Из всех окон повылетали стекла. На стене у письменного стола темнело бурое пятно. При тщательном рассмотрении выяснилось, что это кофе. Падильо медленно поворачивался, стараясь ничего не упустить. Наконец, он сунул пистолет за пояс. Свой револьвер я так и не достал, потому что в очередной раз забыл о нем. Падильо покачал головой, недоуменно посмотрел на меня.
— Что-то здесь не так.
— Да, конечно, — кивнул я. — Не хватает изувеченных тел.
— А также забрызганных кровью стен и оторванных конечностей.
— Это означает, что дома никого не было.
— Это означает кое-что другое.
— Что именно?
— Нас обвели вокруг пальца. Надули.
Оглядел комнату и я.
— Возможно, мы того заслуживали. Я, конечно, посторонний, так что мое мнение не в счет.
Падильо наклонился и поднял клочок поролона. Понюхал, бросил на пол.
— Гранаты. Три.
— Мне показалось, что я слышал три взрыва. Падильо пожал плечами.
— Должно быть, у них был повод.
— У короля и Скейлза?
Он кивнул.
— Повод для чего?
— Чтобы убежать от нас, — он обвел комнату прощальным взглядом. — Кажется, я знаю, что это за повод.
— И что же это за повод?
— Очень и очень весомый.
Глава 19
Падильо и Ванда Готар сели в «форд», а я пошел к ночному администратору. Но в кабинете меня встретил тот самый грустноглазый официант, что приносил мне гамбургеры и кофе: ночной администратор дожидался полицию в разбомбленном номере, качая головой и цокая языком.
— Вы слышали взрывы? — спросил меня юноша. — Бабахнуло что надо.
— Я туда заглянул.
— Знали этих двух парней?
— Да, случайные знакомые. Они спешили на самолет, а потому дали мне денег, чтобы я расплатился, если за ними остался долг.
— Да нет, вроде все в порядке. За номер уплачено. Хинкли первым делом это проверил. Хинкли — это ночной администратор.
— А вот у меня он ничего не спросил, — я обернулся на женский голос. Дама средних лет с пышной прической сидела за коммутатором. — Они звонили в другой город и не заплатили ни цента.
Я вытащил бумажник.
— Я с радостью заплачу.
— Они могли бы сделать это сами, — продолжала возмущаться женщина. — Многие думают, что они могут не платить по счету, раз это мотель и за номер плату вносят вперед. И телефонной компании это не нравится.
— К черту телефонную компанию, — процедил юноша.
— Надо бы записывать телефонные номера тех, кто останавливается в нашем отеле, — гнула свое женщина. — И, тогда, если они позвонят в Гонолулу или Нью-Йорк и удерут, не заплатив, я бы позаботилась о том, чтобы эту сумму внесли в их месячный счет по домашнему адресу. Телефонная компания с удовольствием мне в этом поможет.
— Это миссис Хинкли, — тихим голосом пояснил мне юноша. — Раньше она работала в телефонной компании. И до сих пор полагает, что важнее учреждения на свете нет. Знаете, что я думаю?
— Что?
— Это — монополия, и, кажется, я нашел способ отыграться.
— Как?
— Вы знаете, что вместе с ежемесячным счетом телефонная компания присылает конверт, в котором вы можете отправить ей квитанцию об оплате?
Я кивнул.
— Так вот, на конверте указан только их адрес. Понимаете, к чему я клоню?
— Нет.
Он наклонился ближе, не желая доверять своего секрета кому-либо еще.
— Я бы не наклеивал на конверт марку, — прошептал он. — И им придется заплатить за нее. А теперь представьте себе, что так сделают все. Сколько у нас телефонов? Миллионов пятьдесят, сто?
— Допустим, пятьдесят.
— Итак, пятьдесят миллионов перемножим на шесть центов. То есть каждый месяц телефонной компании придется платить почте по три миллиона.
— Дельная мысль, — кивнул я. — Я поделюсь ею со своими друзьями.
— Думаю, она понравится многим.
Миссис Хинкли подошла с полоской бумаги. Одиннадцать долларов и двадцать восемь центов за телефонный разговор с Вашингтоном.
Я протянул ей пятнадцать долларов.
— Вас не затруднит выписать квитанцию?
Она кивнула и вернулась к коммутатору. Снаружи донесся вой полицейской сирены.
— И запишите, пожалуйста, номер, куда они звонили.
Она вновь кивнула, продолжая что-то писать.
Получив квитанцию, я поблагодарил ее, на что она вновь кивнула.
— Не забудьте насчет телефонной компании, — прошептал мне вслед юноша.
— Ни в коем случае, — успокоил его я. — Их следует проучить.
Идя к «форду», я взглянул на номер, который миссис Хинкли написала на квитанции. Мне он ничего не сказал, но на цифры у меня память плохая. Когда я садился за руль, в ворота мотеля вкатилась патрульная машина. Сирена смолкла. Двое полицейских в форме глянули на меня, но, похоже, не увидели ничего интересного. Я быстро завел мотор и выехал из мотеля. Ванда Готар сидела рядом со мной. Падильо — на заднем сиденье.
— Они звонили в Вашингтон, — доложил я о своей находке. — Ты не знаешь, что это за номер?
Падильо посмотрел на номер, отрицательно покачал головой, протянул квитанцию Ванде. Номер и ей показался незнакомым, так что квитанция вернулась ко мне.
— Они говорили пять или шесть минут, — добавил я.
— Ладно, потом разберемся, а сейчас едем в «Святой Франциск», — распорядился Падильо.
— Ты не знаешь, где их искать, не так ли? — Ванда и не старалась изгнать из голоса сарказм.
— Я не пытаюсь найти их прямо сейчас, — ответил Падильо. — Тем более, что завтра, в десять утра, поиски не составят труда. Король, если останется живым, приедет в штаб-квартиру нефтяной компании. Но в промежутке Крагштейн выяснит, что эти три гранаты никого не убили. Тогда он начнет искать. Сначала короля и Скейлза, а если не найдет их, то поинтересуется, где же находимся мы. Я хочу облегчить ему задачу. Он первым делом обратится в «Святой Франциск», потому что ты остановилась в этом отеле.
Ванда Готар повернулась к Падильо.
— Последние десять минут я только и задаю тебе вопросы, на которые у тебя нет ответов. Ты не знаешь, почему удрали Кассим и Скейлз. Ты не знаешь, где они спрятались. Ты даже не знаешь, как им удалось ускользнуть незамеченными.
— Туман, — ответил я на последний вопрос. — Из мотеля можно было вывести и пару слонов.
— Они — не слоны, — фыркнула Ванда. — А двое мужчин, не слишком умных или сообразительных. Они сбежали, потому что их или испугали, или заставили покинуть номер. Оно, конечно, и к лучшему, потому что иначе их бы размазало по стенам. Что с тобой, Падильо? Ты так озабочен местью за убитую в Нью-Йорке женщину, что даже не можешь думать о текущей работе?
— Я допустил ошибку, Ванда. Чего уж с этим спорить, — я не видел его лица, но знал, что брови сошлись у переносицы, а рот превратился в щелочку.
— Нам надо их найти, — воскликнула Ванда.
— Это большой город, — вставил я. — Сейчас они могут быть в Беркли, Сосалито, Окленде, еще бог знает где. Я готов искать их всю ночь, но только не вслепую.
— У нас есть одна ниточка, так что давай дернем за нее, — предложил Падильо.
— Вашингтонский номер? — спросила Ванда.
— Ни о чем другом я не знаю.
Я высадил Ванду и Падильо у дверей «Святого Франциска», отогнал машину на подземную автостоянку под площадью Единения и присоединился к ним в номере Ванды. Падильо бросил мне ключ.
— От твоего нового номера.
— И под какой я записан фамилией?
— Твоей собственной. Мы больше не прячемся.
— Ты позвонил в Вашингтон?
— Еще нет, — он повернулся к Ванде. — Позвонишь сама или доверишь мне?
— Звони ты. Это твоя ниточка.
Табличка на телефонном аппарате услужливо подсказывала, что гости отеля могут пользоваться преимуществами автоматической связи, не прибегая к помощи телефонисток коммутатора. Падильо десять раз повернул диск. Мы слушали, как прозвенел звонок на другом конце провода. Раз, другой, третий. Наконец Падильо ответили. Слов я, правда, не разобрал. Мужской голос дважды повторил одну и ту же фразу, после чего Падильо медленно положил трубку.
— Посольство Ллакуа, — пояснил он.
Повисшую тишину прервал я.
— Думаю, по этому поводу надо выпить.
Ванда Готар кивнула и ушла в спальню, вернулась с тремя бокалами на маленьком подносе. Падильо взял свой и шагнул к окну, чтобы полюбоваться туманом. Я уселся на диван. Ванда выбрала кресло, поставив бокал на подлокотник. Откинула голову, закрыла глаза. Никто, похоже, не находил нужных слов.
Несколько минут спустя Падильо повернулся к нам. Его лицо напоминало маску.
— И куда привела твоя ниточка? — спросила Ванда, не открывая глаза.
— Во всяком случае, становится ясно, где искать.
Она открыла глаза.
— Где?
Падильо посмотрел на меня.
— Скажи, пожалуйста, есть в Сан-Франциско арабский квартал или район?
— Не помню, но могу это выяснить, — я поднялся, подошел к телефону, набрал номер справочного бюро. — Один мой приятель работает в ЮПИ.
— Если твоя догадка окажется верной, Падильо, она подскажет нам, где они спрятались, но не даст ответа на главный вопрос. Почему?
Падильо вновь повернулся к окну.
— Вполне возможно, что я знаю и это.
— Но мне ничего не скажешь?
— Нет.
— В чем причина?
— Полной уверенности у меня нет.
В Сан-Франциско хватало представителей арабского мира. Алжирцы, египтяне, сирийцы, иорданцы. Жили тут даже тунисцы и граждане Саудовской Аравии.
— А армяне тебя не интересуют? — спросил меня сотрудник ЮПИ. — У нас много армян.
— Армяне — не арабы, — заметил я.
— Сароян — армянин, — мой собеседник старался хоть чем-то мне помочь.
— Я подумал, что они живут в каком-то определенном районе.
— Да нет. Селятся по всему городу, кому где нравится.
— Ты не знаешь кого-нибудь из Ллакуа?
— А где находится эта чертова Ллакуа?
— Недалеко от Кувейта.
— И как называются ее жители?
— Наверное, ллакуайцы, — ответил я. — Хорошо рифмуется с гавайцами.
— Нет, ллакуайцев я не знаю, но это не значит, что их тут нет. Если ты действительно хочешь их найти, поезжай в ресторан, где частенько кучкуются выходцы со Среднего Востока.
— Что это за ресторан?
— "Арабский рыцарь".
Мы поговорили еще пару минут о пустяках и, перед тем как положить трубки, решили, что надо бы встретиться до моего отъезда в Вашингтон. Мы оба, конечно, знали, что дальше разговоров дело не пойдет.
Ресторан «Арабский рыцарь» находился около Восемнадцатой улицы в Миссионерском районе, и я помнил тамошние немецкие пекарни, греческие и итальянские рестораны, русские бары. Теперь над магазинами чаще горели вывески на испанском, и я понял, что все больше людей, говорящих на этом языке, возвращаются туда, где за пять дней до подписания Декларации независимости в Филадельфии была основана Mision San Francisko de Asis.
Несмотря на свое название, Сан-Франциско ничем не напоминает Испанию. Город известен высоким процентом самоубийств, значительным потреблением спиртного, редкими бунтами, космополитизмом, но отнюдь не кичится своим испанским происхождением. Наверное, так будет продолжаться до тех пор, пока не найдется человек, который придумает, как сделать на этом большие деньги.
Поставив машину у тротуара метрах в пятидесяти от «Арабского рыцаря», занимавшего первый этаж двухэтажного дома, мы не торопясь зашагали к входной двери. Нас встретили полумрак и клубы табачного дыма. Многочисленные посетители сидели у длинной стойки бара, в кабинках, за столиками, покрытыми клеенкой в белую и красную клетку.
Через открытую дверь кухни постоянно сновали люди. Гремела музыка, как мне показалось, военный марш. Женщин практически не было. Мужчины пили кофе, арак и пиво и, наклонившись над столом, что-то орали друг другу на ухо. Возможно, готовили заговор против Израиля.
К нам подскочил худощавый, смуглолицый мужчина лет тридцати, в белой рубашке с узким черным галстуком, поинтересовался, где мы хотим сесть, за столик или в кабинку. Падильо выбрал кабинку, и нас отвели к самой кухне, так что мы могли слышать, как переругиваются повара и официанты.
Официант протянул Падильо меню, но тот тут же вернул его, сказав, что нам ничего не надо, кроме трех порций арака. Официант кивнул, отошел, а когда вернулся, Падильо спросил, где хозяин ресторана. Официант кивнул, давая понять, что понял вопрос, и указал на дальнюю кабинку.
— Доктор Асфур! — прокричал он.
Падильо вытащил визитку, на которой значилось: «Майкл Падильо, Вашингтон, округ Колумбия», протянул официанту и попросил того выяснить, сможет ли доктор Асфур уделить нам несколько минут. Для приватной беседы. На лице официанта отразилось сомнение, но он прогулялся к кабинке доктора и, вернувшись, прокричал нам, что доктор Асфур готов принять нас в своем кабинете через десять минут.
Ванда Готар, сидевшая между мной и Падильо, наклонилась к нему.
— Я останусь здесь!
Падильо удивленно посмотрел на нее.
— Почему?
— Ты опять оставляешь спину незащищенной. У тебя это входит в привычку.
— Я так не думаю.
— И напрасно. Сколько раз Крагштейн и Гитнер пытались разделаться с тобой? Пять?
— Четыре. Раз в Делавере, два — в Нью-Йорке, еще один — здесь.
— И сколько людей погибло?
— Двое. Моя подруга и их человек.
— И еще двое, скорее всего, попали в больницу, — вставил я. — С моей помощью.
— Мой брат, — добавила Ванда. — Ты забыл Уолтера.
Падильо покачал головой.
— Я не забыл Уолтера. Просто не упомянул его.
— Почему?
— Потому что Крагштейн и Гитнер не убивали его.
Глава 20
Если Ванда Готар и хотела спросить Падильо, а кто, по его мнению, убил ее брата, она не успела бы этого сделать, потому что Падильо поднялся, повернулся и направился к двери, за которой, согласно указаниям официанта, находился кабинет доктора Ас-фура. Я последовал за Падильо.
За дверью мы увидели лестницу. Поднявшись, попали в длинный коридор, который давно не подметали. И тут же справа раздался густой бас: «Сюда, мистер Падильо».
Миновав коридор, мы оказались в комнате, напоминающей Египетский зал исторического музея. Нас встретила большая статуя Осириса, короля мертвых, которому составляла компанию его сестра-жена Исида, богиня плодородия, вспомнилось мне. Откуда — не знаю. Возможно, из какого-то фильма. И ковры были восточные, возможно, из Ливана, но, несомненно, дорогие.
Окон я не обнаружил, но их могли скрывать тяжелые портьеры из настоящего шелка, висящие вдоль двух стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20