Она не пошевельнулась. Мне это не понравилось, и я поцеловал ее снова, на этот раз в губы. Она открыла глаза и улыбнулась.
— Ты уходишь, дорогой?
— Я должен.
— Ложись ко мне. Пожалуйста.
— Не могу. Утром у меня встреча с полицией. Не забудь про ленч.
Она ответила улыбкой, и я вновь поцеловал ее.
— Досыпай.
Она продолжала улыбаться, сонная и удовлетворенная, я же вышел из квартиры, спустился на лифте вниз, сел в машину.
В четыре утра Бонн выглядит как покинутая съемочная площадка в Голливуде. Подавляющее большинство добропорядочных бюргеров запирают двери на засов еще в десять вечера, словно и не зная о том, что их город — столица мирового уровня. Собственно, в этом Бонн очень напоминает Вашингтон. До своего дома я добрался всего за десять минут, достаточно быстро, если учесть, что мы живем в добрых шести милях друг от друга. Поставил машину в гараж, опустил и запер дверь, по лестнице поднялся в квартиру.
За восемь лет я переезжал пять раз, пока не нашел то, что полностью меня устроило. Двухэтажный дом, построенный на холме близ Маффендорфа владельцем велосипедной фабрики в Эссене, разбогатевшим в начале пятидесятых годов, когда велосипеды являлись основным средством передвижения для жителей послевоенной Германии. Овдовев, большую часть времени он проводил с девушками под жарким солнцем. Вот и теперь уехал то ли во Флориду, то ли в Мексику. Его частые и длительные отлучки только радовали меня, да и находясь в Германии, большую часть времени он проводил в Дюссельдорфе, вспоминая былые дни с давними приятелями или просто глазея на девушек. Он был социал-демократом, и иной раз мы сидели за пивом, прикидывая, когда же Вилли Брандт станет канцлером.
Дом был построен из красного кирпича, под черепичной крышей. Вдоль двух стен тянулась крытая веранда. Квартира владельца дома находилась на первом этаже, моя — на втором. Состояла она из спальни, маленького кабинета, кухни и просторной гостиной с камином. К входной двери вели двенадцать ступеней. Я преодолел их, вставил ключ в замок и повернулся на голос, раздавшийся из тени слева от меня.
— Доброе утро, герр Маккоркл. Я давно дожидаюсь вас.
Маас.
Я толкнул дверь.
— Вас разыскивает полиция.
Он выступил из тени. Со знакомым «бриф-кейсом» в одной руке, «люгером» — в другой. Пистолет не был направлен мне в грудь. Маас просто держал его в руке.
— Я знаю. Печальная история. К сожалению, мне придется напроситься к вам в гости.
— Пустяки. Ванная справа. Чистые полотенца в шкафчике. Завтрак в десять. Если хотите заказать что-нибудь особенное, предупредите служанку.
Маас вздохнул.
— Вы очень быстро говорите по-английски, мистер Маккоркл, но, кажется, вы шутите. Это шутка, да?
— Вы совершенно правы.
Маас вновь вздохнул.
— Давайте пройдем в дом. Вы первый, если не возражаете.
— Не возражаю.
Мы вошли, я — первым. Направился к бару, налил себе виски. Маас смотрел на меня с неодобрением. Возможно, потому, что я не предложил ему выпить. Ну и черт с ним, подумал я. Мое виски, что хочу, то и делаю.
За первой стопкой я налил вторую, сел в кресло, забросил ногу на подлокотник, закурил. Я буквально любовался собой. Само спокойствие, хладнокровие. Образец мужского достоинства. Маас застыл посреди комнаты, сжимая в одной руке ручку «бриф-кейса», в другой — «люгер». Толстый, средних лет, усталый. Коричневый костюм изрядно помялся, шляпа исчезла.
— О черт, — выдохнул я. — Уберите пистолет и налейте себе что-нибудь.
Он глянул на «люгер», будто только сейчас вспомнил о его существовании, и засунул в наплечную кобуру. Налил себе виски.
— Можно мне сесть?
— Пожалуйста. Располагайтесь как дома.
— У вас отличная квартира, мистер Маккоркл.
— Спасибо за комплимент. Я выбрал ее потому, что здесь не докучают соседи.
Он отпил из бокала. Огляделся.
— Наверное, вас интересует, чем вызван мой столь поздний визит.
Вопросительной интонации я не заметил, поэтому промолчал.
— Полиция разыскивает меня, знаете ли.
— Знаю.
— Это неприятное происшествие...
— Оно особенно неприятно, потому что имело место в моем салуне. Позвольте полюбопытствовать, кто выбрал место встречи: вы или ваш почивший в бозе приятель?
Маас задумчиво посмотрел на меня.
— У вас отличное виски, мистер Маккоркл.
Я заметил, что его бокал опустел.
— Если есть на то желание, повторите.
Он подошел к бару и, наливая виски, встал спиной ко мне. Я смотрел на его спину и думал, какая отличная цель для ножа, если б у меня был нож и я помнил, как его бросать. Конечно, я мог огреть его кочергой. Или уложить на землю хамерлоком. Но все агрессивные мысли так и не материализовались. Я не сдвинулся с места, лишь отпил виски да глубоко затянулся сигаретой. Классический пример бездействия, помноженного на нерешительность. Маас повернулся, с полным бокалом пересек комнату, чтобы плюхнуться в кресло. Глотнул виски, одобрительно кивнул. В который уж раз тяжело вздохнул.
— Трудный выдался день.
— Раз уж вы затронули эту тему, не могу с вами не согласиться. Очень сожалею, но должен признаться, что чертовски устал. Завтра утром меня ждут в полиции, чтобы задать несколько вопросов. Кроме того, у меня много дел в салуне. Мое благосостояние целиком зависит от дохода, который он приносит. Так что, если вы не возражаете, я буду вам премного благодарен, если вы окажете мне любезность и выкатитесь отсюда.
Маас чуть улыбнулся.
— К сожалению, не могу. Во всяком случае, в ближайшие часы. Мне нужно поспать, а ваша кушетка так и манит к себе. К полудню меня здесь не будет.
— Отлично. К одиннадцати часам я вернусь с полицией. Я не из молчунов. Люблю поболтать. И не откажу себе в удовольствии сообщить им, что вы свернулись калачиком на моей кушетке.
Маас всплеснул руками.
— Но это невозможно. Мне очень жаль, что приходится стеснять вас, но я должен задержаться здесь до полудня. На этот час у меня назначена встреча. У вас я в полной безопасности.
— До тех пор, как я не заявлю в полицию.
— Вы этого не сделаете, герр Маккоркл, — мягко заметил Маас. — Я в этом уверен.
Я уставился на него.
— На чем основывается ваша уверенность?
— У меня есть источники информации, герр Маккоркл. В том числе и в полиции. И мне известно содержание донесения некоего лейтенанта, расследовавшего убийство в вашем салуне. Вы все указали правильно, за исключением одной детали. Запамятовали упомянуть о присутствии вашего компаньона... герра Падильо, не так ли? Это, мистер Маккоркл, серьезное упущение.
— Серьезное, но недостаточное для того, чтобы я предоставил вам постель и крышу над головой. Я просто скажу, что забыл об этом. Даже признаюсь, что солгал.
Маас вновь вздохнул.
— Позвольте мне предпринять еще одну попытку уговорить вас. Но сначала можно мне выпить еще капельку вашего чудесного виски?
Я кивнул. Он оторвался от кресла, проковылял к бару, снова повернулся ко мне спиной, вызвав те же мысли о ноже, кочерге и хамерлоке. А может, об обычном пинке под зад. Но и на этот раз я остался в кресле, наблюдая, как толстый немец пьет мое виски, оправдывая бездействие нарастающим любопытством.
Маас прошествовал к креслу.
— Так вот, вы не удосужились сообщить полиции о том, что ваш компаньон присутствовал при этом печальном событии. И теперь мне достаточно позвонить в полицию, даже не меняя голоса. Всего-то нужно сказать три-четыре слова. Это, по шахматной терминологии, шах. — Маас чуть наклонился вперед. Его лицо лоснилось и покраснело от виски и усталости. — Но мне известно и другое, герр Маккоркл. Я знаю, куда отправился герр Падильо и почему. А вот это, и вы, я думаю, согласитесь со мной, уже мат.
Глава 6
Если он и блефовал, я не стал выводить его на чистую воду. Дал одеяло, предложил катиться к чертовой матери и пошел спать. И выспался, как никогда, хорошо.
Следующим утром я прибыл в кабинет Венцеля. Лейтенант сидел за столом с телефоном и двумя одинаково пустыми папками для входящих и исходящих документов. В том же костюме, чистой белой рубашке и зеленом галстуке. Ногти его сверкали чистотой, и утром он вновь побрился.
Знаком он предложил мне сесть на стул перед столом. Другой мужчина, я видел его впервые, расположился на стуле у окна. На меня он не взглянул, поскольку неотрывно всматривался в окно. Из окна открывался дивный вид на кирпичную стену то ли фабрики, то ли склада. Возможно, он пересчитывал кирпичи.
Я продиктовал показания стенографистке, которую тут же пригласил Венцель. В подробности не вдавался, говорил коротко, только по существу. Когда я выговорился, Венцель, извинившись, вместе со стенографисткой вышел из кабинета. Я остался сидеть с дымящей сигаретой, стряхивая пепел на пол, поскольку пепельницы не обнаружил. Стены кабинета выкрасили зеленой краской, того оттенка, что очень любят картографы. Пол цвета темного дерева, грязно-белый потолок. Комната, предоставляемая государством для работы тем, кого оно нанимает. Чувствовалось, что это обитель временщиков, людей, или поднимающихся вверх по служебной лестнице, или спускающихся вниз, отдающих себе отчет, что их пребывание здесь ограничено пусть и не четкими, но рамками. Поэтому не было в кабинете ни фотографии жены и детей, ни других свидетельств того, что его хозяин обосновался всерьез и надолго.
Венцель вернулся с секретарем, когда от сигареты остался крошечный окурок. Прочитал мне мои показания, записанные по-немецки. Как выяснилось, наговорил я довольно много.
— Все правильно, герр Маккоркл?
— Да.
— Ваши сотрудники, бармен и официантка, уже приезжали к нам и дали показания. Желаете ознакомиться с ними?
— Нет, если они не отличаются от моих по существу.
— Не отличаются.
Я взял предложенную ручку и подписал все три экземпляра. Перо чуть царапало бумагу. Отдал ручку Венцелю.
— Как я понимаю, Маас не дал о себе знать.
— Нет.
Венцель кивнул. Другого он, похоже, и не ожидал.
— Ваш коллега, герр Падильо. Его встревожил вчерашний инцидент?
Не имело смысла попадаться в расставленную ловушку.
— Я еще не говорил с ним. Но думаю, ему не понравится происшедшее в нашем салуне.
— Понятно. — Венцель встал. Поднялся и я. Мужчина на стуле у окна остался сидеть, лицезрея кирпичную стену.
— С вашего разрешения, герр Маккоркл, мы свяжемся с вами, если потребуется что-нибудь уточнить.
— Разумеется, — кивнул я.
— А если этот Маас попытается выйти на вас, вы не забудете известить нас об этом?
— Обязательно извещу, — пообещал я.
— Хорошо. На сегодня, пожалуй, все. Благодарю вас. — Мы обменялись рукопожатием. — До свидания.
— До свидания, — ответил я.
— До свидания, — попрощался со мной мужчина у окна.
* * *
Маас спал на диване, когда я выходил из квартиры. Скорее всего он и теперь пребывал там, потому что полдень еще не наступил. Выйдя из полицейского участка в центре Бонна, я направился в ближайшую пивную, благо для этого мне пришлось лишь обогнуть угол.
Я сел к стойке среди других любителей утренней выпивки, заказал кружку пива и рюмку коньяка. Взглянул на часы. Одиннадцать двадцать пять. В кабинете Венцеля я пробыл менее двадцати минут, рюмка опустела, кружка стояла почти полная. Я решил, что вторая порция коньяка мне не повредит.
— Noch ein Weinbrand, bitte.
— Ein Weinbrand, — эхом откликнулся бармен и поставил передо мной вторую рюмку. — Zum Wohlsein.
Пришло время трезво оценить ситуацию, обдумать дальнейшие ходы. Маккоркл, доброжелательный владелец салуна, против одного из исчадий европейского ада, Мааса. Дьявольски хитрого Мааса. Но, как ни старался, я не мог вызвать в себе злобу, не то что ненависть, к этому низкорослому толстяку. Продвигаясь в этом направлении, я, должно быть, нашел бы достаточно доводов в его оправдание. И Падильо, уехавший Бог знает куда. Хорошо ли я знал Падильо? Ничуть не лучше родного брата, которого у меня не было. Вопрос громоздился на вопрос, и едва ли я мог отыскать ответы на них на дне пивной кружки. Поэтому я вышел на улицу, сел в машину и поехал в Годесберг.
Следующие полчаса ушли на подготовку салуна к открытию, просмотр счетов, заказ недостающих продуктов. Карл уже стоял за стойкой, более мрачный, чем обычно.
— Я никогда не лгал фараонам.
— Ты получишь премию.
— Какой с нее прок, если меня упекут за решетку.
— Не упекут. Не такая ты важная птица.
Карл прошелся расческой по длинным светлым волосам.
— Я вот обдумал случившееся и никак не могу понять, почему мы должны лгать насчет Майка.
— Что значит «мы»? — спросил я. — Ты опять болтаешь с прислугой?
— Вчера вечером я провожал Хильду домой. Она была расстроена, начала задавать вопросы.
— До и после того, как ты ее трахнул? Я говорил тебе, держись подальше от прислуги. Ты же, по существу, входишь в правление. — Я знал, что ему это нравится. — Если она опять раскроет рот, скажи ей, что у Падильо неприятности из-за женщины.
— Это похоже на правду.
— Скажи, что он уехал из-за ревнивого мужа. Скажи ей что угодно, лишь бы она угомонилась. И держись подальше от ее юбки.
— О Боже! Чего я ей только не говорил, но она все еще тревожится.
— Найди чем успокоить ее. Послушай, в Берлине я встретил одного парня, который знает, где находится «линкольн-континенталь» выпуска 1940 года. В Копенгагене. Его привезли туда до войны, и владелец спрятал его от наци. Разберись с Хильдой, и я прослежу, чтобы автомобиль стал твоим.
Карл обожал старые машины. Подписывался на все журналы, пишущие на эту тему. Ездил он на двухместном «форде» модели 1936 года, который купил у американского солдата за тысячу пятьсот марок. На нем стоял двигатель «олдсмобиля», и, я думаю, «форд» Карла мог легко обогнать мой «порше». Предложи я ему золотую жилу, едва ли он обрадовался бы больше.
— Вы шутите?
— Отнюдь. Мне говорил об этом один капитан ВВС. Владелец готов продать «линкольн» за тысячу баксов. Когда закончится эта история, я дам тебе эту сумму, ты сможешь съездить туда и пригнать «линкольн» в Бонн. Вроде бы он на ходу.
— Вы одолжите мне тысячу долларов?
— Если ты успокоишь Хильду.
— Будьте уверены. Какого он цвета?
— Займись лучше «манхэттэнами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25