купить унитаз церсанит
Король неприязненно покосился на коленопреклоненные фигуры нерасторопных подданных. «Лучшие воины Острова, опытные и закаленные в боях, и надо же – провалили такое элементарное задание: упустили негодного мальчишку!» – Аберон недовольно скрипнул редкими, кривыми, какими-то мышиными зубами. Один из провинившихся некстати поднял голову и тут же испуганно опустил глаза, встретившись взглядом со страшными, злобно расширенными зрачками своего повелителя. Белесые, холодные щелевидные зрачки, окруженные кровавой радужкой. Виновато согбенные плечи воина затряслись мелкой дрожью. «Спасите меня, Пресветлые боги, от этого… этого выродка!» – промелькнуло в его воспаленном мозгу.Король вздрогнул, выпрямился и откинулся на спинку трона. Некстати подслушанная неприятная мысль обожгла, будто удар вымоченного в соли кнута. Мстительно поджатые губы монарха не предвещали ничего хорошего.«Знаю, – раздраженно размышлял повелитель, – все вокруг называют меня одинаково! Даже когда подобострастно склоняются пред моей властью, запретной магией и знатностью нашего древнего рода! Дерзкие, двуличные лжецы! Любить и уважать меня вы не желаете, так, значит, я силой заставлю вас бояться. Чего бы мне это ни стоило, сколько бы еще крови ни пришлось для этого пролить!»Король опять прищурил красные глаза, кажущиеся неописуемо отталкивающими на фоне его мертвенно-бледного лица. Пурпур бархатного колета разительно контрастировал с белой атласной обивкой трона и мраморными подлокотниками. Только белое и красное, всегда красное и белое – других цветов Аберон не признавал. И на то имелась веская причина.
Шеарран, король Поющего Острова, происходящий из знаменитого рода эль-Реанон, женился поздно даже по традиционным эльфийским меркам. Казалось бы, ничто не предвещало приближения беды. Предсказания янтр, жриц-пророчиц, посвятивших себя служению Великой богине Аоле, сулили молодоженам лишь долгое безоблачное счастье, нерушимую любовь и одаренное талантами потомство. Но появление желанного первого сына, как по велению недоброго рока, в одночасье и вдребезги разбило хрупкую чашу семейного согласия. Мальчик родился уродом. Нет, он не был хромым, кривобоким или слабоумным. Тонкие черты Аберона хранили печать воистину королевского величия. Белоснежная кожа, роскошные серебристые локоны, умный высокий лоб, гордый подбородок. Первенец воистину и по законному праву носил титул наследного принца древнейшего из эльфийских родов. Но тонкогубый рот упыря, кроваво-красные глаза, лишенные ресниц и бровей, говорили сами за себя, вызывая чувство омерзения и гадливости у каждого, кто сталкивался с Абероном. Принц был альбиносом.Трудно сказать точно, какая неправильная трансформация постигла сущность венценосного эльфа по выходе из Обители затерянных душ, отметив позорным клеймом извращенности не только его искореженную внешность, но что оказалось хуже всего – и моральный облик. С юности Аберон проявлял пороки, обычно не свойственные нормальным детям: коварство, трусость, изворотливость и жестокость. Издевательства над беззащитными животными и птицами, доносы, мелкие, а со временем все более изощренные провинности и прочие нелицеприятные выходки, далекие от простого безобидного баловства, – вот что стало любимыми проявлениями характера юного наследника престола. Он горячо ненавидел свою прекрасную сестру – принцессу Альзиру, презирал младшего брата – смирного вежливого Лионеля, сторонился заботливой матери и чурался отца-короля. «В семье не без Аберона!» – со вздохом сожаления признавали не только опечаленные родители, но и все прочие обитатели королевского дворца. «Выродок!» – более прямолинейно говорили простолюдины. К тому же принц оказался напрочь лишен музыкального дара, от рождения обязательно присущего другим жителям Поющего Острова, славящемся прекрасными голосами и редкостным талантом к стихосложению. Сам же Аберон всегда изъяснялся резкими каркающими звуками, а вместо написания утонченных баллад увлекся ужасными и запрещенными тайнами некромантии. Именно за противоестественные, отталкивающие в своей бездушности опыты над трупами мертвых животных, а как шептались по углам – и людей, наследник получил беспощадное прозвище Холодный. Прозвище прижилось.Позднее, глядя на подрастающего наследника, король Шеарран начал задумываться: к чему способна привести передача престола, да и судьбы всего государства в столь ненадежные, пагубно слабые руки? Ибо Аберон преступно мало помышлял об общем благе, ставя превыше всего собственные амбиции и удовольствия. Куда больше на роль правителя подошел бы младший принц – Лионель, не по годам добрый и рассудительный юноша, по всеобщему мнению, прекрасный и душой и телом. Король как мог пытался скрыть от старшего сына столь невыгодные для того планы, но Аберон заподозрил неладное и скрытно начал собственную рискованную игру – отважно поставив на кон свободу и даже жизнь.Учителей у принца не было никогда. Королевским отпрыскам преподавали риторику, философию, математику, танцы и прочие элитарные науки, которые Аберон считал пустой тратой времени. Но в полуразрушенных Дворцовых хранилищах он однажды случайно отыскал запыленный сундук, запертый на увесистый ржавый замок. Ключа в замке не оказалось. Позаимствовав в караульной огромный штурмовой топор, принц в течение получаса истово трудился над неподатливым запором. Наконец, замок не устоял и раскрылся. Восхищенному взору наследника предстала груда заплесневелых, переплетенных в светлую кожу книг. «Похоже, человеческая», – безразлично отметил альбинос, с нескрываемым вожделением жадно поглаживая магические фолианты. С тех пор его тайные походы в заброшенный подвал участились, удлинились и постепенно вошли в привычку, вскоре переросшую во всеобъемлющую страсть. Аберон путался в архаичном диалекте древних книг, портил зрение, дышал многовековой пылью и спорами плесневых грибов, но в итоге добился желаемого. Поначалу обучение шло с трудом. Но принц оказался способным, а точнее, самородным, гениальным магом, обладающим крупицами темной силы, по неведомо какой и, вероятнее всего, ошибочной причине помещенными в не предназначавшиеся для таких целей тело и разум. Незаметно миновало несколько лет, прежде чем Аберон убедился, что из искры разгорелся костер, а впоследствии и жаркое, всепожирающее пламя. Миру явился новый маг – необузданный, могучий и не знающий пощады. Злодей, не любящий никого и, в свою очередь, никем не любимый.Впрочем, рассуждая о всеобщей нелюбви к себе, Аберон намеренно кривил душой. У него все-таки водился один друг – давний, закадычный и необычный. Есть тащи, которым необычайно идут любые пороки, а других – безобразят даже добродетели. Гнус принадлежал к расе гномов и состоял при дворцовой кухне, занимая положение всеми презираемого отщепенца. Остается только гадать, как смогли прекрасные эльфы, народ в общей своей массе добрый и отзывчивый, допустить подобную несправедливость? Но вот тем не менее не только допустили, но и одобрили. Когда-то очень давно Гнус мечтал стать магом. Спокойный, услужливый паренек, неизменно вежливый и улыбающийся. Ну и пусть, что росту в нем было чуть больше, чем у знаменитых рохосских догов. Ведь в любом человеке, эльфе или гноме самое главное не импозантная внешность, а красота внутренняя, духовная. Сметливый гном очень нравился великим эльфийским магам, снисходительно допустившим его в число своих… не учеников, конечно, а для начала всего лишь помощников. По принципу: принеси, подай, смешай вон те компоненты, да смотри не перепутай. А после всего – пойди прочь. Но неглупый гном радовался и этому. И может, ждала бы его неплохая карьера кудесника-подмастерья, если бы в один черный день, передвигая потолочный кухонный крюк, он случайно не свалился в чан с кипящим маслом. Несчастного немедленно извлекли из огненной жидкости и излечили – ровно настолько, насколько это оказалось возможным.Гном выжил и постепенно оклемался. Но с той поры юношу безобразно перекосило, левая рука ссохлась и повисла серой парализованной плетью, а покрытое ожогами лицо стало страшнее омерзительной личины самого непотребного демона. И имя его настоящее как-то мало-помалу забылось, сменившись презрительной собачьей кличкой Гнус. Убогого урода из показной жалости, которая зачастую ранит людей намного сильнее открытой жестокости, не выгнали из дворца, а разрешили жить в темном углу под черной лестницей, иногда кидая туда объедки и поношенные лохмотья. Гнус замкнулся, озлобился и научился яро ненавидеть всех и вся. До тех пор, пока его однажды не отыскал малолетний принц-альбинос, который одел, накормил и приблизил к себе больного уродца, назначив личным любимым шутом.Вот тут-то Гнус и почувствовал удобную возможность отыграться на своих вчерашних обидчиках, ибо никакое моральное удовольствие в жизни любого живого существа иногда не сравнится с удовлетворением аморальным. И злопамятный шут начал мстить. Поскольку он всегда чрезвычайно успешно заметал мельчайшие следы своих проделок, то явных обвинений против него никто не выдвигал: себе дороже. Но слухи никогда не родятся на пустом месте. И, наверно, не зря намекали, что изобретательные выдумки Гнуса стали причиной падения тяжелой люстры, переломавшей немало рук и ног, и знаменитого отравления вкуснейшим раковым супом, от которого вроде бы скончался кто-то из самых заносчивых придворных, особо недолюбливающих выскочку-шута. Часть же излишне бойких на язык и вообще исчезла бесследно. Гнома стали бояться, пожалуй, даже сильнее, чем его высокородного покровителя. Гнус же не боялся никого. Ведь если ты никого не боишься, значит, ты и есть самый страшный.
Второй человек, не брезговавший обществом Аберона, стал полной противоположностью отвратительного, полупарализованного шута. Принц частенько исчезал с Поющего Острова – иногда на месяц, а порой и на более долгий срок. Мир людей еще будоражили отголоски кровопролитной войны между эльфийскими кланами, сильно сократившей их число и вынудившей отступить выживших на территорию изолированного, неприступного острова. В юном возрасте наследника томили неясные, трудно реализуемые мечты и желания, лишавшие его власти не только над собственными подданными, но и над самим" собой. Кто не властен над собой, зачастую склонен домогаться власти над другими. Аберон алкал всего одновременно: славы, силы, богатства и конечно же примитивной, но упоительно сладкой плотской любви. Запоздалое половое созревание, не чуждое и вечно молодым эльфам, вовсю давало знать о себе, требовательно волнуя кровь и вызывая в сердце и чреслах неясное томление, называемое жаждой женщины. Аберон искал физических удовольствий.Ее звали Маргота де Вакс, и она происходила из знатного, но обедневшего дворянского рода. Однажды они случайно повстречались на лугу, где принц откапывал корневища золотого уса, а девушка собирала полевые цветы. Яркие лучи утреннего солнца, отразившиеся от серебряных эльфийских кудрей, и стали теми роковыми стрелами несчастной любви, насквозь пронзившими наивное девичье сердечко. Плащ из багряной парчи, подчеркнувший необычайность алых глаз юного альбиноса, совсем не напугал, а лишь сильнее привлек прекрасную Марготу. Аберон же, в свою очередь, тоже был очарован безыскусной красотой шестнадцатилетней девушки. Каштановые косы туземки доверчиво сплелись с серебром его волос, узкие бледные губы принца соединились с вишневой мякотью ее свежих уст. Маргота обещала скорее умереть под пытками, чем выдать высокий титул своего царственного возлюбленного, среди людей считавшегося чем-то сродни демону. Эльфов в этих краях ненавидели и боялись. Они встречались тайно – всего несколько раз. Уже на втором свидании их надежно укрыл стог свежескошенной травы, послуживший преступным влюбленным и венчальным алтарем, и первым брачным ложем. А вскоре в жизни наследника наступили столь значимые перемены, что он и думать забыл о мимоходом соблазненной им деревенской простушке, давшей нерушимый обет вечной любви и верности. Интересовала ли Аберона ее дальнейшая судьба? Да ничуть! Мужчины слишком часто и сознательно выбирают роль не обремененных излишней щепетильностью ценителей нетронутого цветочного нектара. Эгоистично собирают его с девственного букета невинности, а впоследствии грубо отбрасывают за ненадобностью приевшиеся чувства, утратившую свежесть и новизну.
Несколько месяцев назад Аберон уединенно сидел в своем рабочем кабинете и, сосредоточенно нахмурив лоб, медленно листал полуистлевшую рукопись, недавно и совершенно случайно приобретенную у заезжего рохосского купца. Культура и мифы этого небольшого государства мало интересовали ученого принца-альбиноса. Если разобраться, в самом Рохосском ханстве не было почти ничего необычного. Грубое захолустье, в котором всего-то две достопримечательности и имеются – роскошные псарни, славящиеся огромными, свирепыми догами, да дикорастущая трава янт с пушистыми метелками, состоящими из мелких треугольных семян. Трава эта, впрочем, дала название целому жреческому клану, получившему чрезвычайно широкое распространение далеко за пределами Рохосса. Жриц-пророчиц, а проще – янтр, уважали даже эльфы. Целомудренные девы, посвятившие себя пожизненному служению богине Аоле и ее святым братьям, сжигали семена янт в высоких бронзовых чашах. Из тиглей струился горьковатый одурманивающий аромат, погружавший жриц в состояние транса, под воздействием которого они и изрекали свои знаменитые полубредовые пророчества. Наркоманки-янтры Аберона не привлекали вовсе, как и все немногочисленные рохосские тайны. Но вот то, что находилось западнее крохотного государства… За страной трав и псарен начинался Край Тьмы – место проклятое и давно всеми позабытое. По его границе проходила полоса неведомой магии, образующая барьер, переступить который не смог представитель никакой расы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Шеарран, король Поющего Острова, происходящий из знаменитого рода эль-Реанон, женился поздно даже по традиционным эльфийским меркам. Казалось бы, ничто не предвещало приближения беды. Предсказания янтр, жриц-пророчиц, посвятивших себя служению Великой богине Аоле, сулили молодоженам лишь долгое безоблачное счастье, нерушимую любовь и одаренное талантами потомство. Но появление желанного первого сына, как по велению недоброго рока, в одночасье и вдребезги разбило хрупкую чашу семейного согласия. Мальчик родился уродом. Нет, он не был хромым, кривобоким или слабоумным. Тонкие черты Аберона хранили печать воистину королевского величия. Белоснежная кожа, роскошные серебристые локоны, умный высокий лоб, гордый подбородок. Первенец воистину и по законному праву носил титул наследного принца древнейшего из эльфийских родов. Но тонкогубый рот упыря, кроваво-красные глаза, лишенные ресниц и бровей, говорили сами за себя, вызывая чувство омерзения и гадливости у каждого, кто сталкивался с Абероном. Принц был альбиносом.Трудно сказать точно, какая неправильная трансформация постигла сущность венценосного эльфа по выходе из Обители затерянных душ, отметив позорным клеймом извращенности не только его искореженную внешность, но что оказалось хуже всего – и моральный облик. С юности Аберон проявлял пороки, обычно не свойственные нормальным детям: коварство, трусость, изворотливость и жестокость. Издевательства над беззащитными животными и птицами, доносы, мелкие, а со временем все более изощренные провинности и прочие нелицеприятные выходки, далекие от простого безобидного баловства, – вот что стало любимыми проявлениями характера юного наследника престола. Он горячо ненавидел свою прекрасную сестру – принцессу Альзиру, презирал младшего брата – смирного вежливого Лионеля, сторонился заботливой матери и чурался отца-короля. «В семье не без Аберона!» – со вздохом сожаления признавали не только опечаленные родители, но и все прочие обитатели королевского дворца. «Выродок!» – более прямолинейно говорили простолюдины. К тому же принц оказался напрочь лишен музыкального дара, от рождения обязательно присущего другим жителям Поющего Острова, славящемся прекрасными голосами и редкостным талантом к стихосложению. Сам же Аберон всегда изъяснялся резкими каркающими звуками, а вместо написания утонченных баллад увлекся ужасными и запрещенными тайнами некромантии. Именно за противоестественные, отталкивающие в своей бездушности опыты над трупами мертвых животных, а как шептались по углам – и людей, наследник получил беспощадное прозвище Холодный. Прозвище прижилось.Позднее, глядя на подрастающего наследника, король Шеарран начал задумываться: к чему способна привести передача престола, да и судьбы всего государства в столь ненадежные, пагубно слабые руки? Ибо Аберон преступно мало помышлял об общем благе, ставя превыше всего собственные амбиции и удовольствия. Куда больше на роль правителя подошел бы младший принц – Лионель, не по годам добрый и рассудительный юноша, по всеобщему мнению, прекрасный и душой и телом. Король как мог пытался скрыть от старшего сына столь невыгодные для того планы, но Аберон заподозрил неладное и скрытно начал собственную рискованную игру – отважно поставив на кон свободу и даже жизнь.Учителей у принца не было никогда. Королевским отпрыскам преподавали риторику, философию, математику, танцы и прочие элитарные науки, которые Аберон считал пустой тратой времени. Но в полуразрушенных Дворцовых хранилищах он однажды случайно отыскал запыленный сундук, запертый на увесистый ржавый замок. Ключа в замке не оказалось. Позаимствовав в караульной огромный штурмовой топор, принц в течение получаса истово трудился над неподатливым запором. Наконец, замок не устоял и раскрылся. Восхищенному взору наследника предстала груда заплесневелых, переплетенных в светлую кожу книг. «Похоже, человеческая», – безразлично отметил альбинос, с нескрываемым вожделением жадно поглаживая магические фолианты. С тех пор его тайные походы в заброшенный подвал участились, удлинились и постепенно вошли в привычку, вскоре переросшую во всеобъемлющую страсть. Аберон путался в архаичном диалекте древних книг, портил зрение, дышал многовековой пылью и спорами плесневых грибов, но в итоге добился желаемого. Поначалу обучение шло с трудом. Но принц оказался способным, а точнее, самородным, гениальным магом, обладающим крупицами темной силы, по неведомо какой и, вероятнее всего, ошибочной причине помещенными в не предназначавшиеся для таких целей тело и разум. Незаметно миновало несколько лет, прежде чем Аберон убедился, что из искры разгорелся костер, а впоследствии и жаркое, всепожирающее пламя. Миру явился новый маг – необузданный, могучий и не знающий пощады. Злодей, не любящий никого и, в свою очередь, никем не любимый.Впрочем, рассуждая о всеобщей нелюбви к себе, Аберон намеренно кривил душой. У него все-таки водился один друг – давний, закадычный и необычный. Есть тащи, которым необычайно идут любые пороки, а других – безобразят даже добродетели. Гнус принадлежал к расе гномов и состоял при дворцовой кухне, занимая положение всеми презираемого отщепенца. Остается только гадать, как смогли прекрасные эльфы, народ в общей своей массе добрый и отзывчивый, допустить подобную несправедливость? Но вот тем не менее не только допустили, но и одобрили. Когда-то очень давно Гнус мечтал стать магом. Спокойный, услужливый паренек, неизменно вежливый и улыбающийся. Ну и пусть, что росту в нем было чуть больше, чем у знаменитых рохосских догов. Ведь в любом человеке, эльфе или гноме самое главное не импозантная внешность, а красота внутренняя, духовная. Сметливый гном очень нравился великим эльфийским магам, снисходительно допустившим его в число своих… не учеников, конечно, а для начала всего лишь помощников. По принципу: принеси, подай, смешай вон те компоненты, да смотри не перепутай. А после всего – пойди прочь. Но неглупый гном радовался и этому. И может, ждала бы его неплохая карьера кудесника-подмастерья, если бы в один черный день, передвигая потолочный кухонный крюк, он случайно не свалился в чан с кипящим маслом. Несчастного немедленно извлекли из огненной жидкости и излечили – ровно настолько, насколько это оказалось возможным.Гном выжил и постепенно оклемался. Но с той поры юношу безобразно перекосило, левая рука ссохлась и повисла серой парализованной плетью, а покрытое ожогами лицо стало страшнее омерзительной личины самого непотребного демона. И имя его настоящее как-то мало-помалу забылось, сменившись презрительной собачьей кличкой Гнус. Убогого урода из показной жалости, которая зачастую ранит людей намного сильнее открытой жестокости, не выгнали из дворца, а разрешили жить в темном углу под черной лестницей, иногда кидая туда объедки и поношенные лохмотья. Гнус замкнулся, озлобился и научился яро ненавидеть всех и вся. До тех пор, пока его однажды не отыскал малолетний принц-альбинос, который одел, накормил и приблизил к себе больного уродца, назначив личным любимым шутом.Вот тут-то Гнус и почувствовал удобную возможность отыграться на своих вчерашних обидчиках, ибо никакое моральное удовольствие в жизни любого живого существа иногда не сравнится с удовлетворением аморальным. И злопамятный шут начал мстить. Поскольку он всегда чрезвычайно успешно заметал мельчайшие следы своих проделок, то явных обвинений против него никто не выдвигал: себе дороже. Но слухи никогда не родятся на пустом месте. И, наверно, не зря намекали, что изобретательные выдумки Гнуса стали причиной падения тяжелой люстры, переломавшей немало рук и ног, и знаменитого отравления вкуснейшим раковым супом, от которого вроде бы скончался кто-то из самых заносчивых придворных, особо недолюбливающих выскочку-шута. Часть же излишне бойких на язык и вообще исчезла бесследно. Гнома стали бояться, пожалуй, даже сильнее, чем его высокородного покровителя. Гнус же не боялся никого. Ведь если ты никого не боишься, значит, ты и есть самый страшный.
Второй человек, не брезговавший обществом Аберона, стал полной противоположностью отвратительного, полупарализованного шута. Принц частенько исчезал с Поющего Острова – иногда на месяц, а порой и на более долгий срок. Мир людей еще будоражили отголоски кровопролитной войны между эльфийскими кланами, сильно сократившей их число и вынудившей отступить выживших на территорию изолированного, неприступного острова. В юном возрасте наследника томили неясные, трудно реализуемые мечты и желания, лишавшие его власти не только над собственными подданными, но и над самим" собой. Кто не властен над собой, зачастую склонен домогаться власти над другими. Аберон алкал всего одновременно: славы, силы, богатства и конечно же примитивной, но упоительно сладкой плотской любви. Запоздалое половое созревание, не чуждое и вечно молодым эльфам, вовсю давало знать о себе, требовательно волнуя кровь и вызывая в сердце и чреслах неясное томление, называемое жаждой женщины. Аберон искал физических удовольствий.Ее звали Маргота де Вакс, и она происходила из знатного, но обедневшего дворянского рода. Однажды они случайно повстречались на лугу, где принц откапывал корневища золотого уса, а девушка собирала полевые цветы. Яркие лучи утреннего солнца, отразившиеся от серебряных эльфийских кудрей, и стали теми роковыми стрелами несчастной любви, насквозь пронзившими наивное девичье сердечко. Плащ из багряной парчи, подчеркнувший необычайность алых глаз юного альбиноса, совсем не напугал, а лишь сильнее привлек прекрасную Марготу. Аберон же, в свою очередь, тоже был очарован безыскусной красотой шестнадцатилетней девушки. Каштановые косы туземки доверчиво сплелись с серебром его волос, узкие бледные губы принца соединились с вишневой мякотью ее свежих уст. Маргота обещала скорее умереть под пытками, чем выдать высокий титул своего царственного возлюбленного, среди людей считавшегося чем-то сродни демону. Эльфов в этих краях ненавидели и боялись. Они встречались тайно – всего несколько раз. Уже на втором свидании их надежно укрыл стог свежескошенной травы, послуживший преступным влюбленным и венчальным алтарем, и первым брачным ложем. А вскоре в жизни наследника наступили столь значимые перемены, что он и думать забыл о мимоходом соблазненной им деревенской простушке, давшей нерушимый обет вечной любви и верности. Интересовала ли Аберона ее дальнейшая судьба? Да ничуть! Мужчины слишком часто и сознательно выбирают роль не обремененных излишней щепетильностью ценителей нетронутого цветочного нектара. Эгоистично собирают его с девственного букета невинности, а впоследствии грубо отбрасывают за ненадобностью приевшиеся чувства, утратившую свежесть и новизну.
Несколько месяцев назад Аберон уединенно сидел в своем рабочем кабинете и, сосредоточенно нахмурив лоб, медленно листал полуистлевшую рукопись, недавно и совершенно случайно приобретенную у заезжего рохосского купца. Культура и мифы этого небольшого государства мало интересовали ученого принца-альбиноса. Если разобраться, в самом Рохосском ханстве не было почти ничего необычного. Грубое захолустье, в котором всего-то две достопримечательности и имеются – роскошные псарни, славящиеся огромными, свирепыми догами, да дикорастущая трава янт с пушистыми метелками, состоящими из мелких треугольных семян. Трава эта, впрочем, дала название целому жреческому клану, получившему чрезвычайно широкое распространение далеко за пределами Рохосса. Жриц-пророчиц, а проще – янтр, уважали даже эльфы. Целомудренные девы, посвятившие себя пожизненному служению богине Аоле и ее святым братьям, сжигали семена янт в высоких бронзовых чашах. Из тиглей струился горьковатый одурманивающий аромат, погружавший жриц в состояние транса, под воздействием которого они и изрекали свои знаменитые полубредовые пророчества. Наркоманки-янтры Аберона не привлекали вовсе, как и все немногочисленные рохосские тайны. Но вот то, что находилось западнее крохотного государства… За страной трав и псарен начинался Край Тьмы – место проклятое и давно всеми позабытое. По его границе проходила полоса неведомой магии, образующая барьер, переступить который не смог представитель никакой расы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9