В клубе многие откровенно заржали. Начальник политотдела раздраженно замахал руками на Степана. Даже адмирал в президиуме проснулся, а Золотарев выскочил из зала и зашипел на нас:
— Марш отсюда! Чтоб я больше этого идиота не видел! Шуты гороховые! Уничтожу! Обоих.
Карьера выносильщика чая для Степана закончилась. Мы вылетели из клуба. Я ругался и одновременно дико смеялся. Томилин матерился и громко возмущался. Только отошли от клуба, как раздался громкий взрыв, затем второй, и от КПП поднялся столб дыма. Дежурный по полку выбежал из штаба и влетел в клуб. Оттуда выскочили командир полка, начальник штаба и помчались к въезду в полк, мы побежали следом. Из санчасти выехал УАЗик с медиками.
Произошло следующее.
Для встречи высокого руководства и обеспечения безопасности вдоль дороги разместили БМП разведроты и нашего батальонного разведвзвода. Машины заехали на минное поле вдоль дороги. Поставили их для солидности, чтоб показать вышестоящему начальству заботу. На БМП находились только экипажи. Один механик захотел до ветру, и вместо того чтобы все «свои дела» сделать прямо с машины, прыгнул на землю. Ногой попал прямо на противопехотную мину. Взрывом оторвало ногу, и тело отбросило в сторону, где он головой задел вторую мину. Вот и два взрыва. Теперь солдат лежал весь запутанный в проволоке-паутине, без ноги, без головы. Подогнали танк, сапер зацепил труп «кошкой» и вытащил на дорогу.
Вот так грустно и даже трагически закончилась отчетно-выборная партийная конференция дивизии.
Адмирал додремал первую половину дня, после перерыва его увезли в штаб армии на обед, и в полк больше он не вернулся. Хватит, отметился в действующей армии.
Разведчика кое-как собрали, за исключением головы, и отправили в «цинке» домой. Командованию разведроты крепко досталось за нарушение мер безопасности. А кто виноват? Всех солдат проинструктировали, что вдоль дороги минные поля и писать надо, не сходя с БМП. А парень застеснялся: недалеко кишлак, а сзади зенитно-ракетный полк, да и машины ездят. И вообще, бог его знает, почему он спустился.
Адмирал так и не узнал, во что обошлась его охрана, точнее показуха для солидности. Это место ведь днем совершенно безопасное.
Ромашицу благополучно избрали секретарем парткомиссии, а выговор в моей служебной карточке остался. Однако пока что скандал продолжения не имел. Посмотрим, что будет дальше.

***
Вскоре новые заботы заслонили вчерашние неприятности. Весь полк забегал, готовясь к выходу на боевые действия в Баграмскую «зеленку». Меня опять назначили исполнять обязанности замполита батальона, так как Грицина срочно заболел и попал в медсанчасть. Через пять дней я уже сидел на броне БМП, пыль и песок летели в лицо и, несмотря на опасность, я чувствовал себя счастливым. Радовался окончанию всей этой дури. Был конец декабря, скоро Новый год, и праздник предстояло провести явно не возле елки, а вокруг чужих виноградников, в далеком афганском кишлаке.

***
Самый любимый и самый веселый праздник — Новый год! Мы принялись к нему готовиться за неделю. Новый ротный (старший лейтенант Сбитнев) ухмылялся на наши приготовления, но не мешал. Комнаты офицерского общежития украшались, в казарме повесили гирлянды, на окна налепили всякую мишуру. Острогин у родственников в посольстве достал шампанское и сухое вино.
Но надежды рухнули 27 декабря. Тревога! Выход в Баграмскую «зеленку». Необходимо завести на заставы боеприпасы, продукты, заменить солдат. Вот вам и праздник. Раньше отдать приказ было нельзя? Двадцать дней дурака валяли. Вернемся домой в январе.
Сбитнев (каково с ним будет воевать?) был воспитанником третьей роты, а умением она не отличалась. Он собрал офицеров и весело сказал:
— Ну что, отпраздновали? Мороженое, мандарины, бананы, шампанское, конечно, не пропадут! Надеюсь, все вернемся, а на старый Новый год все это и употребим. Выходим я, замполит, Острогин, Серега Недорозий. Недорозий, тебя хоть и отправляют в Союз, а сходишь, наверное, с нами, больше некому. Не возражаешь? Замполит пойдет со вторым взводом, тоже больше некому. Грымов в госпитале и вернется ли, неизвестно. Голубев с ГВП, старшину не берем, заменщика оставим дома. Пусть живет. Правильно?
— А нам, значит, жить необязательно? — подал голос Острогин.
— Обязательно! Только еще полтора года, мсье Острогин, в Афгане послужите, чтоб потом штаны в полку протирать.
— Интересное кино! — подал голос я. — Мы одновременно заменяемся через полтора года. Все будем штаны в полку протирать, а в рейд отправится тот, кто придет в третий взвод и молодой старшина!
— Ха-ха-ха, — заржал Серега. — Во, будет потеха, все начнем сачковать, а нас ротный будет под автоматом на боевые гнать.
— Его самого придется гнать, политотдельские скажут: «Товарищ, ты же коммунист!» — улыбнулся я.
— Разговорчики! Выход завтра, собирайте манатки! — рявкнул Сбитнев.
Недорозий схватил меня за руку в коридоре.
— Ник! У меня нет ни х/б, ни бушлата, ни шапки. Дашь что-нибудь?
— А, не переживай, оденем! Все будет хорошо. Не бойся, пошли экипироваться к старшине.

***
Серега появился в роте как-то внезапно. Как привидение. Однажды в дверях канцелярии нарисовалась какая-то серая личность в форме капитана-десантника.
— Капитан Недорозий! Прибыл для прохождения службы в вашу роту, на должность командира взвода.
Мы дружно переглянулись. Лейтенанта забрали, а прислали капитана. Вот-те на! Ветишин, Корнилов, Пшенкин, теперь десантник. Кто будет следующий?
— Тебя как звать? — спросил Острога.
— Сергей.
— А ты откуда к нам? — поинтересовался Сбитнев.
— Из Кандагара, из спецназа. Неделю был командиром группы.
— Во! А что ж к нам транзитом? Ссылка?
— Да, я с комбригом характером не сошелся.
— Характерный, значит? Нам только очень характерных не хватало. И так балбесов полный комплект, — вздохнул я.
— Да нет! Я с ним в Забайкалье служил слишком долго. Сюда приехал, а он уже комбриг.
— А сколько долго? — спросил Сбитнев.
— С этим не очень долго — три года, а всего в Забайкалье пятнадцать лет.
Наступила гробовая тишина. Пятнадцать лет в Забайкалье! И все капитан и капитан.
— Серега! Пойди в каптерку, вещи положи, сдай старшине ирод, и вещевой аттестаты, чтоб тебя на довольствие поставил, — распорядился командир.
Когда за ним закрылась дверь, мы грустно переглянулись.
— Зубр! В Забайкалье пятнадцать лет. Каторжник! — вздохнул ротный.
— Да, вот так сюрприз! Этого нам только не хватало в нашем дружном, молодом, боевом коллективе, — согласился я.
Однако случилось то, чего мы совсем не ожидали. Сергей поначалу рьяно взялся за дело. Был очень деятельным, исполнительным. Быстро познакомился с солдатами взвода, сержантами, проверил технику, принялся за документацию.
Через пару дней пришел ко мне и сообщил, что уезжает в Баграм встать в политотделе на партучет, вернется, наверное, завтра.
Назавтра Сергей не приехал. Как не приехал и послезавтра. Ни через три дня, ни через пять. Я подошел к ротному через неделю и спросил:
— Володя, что будем делать? Недорозий-то пропал.
— А ты звонил куда-нибудь? Узнавал?
— Звонил. На партучет он встал, куда делся дальше, никто не знает.
— Ладно, я пошел к комбату, а ты иди, докладывай замполиту и сходи к особисту.
Весь полк через полчаса построили на плацу. Пересчитали, проверили всех по списку полка. Разведчики обыскали все модули, все загашники, боевое охранение, позиции зенитчиков.
Нет нигде. Никто ничего не знает.
Нас всех на ковер к кэпу. Шум, крик, мат. Мы с ротным и комбат — в дураках. Новый замполит батальона Грищина — не при чем, в стороне. Все ругались, а мы, как могли, отбивались. Кто его нам прислал, те пусть и разберутся, почему десантника-спецназовца пехоте всучили. Мы его видели всего два дня. Пусть ищут в парткомиссии, в политотделе, у десантников. Все стрелы гнева от батальона были с трудом, но переведены в другую сторону. Из штабных строевика сделали дураком: зачем принял в полк такого кадра, секретаря парткома — крайним: почему Недорозий коммунист и зачем поехал становиться на партучет самостоятельно.
Шум эхом прокатился по всему штабу, а мы потихоньку слиняли в роту.
Поиски шли уже неделю. Искали в дивизии, искали на постах, искали везде. Досталось несколько раз кадровикам, замполиту полка и секретарю парткома. Доложили в армию. Искали по всей армейской группировке, разведбат прочесывал арыки вдоль Баграмской дороги.
Прошли две недели, и на пороге казармы появился особист батальона с Недорозием. Виновато улыбаясь, он вошел, поздоровался и начал, переминаясь с ноги на ногу, очень смущаясь, вздыхать и сопеть.
— Во! Приведение, что ли? — воскликнул Сбитень.
Мы все раскрыли рты. Капитан-особист поздоровался со всеми и, ухмыляясь, сказал:
— Передаю из рук в руки под расписку, не потеряйте. Пока, ребята. Капитан Растяжкин вышел, а мы вздохнули и переглянулись. Пауза затягивалась. Серега переминался с ноги на ногу и виновато улыбался. Личико серо-синее, все жилочки, веночки просвечивают, кожа истонченная, наверное, почти не закусывал.
— Ну, Растяжкин! Оставил растяжку и ушел! Утер всем нос особист. Отыскал! Садись, капитан, в ногах правды нет, садись.
Недорозий сел и, стесняясь самого себя, спросил:
— Можно сигареточку? А то на гауптвахте не давали почти сутки курить.
Руки и пальцы нервно подрагивали, глаза бегали.
— В запое был? — спросил я.
— Да, — честно признался взводный. — Ушел слегка в штопор.
— Слегка? На две недели?! — с ужасом и восхищением одновременно воскликнул Острога.
— На две. Сначала встретил друзей в Баграме, завезли в Кабул в разведцентр. Там я все время и был. Тяжело, все болит.
— А как тебя вычислили? — поинтересовался ротный.
— Да пописать из-за стола не вовремя вышел на улицу. Рядом по той же надобности стоял, ссал какой-то майор, оказалось, чекист. Узнал. Повязали. Выясняется — я в розыске.
Прибежали «держиморды» какие-то из комендатуры, заломили руки, наручники надели и в камеру. Сутки сидел, пока Растяжкин не приехал. Ни попить, ни поесть, ни покурить.
— Голова болит, товарищ капитан? — жалостливо и сочувственно спросил прапорщик Голубев.
— Уже нет. За сутки все прошло. Есть хочется и курить. Немного трясет.
— Ну, кури, — протянул сигарету ротный. — Достался же нам «бесценный подарок».
— Серега, ты — кадр, каких мало, — рассмеялся Острогин, — мы думали, ты без скальпа, без яиц валяешься где-нибудь в «зеленке». А ты — жив, здоров, лишь немного помят с перепоя.
— А что, лучше бы я был без головы?
— Не знаю, Сергей. Для тебя, может, и нет, а для батальона, может быть, и да. Нас тут имели неделю за эти фокусы, — зло сказал я. — Сейчас с тобой будут все разбираться. Уже очередь стоит. Могут и как дезертира посадить, могут звездочку снять и из партии выбросить.
Сергей открыл рот от удивления. Потом его закрыл и не сказал больше ни слова. Загрустил. Задумался.
Командир полка на совещании офицеров орал, как раненый вепрь, тряс за грудки нашего капитана, растоптал ногами его голубую фуражку. Командование приняло решение отправить Серегу обратно в ЗабВО. Десантники назад не принимали, отказывались, гады. Мы имели право в течение первого месяца откомандировать его обратно в Союз и воспользовались этим. В дивизии он был не нужен нигде, десантникам спихнуть не удалось, в авиацию — тоже. Нашли выход — домой с соответствующей характеристикой.
Отправку наметили после Нового года. А пока в роту, под наш круглосуточный надзор. Ротный приставил смотреть за ним сержанта Томилина: быть с ним везде, куда бы ни пошел — в туалет, в штаб, в столовую. А я — ответственный за этот контроль.
Весь отлаженный контроль нарушил очередной рейд. Оставлять одного Сергея нельзя, брать с собой не имеем права. Что делать?
Я подошел к комбату, комбат отправил в штаб. В строевой части сказали, что документы будут готовы только после праздников. Наши проблемы — это только наши проблемы. Замполит полка раздраженно сказал: «Что хотите, то и делайте, но чтоб не исчез. С собой брать не разрешаю, но и не запрещаю. Под свою ответственность. А можете посадить на гауптвахту до возвращения из Баграма». Сергей выбрал рейд.
Так Недорозий опять стал командиром взвода. Взвод будет действовать вместе с управлением роты. Дров не наломает: круглые сутки под присмотром ротного. Главное, чтоб не погиб. Если погибнет, у всех будут проблемы с прокуратурой.

***
Колонна медленно втягивалась в Баграмскую «зеленку». Впереди шел танк с минным тралом, под ним время от времени взрывались мины. За танком шла машина, на которой сидел Острогин, она молотила из пушки и пулемета по дувалам. У него во взводе было всего две исправных БМП, вот они-то и должны были возглавить прорыв. Следом я со вторым взводом на трех машинах. Замыкали колонну три БМП с третьим взводом и ГПВ, техник роты, при них. Рота вошла полностью в кишлак, когда под первой машиной взметнулся взрыв.
— Ба-бах!!!
Комья грязи полетели во все стороны и забарабанили по нам.
— П… ц Острогину! Невольно вырвалось у меня. — Серега! Серега! Я дико заорал и, соскочив с башни, помчался к подорванной БМП,
Забыв о минах. Машина стояла, завалившись правым боком в арык, с разорванной гусеницей, оторванным катком и вся залепленная грязью. Вокруг валялись шмотки и копошились солдаты — с ног до головы в грязи, матерились, кашляли, отплевывались.
— Острога! Сергей! Где взводный?!
— Я здесь, я здесь! — ответил Острогин, выплевывая песок.
— Жив?
— Жив, даже не ранен. Башка только гудит. Сергей стоял весь в грязи, оборванный, но живой.
— Серега! Живой, сволочь! — я обнял его и от радости заплакал. — Я боялся, тебе крышка, неужели, думаю, тебе, подлецу, конец пришел?! Как же мы без тебя?
— Рано хоронишь! Мы еще поживем!
— Поживем, Серега, поживем, повоюем! Я так рад за тебя. Солдаты все целы?
— Сейчас проверим! — Серега стал окликать бойцов — все живы.
— Чудеса! — только и смог сказать я. К нам подбежал ротный.
— Все живы?
— Все! — широко улыбаясь, доложил взводный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34