— А твои активисты — молодцы. Я получил от них хороший урок в абсолютной конкретности. Да, птиц вообще не бывает, птицы различны, как различны люди, и я должен был это продумать: соловей, малиновка?
Мне в этот день совсем не хотелось думать о мелочах, крепко пожала руку Сергею Сергеевичу и сказала, что буду считать дни и мечтать только об одном — как можно скорее увидеть партитуру.
Сергей Сергеевич ответил:
— Партитура будет скоро — она созрела, когда писал клавир. А либретто написал не только я, но и ты. Если будем издавать, поставим две фамилии. Хорошо? Спасибо за соавторство.
Я пожала плечами — зачем? — и махнула рукой. Мне была важна только музыка. Она пела во мне весь вечер, в следующие дни.
Как ему удалось сочетать яркость и полнокровную выразительность каждого образа с непрерывностью развития музыкальной мысли!
Бывает, какой-нибудь композитор от всего сердца желает написать доступное для ребят музыкальное произведение, сделать каждый образ доходчивым, а в целом получается клочковато — единого-то произведения и не вышло! Как одеяло из разноцветных лоскутов! У Прокофьева звучат озорной пионер, неуклюжая утка, ворчливый дедушка — они лепятся из звуков в образы, почти видимые и ощутимые, но, хотя в музыке слышится и волчий вой и утиное кряканье, это не звукоподражание, как бывает, например, в музыкальном сопровождении мультипликационных фильмов, — это выражение жизни данных образов, это настоящая музыка. Я-то уже наверное знаю, что «Петя и волк» Прокофьева написан по специальному заданию, и… забываю об этом, слушаю его как чудесное музыкальное произведение — целое, целостное.
Прокофьев принес партитуру через неделю. Подумать только — все написание «Пети и волка» заняло у Сергея Сергеевича немногим более двух недель. Почти невероятно! А как ярко звучит «Петя» в оркестре, это — праздник! Огромный праздник!
Мне стало как-то стыдно платить за это произведение ту небольшую сумму, которая была предусмотрена договором, но договор я подписала сама и экономить деньги Центрального детского театра входило в мои непосредственные задачи.
Как быть? Осенило. Я поехала к директору филармонии, предложила ему «присоединиться» к этому договору и заплатить Прокофьеву за «Петю и волка» такую же сумму, как и театр. Он согласился при одном неприятном для меня условии — первое исполнение «Пети» должно пройти в филармонии… Как быть? Я уже сказала Прокофьеву, что в качестве сюрприза удвою его гонорар, и хотя он об этом со мной никогда не говорил, видела, что это ему небезразлично.
Однако потом мы чуть было не поссорились. Сергей Сергеевич хотел, чтобы я была первой исполнительницей «Пети», а я не хотела выступать вне Центрального детского театра. Сергей Сергеевич повторял:
— Ты — мать этого сочинения, оно тебе посвящается, и твои ведомственные рассуждения мне непонятны.
И тут меня выручила… печень. Она периодически приковывала меня к постели. Наша руководительница массовой работы, очаровательная Танечка Боброва, выручила меня и читала на первом исполнении эту сказку, а дирижировал сам Сергей Сергеевич. Но, как значится во всех его мемуарах, «успех был средний». Я ничего сказать не могу — во время концерта лежала. Сергей Сергеевич приехал меня навестить в плохом настроении.
— Неужели мы чего-то не додумали? Я была совершенно спокойна.
— Не додумали — додумаем. Ты написал гениальную сказку, и за ее успех я совершенно спокойна. Кто же судит по одному исполнению?…
5 мая 1936 года Центральный детский театр должен был выступать с детским симфоническим концертом на фестивале советского искусства. Приедут журналисты и туристы из Франции, Англии, Америки, и вот наш сюрприз — новорожденное произведение для детей хорошо им известного Сергея Прокофьева, созданное уже по возвращении в Москву.
— Как ты думаешь, не лучше ли мне еще проредактировать исполнение «Пети» со стороны, не становиться самому за дирижерский пульт? — прямо-таки с детским доверием спросил меня Сергей Сергеевич.
— Да, пусть лучше дирижирует Половинкин, — ответила я. %
— А ты… успеешь поправиться, чтобы исполнить эту сказку?
— Успею. Если бы ты знал, как я мечтаю исполнить ее…
Сергей Сергеевич уехал от меня в лучшем расположении духа. Вскоре я выздоровела, и началась подготовка к концерту, который мы рассматривали как событие. Сергей Сергеевич присутствовал на всех репетициях, добивался, чтобы не только смысловое, но и ритмоинтонационное исполнение текста сказки было в неразрывной творческой связи с оркестровым звучанием. Когда я стояла на сцене среди пультов музыкантов, когда, зная каждое последующее звучание оркестра, говорила слова этой сказки, словно погружаясь в музыку Прокофьева, я испытывала такую радость, как человек, стоящий по самый подбородок в реке в яркий солнечный день.
Артисты нашего оркестра репетировали с большим подъемом, то и дело после исполнения музыкальных кусков стучали смычками по пюпитрам — высшее выражение одобрения музыкантов. Конечно, до конца понять неповторимую прелесть сказки можно, только услышав ее в оркестре, любовью к которому она и вдохновлена.
Итак, наступило 5 мая. Я вышла на сцену, когда все музыканты уже сидели на своих местах, и сказала ребятам, что познакомлю их с симфоническим оркестром.
— Композитор Сергей Сергеевич Прокофьев поручил каждому из музыкальных инструментов свою особую роль в симфонической сказке, которую вы сейчас услышите. Роль птички будет исполнять флейта, познакомьтесь с характером ее звучания (встает флейтист и играет первые фразы музыки птички). Роль утки Сергей Сергеевич поручил гобою (гобоист встает и играет лейтмотив утки). Кларнет исполнит роль кошки (соло кларнетиста), а фагот — ворчливого дедушки (вид фагота и его интонация вызывают оживление, смех). Роль волка будут играть сразу три валторны, чтобы было страшнее (три валторниста играют лейтмотив волка). Выстрелы охотников Сергей Сергеевич поручил литаврам и барабану (в зрительном зале после ударов литавр и барабана раздается: «Здорово!»), а роль главного действующего лица — Пети — будет исполнять не один инструмент, а весь струнный квартет — его характер сложнее. Симфоническая сказка «Петя и волк» композитора Прокофьева сейчас начнется (отхожу в сторону и уже из «знакомящей тети Наташи» превращаюсь в исполнителя сказки, говорю негромко, как бы предчувствуя первые звуки музыки Прокофьева, — главное сейчас музыка).
«Рано утром пионер Петя открыл калитку и вышел на большую зеленую лужайку…»
Успех «Пети и волка» был огромен — об этой сказке писали наши газеты, журналы, писали за границей, после этого концерта «Петя и волк» получил большую жизнь на концертных эстрадах всего мира.
Но самым дорогим был успех «Пети и волка» у маленьких слушателей. Он был подтвержден не только горячими аплодисментами, но и детскими письмами. Приведу одно из них, оно написано школьником Володей Добужинским, десяти лет.
«Музыка про Петю, птицу и волка мне очень понравилась. Когда ее слушал, то узнал всех. Кошка была красивая, ходила, чтобы слышно не было, она была хитрая. Утка была кособокая, глупая. Когда волк ее съел, мне было жалко. Я был рад, когда в конце услышал ее голос. Больше всех мне понравилось, как Петя воевал с волком и как все инструменты играли, когда волка поймали и вели в Зоологический сад. Я это нарисовал. Подобрал эту музыку на рояле. Только когда играет оркестр, куда интересней. Напишите, когда еще будет концерт».
А Сергей Сергеевич, как всегда, шутил:
— Петя получил полное одобрение моих сыновей, которые, как известно, высокой музыкальностью не блещут. Святослав и Олег взяли с меня слово, что обязательно опять поведу их на следующее исполнение. Прежде охотно ходили только в драматический театр. А вчера они по радио слушали какую-то музыку, и вдруг Святослав кричит: «Папа, флейта, я ее сразу узнал! А это фагот!» — У нас с тобой несомненный успех.
Мы подружились. У Сергея Сергеевича подчас появлялась потребность советоваться со мной по творческим вопросам, но я мало это тогда ценила — слишком была занята своим театром, требовавшим всей моей энергии, всех сил каждый день, каждый час.
Однажды он сказал:
— У меня неотступная мысль написать «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина». Попробовать?
Я ответила не по чину строго:
— Зачем? Лучше Мусоргского и Чайковского ты же все равно не напишешь?
— А я напишу по-другому, по-своему. Я же не виноват, что тоже люблю Пушкина.
— Виноват, что посягаешь на ту гармонию поэта и композитора, которая уже свершилась и стала для нас почти священной.
Конечно, сейчас, став взрослее, я бы так говорить с Прокофьевым не посмела. Но ему тогда, видимо, нравилось, что говорю с ним по-молодому, от сердца.
Была у нас с ним общая неразделенная любовь — танцы. На дипломатических приемах мы встречались с ним и Линой Ивановной нередко. Красивая, элегантная Лина Ивановна прекрасно знала пять-шесть иностранных языков, грациозно танцевала, а Сергей Сергеевич, начав танцевать, терял половину своего авторитета, так же как и я. Поразительно неуклюже я танцевала с детства, хотя была худенькая и нормально сложена!
И вот мы с Сергеем Сергеевичем решили брать частные уроки танцев. Ко мне домой стали приходить Костя Карельских с партнершей и учить нас. Когда партнерша брала Сергея Сергеевича, а Костя вел меня, танец был на что-то похож, но как только я начинала танцевать с Сергеем Сергеевичем — все останавливалось.
— В чем дело? — спрашивал Костя.
— А в том, — отвечала я, — что Прокофьев двумя ногами встал на мою левую ногу и, видимо, забыл об этом.
Под общий хохот мы двигались дальше, но поразительно — Сергей Сергеевич танцевал не в такт.
— Никто же не поверит, что ты и есть Прокофьев, — корила я его, — ты неритмичный человек.
С ангельской кротостью Сергей Сергеевич отвечал:
— Добавь — неритмичный в танцах, а не вообще, и не теряй надежды на мое исправление и здесь.
Костя Карельских и его партнерша через пять уроков от нас сбежали, несмотря на то, что мы за ними всемерно ухаживали…
Как-то нарком пищевой промышленности Анастас Иванович Микоян внес интереснейшее предложение: превратить всю так называемую кондитерскую тару из безликой или аляповатой в. художественно осмысленную, а конфетные коробки, которые дарим детям, — в игрушки. Мне эта идея показалась захватывающе интересной. Художественному воспитанию детей должен способствовать весь окружающий их быт, а у пищепрома огромные возможности — сколько бумаги, картона, красок, миллионные тиражи.
Вернувшись с заседания, начала фантазировать: почему бы не выпускать шоколадки-песенки? На шоколадной обертке легко уместить нотную строчку, слова песни, дать яркую картинку, опять-таки с этой песней связанную. Ребенок съел шоколад, а потом спрятал на память красивую обертку, выучил новую песенку. Хорошо!
Решила поделиться своей идеей с Сергеем Сергеевичем Прокофьевым. Он всегда был готов ко всему новому, но пошутил:
— Тебе хочется еще порежиссировать и в кондитерской промышленности?
— Везде, где это нужно ребятам, — ответила ему, также смеясь, и добавила: — Я понимаю, тебя смущает, что музыка Прокофьева вдруг появится на шоколадной обертке, а не в солидной нотной тетради, но в Музгизе тираж пять тысяч, а там миллион — выбирай! А кроме того, Маяковский стал еще больше Маяковским оттого, что не гнушался писать: «Нигде кроме, как в Моссельпроме».
Сергею Сергеевичу показались мои доводы убедительными. Он минуту подумал и сказал:
— Согласен. А текст пусть напишет поэтесса, у которой не вышел «Петя» и на которую я тогда… напал.
Это было во всех отношениях прекрасное предложение. Уже через две недели я передала Сергею Сергеевичу текст «Сладкой песенки», написанной Н. Саконской:
«Продает меня в палатке
Наш советский продавец.
А зовут меня, ребятки,
Очень вкусно: леденец.
Разверни обложку,
Пеструю одежку,
И увидишь — правда, леденец.

Мне всегда живется сладко,
Я любимец всех ребят,
А зовут меня, ребятки,
Очень просто: шоколад.
Разверни обложку,
Пеструю одежку,
И увидишь — правда, шоколад», и. д.

Прокофьев написал на этот текст совершенно очаровательную песенку — грациозную, выразительную, с большим юмором. Имея в запасе такой козырь, как «Сладкая песенка», написанная «самим Прокофьевым», мне уже было легче привлекать к этому делу новых и новых работников искусств.
Один мой старший родственник часто повторял:
— Боже мой! Поговоришь с тобой и подумаешь — только и свету в окошке, что твой Детский театр.
Он был прав. Для меня весь свет шел из этого окошка!
— Она закроет все взрослые театры и сделает их детскими. Бойтесь ее, бойтесь! — кричал с комическим ужасом при виде меня артист Театра Вахтангова Анатолий Горюнов.
Ничего я не хотела закрывать, искусство для взрослых, конечно, любила, как и все, но… поворачивать курс талантливых людей на станцию «Детская» — это же было необходимо, у детей прежде было так мало подлинно ценного в сокровищнице искусства!
По моим настойчивым просьбам Сергей Сергеевич написал на слова Агнии Барто вокальный монолог «Болтунья». Песней это не назовешь. Это очень тонкая и сложная палитра для исполнения женским голосом.

«Что болтунья Лида, мол,
Это Вовка выдумал,
Это Вовка выдумал,
Что болтунья Лида, мол».

Написав «Болтунью», Сергей Сергеевич сказал:
— Это произведение посвящено тебе.
Я, конечно, была в восторге и спросила:
— А где это написано?
Он открыл ноты. Под заглавием «Болтунья» было его рукой написано: «Ей же и посвящается».
Я поблагодарила и посмеялась весело, но откровенно сказала Сергею Сергеевичу, что для детского восприятия это его сочинение сложно, что это, скорее, «взрослым о детях».
В последний раз я видела Сергея Сергеевича в 1937 году…
Он давно умер. А музыка его звучит повсюду, и чем больше ее слушаешь, тем она нужнее и роднее. Нет сейчас во всем мире детского симфонического произведения, которое было бы более популярно, чем «Петя и волк».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66