом и закрытом режимах. Если в первом обрабатывалась и хранилась информация из средств массовой информации, то допуск к работе во втором режиме позволял пользоваться данными всех спецслужб без исключения. Нечего и говорить, что у полковника Роднина такой допуск имелся. Благодаря этому он чувствовал себя могущественным чародеем, для которого не существует тайн в прошлом, настоящем и будущем. Киношпионам с их чудо-автомобилями такие возможности даже не снились.
– Вот вам и хлибожлер, – рассеянно пробормотал Роднин, открывая последнее заключение аналитиков по поводу распространения наркотиков в России.
Главный поток героина по-прежнему шел из Афганистана. Счет шел на тысячи тонн. Крупные мафиози ввозили порошок грузовиками и самолетами, но, как это ни парадоксально, основная часть наркотиков проникала через границу вместе с жалкими на вид оборванцами. Тайники делались в лепешках, тюрбанах, подошвах, даже в переплетах священного Корана. Потому что на самом деле ничего святого для наркоторговцев не было. Они молились Его Зеленому Величеству Бенджамину Франклину со стодолларовой купюры. Его перекошенный бабий лик так и просился на знамя опиумной империи Усамы Бен Ладена с десятью миллионами подданных.
Аллах акбар! Воистину акбар!
Еще в конце 1998 года сотрудники ФСБ предупреждали мир, что Осама намерен взять под контроль весь афганский наркобизнес, но к их голосу не прислушались, вернее, не захотели прислушаться. Начало третьего тысячелетия ознаменовалось невиданным доселе разгулом международного терроризма, существующего как раз за счет маковых плантаций.
Афганистан превратился в страну наркоманов, где детям с младенческого возраста смазывают губы опиумом, чтобы крепче спали. За четверть века бесконечных войн было разрушено две трети городов и деревень, пришли в запустение сотни тысяч гектаров пашни, вымер практически весь скот, зато посевы мака увеличивались год от года. «Талибан» и Бен Ладен образовали своеобразный картель. Талибы отвечали за производство наркотиков, а террорист номер один и его организация «Аль-Каида» занимались экспортом и отмыванием вырученных миллиардов.
Тюки с героином Осама придумал погружать в бочки с густым, тягучим медом. Караваны верблюдов перевозили их через границы беспрепятственно, поскольку аромат меда сбивал с толку натасканных ищеек. Сначала рынками сбыта подпольной империи Бен Ладена были маленькие страны Азии, но потом наркоторговцы взялись за Россию и ее ближайших соседей. «Опиум для врагов ислама страшнее бомбы», – утверждали талибы и были правы. Героин стал оружием массового поражения куда более грозным, чем гексоген. С его помощью были уничтожены или выведены из строя миллионы молодых россиян в возрасте от четырнадцати до тридцати лет. А война продолжалась. И страна огромная не вставала на смертный бой. Смертельно больная, она могла лишь бессильно наблюдать за тем, как травят ее детей.
Сохраняя в афганских горах посевы мака, героиновые лаборатории, команды перевозчиков и боевиков, невидимая империя Бен Ладена продолжала наносить сокрушительные удары по генофонду России. Сорок тысяч гектаров опиумных плантаций давали достаточно урожая, чтобы террористы не знали недостатка ни в средствах, ни в одурманенных героином смертниках, готовых надеть пояса шахидов.
Перекрыть доступ белой смерти не удавалось. Более того, ситуация только ухудшилась, когда Иран начал отгораживаться от Афганистана глубокими рвами, сторожевыми башнями и колоссальной стеной высотой с пятиэтажный дом. Полтора миллиона иранцев, успевших пристраститься к зелью, остались без порошка, но излишки тут же хлынули в Россию. Очень способствовали этому азербайджанские соседи, наладившие поставки в десятках грузовых фургонов.
В прошлом году российские таможенники и пограничники сумели дать укорот этой нечисти, после чего на азербайджанской границе установилось относительное затишье. Заодно были перекрыты традиционные каналы поставок из Казахстана. Тут же резко сократилось количество наркотиков, поступавших в столицу. Добрая половина московских наркоманов была вынуждена перейти на всевозможные заменители героина. Дьявольский порошок подскочил в цене до рекордной отметки. Так продолжалось несколько месяцев кряду, а потом наркотики снова хлынули в Москву как из рога изобилия. Одновременно возросло количество наркоманов в Астраханской области. Дешевой «дури» здесь появилось столько, что за ней потянулись гонцы со всех концов страны.
Сопоставив два этих факта, аналитики ФСБ сделали вывод, что поставщики героина разработали новый маршрут, перебрасывая партии своего товара через Каспийское море. Теперь версию предстояло подтвердить оперативникам. Требовалось получить образцы астраханского героина, чтобы сравнить его химический состав с порошком, циркулирующим в столице.
На Лубянке не сомневались, что в Астрахани возникло целое производство по переработке афганского опия. Но, прежде чем приступить к ликвидации нового наркосиндиката, следовало получить подтверждение своим догадкам. Только после этого сверху прозвучит долгожданная команда «фас!», позволяющая применять самые жесткие методы борьбы с героиновой мафией. Она-то, может, и бессмертна, а вот работающие на нее подонки не застрахованы от всяких неожиданностей.
И это хорошо, подумал Роднин, это правильно. Взглянув на часы, он обнаружил, что до назначенного Бондарю времени осталось несколько секунд, и приготовился соединиться с приемной, чтобы выразить свое неудовольствие. Но Алтынникова его опередила.
– Капитан Бондарь прибыл, Василий Степанович, – доложила она.
По тону, каким это было произнесено, чувствовалось, что секретарша неравнодушна к капитану.
– Пусть войдет, – проворчал Роднин, насупившись. Он умел скрывать свои чувства гораздо лучше, чем его личная секретарша.
* * *
Вошедший в кабинет Бондарь натолкнулся на суровый взгляд начальника и ощутил привычный холодок в груди. Он никогда не боялся начальства и тем более не лебезил перед ним, однако полковник Роднин внушал ему уважение, а настоящее уважение не обходится без некоего душевного трепета.
– Капитан Бондарь прибыл по вашему приказанию, товарищ полковник, – отрапортовал он.
– Садись, – кивнул Роднин на стул.
Бондарь расположился перед ним, сохраняя каменное выражение лица. Он взял за правило не проявлять лишних эмоций после трагедии, постигшей его в конце зимы. Тогда его жена и четырехлетний сын погибли в автокатастрофе, а сам он превратился в подобие зомби, не понимающего, где и зачем он находится. Роднину стоило немалых трудов вывести подчиненного из затяжного ступора, однако тот по-прежнему выглядел отчужденным и погруженным в какие-то свои явно невеселые размышления.
При росте 183 сантиметра и весе 81 килограмм Бондарь казался выше и легче, чем был на самом деле. Тому способствовала его подчеркнуто прямая осанка, развернутые плечи и слегка запавшие щеки. В свои тридцать лет он двигался не так много, как в молодости, когда активно занимался боксом и плаванием, но и сидеть на месте не привык. Достаточно было присмотреться к лицу Бондаря, чтобы понять: этого человека нечасто застанешь валяющимся на диване перед телевизором.
Резко, пожалуй, даже слишком резко очерченная линия губ, прямой взгляд серо-голубых глаз, подбородок, помеченный горизонтальным шрамом, надменно приподнят, брови сведены к переносице. Если бы не беспощадность к себе и окружающим, сквозившая в облике капитана Бондаря, его можно было бы назвать привлекательным. Всегда подтянутый, собранный, настороженный. Прическа – волосок к волоску, с прочерченным, как под линеечку, пробором. Представить себе Бондаря взъерошенным почему-то не получалось, хотя волосы он носил довольно длинные.
Поймав себя на этой мысли, Роднин машинально прошелся ладонью по седому пуху на голове и спросил:
– Как самочувствие, капитан?
– Нормально, – пожал плечами Бондарь, давая понять, что иначе и быть не может.
– Медики утверждают обратное, – заметил Роднин, занявшись перекладыванием бумаг с левой половины стола на правую.
– Они ошибаются.
Бондарь закинул ногу на ногу как человек, чувствующий себя абсолютно уверенно и непринужденно. Его глаза при этом насторожились. Такой взгляд бывает у служебного пса, заподозрившего, что хозяин вознамерился обойтись с ним не самым лучшим образом.
– Ошибаются, значит, – пробормотал Роднин, уставившись на аккуратную стопку бумаг, которую он успел соорудить за время паузы в разговоре. Не зная, чем бы еще занять выложенные на стол руки, он попросту переплел пальцы.
Бондарь молчал. Он знал, что подразумевает полковник. В минувшем феврале ему был поручен поиск организаторов теракта в московском клубе «Приход», и организаторы были найдены, хотя показания дать не смогли, разве что на Страшном суде. Сразу после этого Бондаря отправили в Эстонию, где жил бывший советский ученый, изобретший уникальное оружие массового поражения. Охотясь за профессором и его записками, Бондарь с напарницей Верой Савич сами стали добычей эсэсовской организации «Лига борцов за свободу Эстонии». В конечном итоге обоим удалось не только вырваться из плена, но и поквитаться с врагами, правда, ценой неимоверных лишений. Психологическое давление, голод, пытки – им здорово досталось.
Когда Бондарь и Вера возвратились в Москву, на них живого места не было. Хотя капитан быстро восстановил прежнюю физическую форму, медицинское освидетельствование гласило, что его психическое состояние оставляет желать лучшего. Ничего удивительного. Было бы странно, если бы испытания, выпавшие Бондарю за последние полгода, никак не отразились бы на его нервной системе.
И теперь, предвидя неприятный разговор о переводе на какую-нибудь непыльную работу в другом отделе, он заранее ненавидел полковника Роднина. Человека, которому привык безоговорочно доверять, которого если не боготворил, то уважал, как способен один сильный мужчина уважать другого.
В течение долгих недель, пока Бондаря таскали по больничным кабинетам и вся его трудовая деятельность заключалась в составлении отчетной документации, он думал только о том дне, когда снова сядет напротив полковника и услышит от него подробности нового дела. Это означало бы, что он опять стал полноценным человеком, во всяком случае, так представлялось Бондарю. Мысль о том, что ему будет предложено и впредь заниматься сугубо бумажной работой, была для него невыносима. Он твердо решил, что лучше подаст в отставку, чем переквалифицируется в чиновника с удостоверением сотрудника ФСБ.
«Эх, надо было заранее накатать рапорт, – сокрушался Бондарь, ожидая продолжения. – С таким козырем на руках я чувствовал бы себя увереннее».
Поза его делалась все более непринужденной, почти развязной. Покачивая заброшенной на колено ногой, он уже намеревался попросить позволения закурить, когда Роднин соизволил нарушить затянувшееся молчание:
– Боюсь, тебе не понравится то, что ты сейчас услышишь, капитан.
– Я вам не девица красная, чтобы мне непременно угождать, – дерзко произнес Бондарь. – Говорите как есть. Совсем не обязательно ходить вокруг да около.
Роднин хмыкнул, осуждающе сузив глаза, в которых не угадывалось ни малейшего намека на приязнь или снисходительность.
«Ну, чего ты тянешь, старый лис? – мысленно спросил его Бондарь. – Валяй, выкладывай начистоту. Зачем ты меня вызвал? Собираешься сообщить, что ввиду изменений политических отношений между Россией и Эстонией меня велено с треском выгнать из органов? Или у тебя заготовлен приказ о назначении меня первым помощником младшего писаря при расформированном архиве НКВД? Давай, полковник, действуй. Покажи мне кузькину мать».
– Красные девицы, – пророкотал Роднин, – по улицам шляются. – Он показал большим пальцем на мокрое от дождя окно, за которым вряд ли наблюдались гуляющие. – А передо мной сидит мой распоясавшийся вконец подчиненный. Сегодня он ножкой в кабинете начальства болтает, завтра, глядишь, дымить начнет без разрешения. – Роднин откинулся на спинку кресла, как бы желая получше рассмотреть Бондаря. – Так?
Тот неохотно обронил:
– Нет.
– Тогда в чем дело? Что за вальяжная поза?
Властный тон Роднина подействовал на Бондаря как холодный душ. Вступление не сулило ничего хорошего. Именно поэтому Бондарь вспылил:
– Если вы прикажете мне встать по стойке «смирно», – тихо произнес он, – я встану и вытяну руки по швам. Но мне было предложено сесть, и я сижу. Если я в чем-то провинился, то так и скажите. Но предупреждаю: глотать архивную пыль я не согласен. Кабинетный работник из меня никудышный, товарищ полковник.
Роднин резко подался вперед, словно собираясь боднуть упрямца.
– Это совпадает с моим мнением, – проговорил он обманчиво мягким голосом.
* * *
Несмотря на то, что время близилось к полудню, за окном заметно потемнело. В это было трудно поверить, но погода продолжала ухудшаться. Роднин включил настольную лампу, встал, надел просохший пиджак и принялся старательно застегивать пуговицы, словно не было для него занятия более важного и ответственного.
Бондарь, внутренне похолодев от предчувствия беды, напомнил:
– Вы собирались сказать мне что-то неприятное, товарищ полковник.
Прежде чем ответить, Роднин опустился в кресло, поерзал, усаживаясь поудобнее, и только потом соизволил разжать губы.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6