Во всем облике Агаты Трой чувствовалось внутреннее благородство. Внезапно, прежде чем Аллейн успел отвести взгляд в сторону, она обернулась, и их взгляды встретились.
Аллейн словно оцепенел. Глядя на её лицо, медленно розовевшее под его пристальным взором, он вдруг почувствовал, что знает эту женщину уже давно. Ему казалось, что он способен предугадать её мысли, движения и поступки, интонации чистого и строгого голоса. Словно он уже давно думал и мечтал о ней, а встретил впервые только теперь. Внезапно Аллейн спохватился, что уже давно стоит, превратившись в статую, и пожирая художницу глазами. Прелестное лицо Агаты Трой стало пунцовым до корней волос и она отвернулась.
— Простите меня, — стараясь придать голосу ровность, проговорил Аллейн. — Я загляделся на зеленое пятно, которое вы посадили себе на щеку.
Она поспешно провела рукавом по щеке.
— Я пошла вниз, — сказала она.
Аллейн посторонился, давая ей пройти, и снова поразился охватившему его столь удивительному чувству давнишнего знакомства с этой женщиной. Он не преминул заметить, что от неё пахнет терпентином и краской.
— Ну… до свидания, — неуверенно произнесла Агата Трой.
Аллейн усмехнулся.
— До свидания, мадам.
Художница принялась осторожно спускаться по трапу; двигалась она бочком, держа непросохший этюд над поручнем. Аллейн отвернулся и закурил сигарету. Внезапно с нижней палубы донёсся топот ног и послышались громкие возбуждённые возгласы. Почти одновременно в ноздри Аллейну шибанул аромат красного жасмина. Потом раздался воркующий голос корабельной красотки.
— Ох, пардон. Спускайтесь, прошу вас. Сюда, парни, к трапу! Ой, это вы нарисовали? Мозно подглядеть? Я просто балдею от зывописи. Ах, шарман — полюбуйтесь, ребята! Ой, это ведь наш причал! Какая досада, что вы не успели закончить — вот было бы здорово! Смотрите, парни — узнаете наш причал? Мозет, фотография у кого-нибудь есть? Вообще, с худозником на борту надо дерзать ухо востро. Давайте познакомимся, что ли? Это — моя шайка. А зовут меня Виргиния Ван Маес.
— Агата Трой, — донёсся голос, который Аллейн с трудом узнал.
— Вот, мисс Трой, я как раз собиралась вам рассказать, как Кейли Берт написал мой портрет в Ну-Йорке. Вы знаете Кейли Берта? По-моему, это лучший портретист во всей Америке. Он вечно торчит в Ну-Йорке. Так вот, он просто умирал, так ему хотелось написать мой портрет…
Рассказ затянулся. Агата Трой не раскрывала рта.
— Наконец он закончил — кстати, платье, в котором я ему позировала, надоело мне до смерти, — и портрет удался на славу. Мой папочка купил его и повесил в гостиной нашего дома в Гонолулу. Некоторые, правда, говорят, что я там совсем на себя не похоза, но мне он нравится! Я, конечно, в искусстве ни уха ни рыла не смыслю, но точно знаю, что мне нравится, а что — нет.
— Это правильно, — послышался голос Агаты Трой. — Послушайте, я бы хотела спуститься к себе. Я ещё даже не распаковала свои вещи. Прошу меня простить…
— О, разумеется. Но мы ещё увидимся. Кстати, вы не видели тут поблизости нашего душку Аллейна?
— Боюсь, что не знаю, кто…
— Высокий и тощий, как козлик, но очень милый. Англичанин, вроде бы. Ой, я просто тащусь от него. Я тут поспорила с моими ребятами, что не только затащу его на вечеринку с поцелуями, но и непременно заставлю водить.
— А я уже заранее распрощался со своими денежками, — прыснул один из юнцов.
— Не слушайте их, мисс Трой. Но куда запропастился мой англичанчик? Я ведь только что его здесь видела.
— Он, наверное, поднялся на шлюпочную палубу, — предположил кто-то.
— Ах, вот вы о ком, — донёсся до ушей Аллейна чёткий голос Агаты Трой. — Да, он там наверху.
— Вот спасибо! За мной, кодла!
— Уррра!
— Улю-лю!
— Проклятье! — процедил сквозь зубы Аллейн.
В следующий миг мисс Ван Маес насела на него, казалось, со всех сторон сразу, хвастаясь, как соорудила себе леи — настоящую гавайскую травяную юбчонку — из фиджийского красного жасмина. Затем стала пылко уговаривать Аллейна спуститься с ней и со всей шайкой в бар.
— Что тут вообще происходит? — возмущалась она. — У меня чуть ли не три часа и капли во рту не было. Поскакали!
— Виргиния, — сипло произнёс один из толпы поклонников. — Ты и так уже назюзюкалась в сосиску.
— Кто — я? Ха! Ты бы на себя посмотрел! А впрочем — какого рожна! С какой стати я вообще должна просыхать? Так вы идёте с нами, мистер Аллейн?
— Благодарю покорно, — покачал головой Аллейн. — Вы не поверите, но мне нельзя пить. Врачи запрещают.
— Ха, очень остроумно!
— Уверяю вас — я не шучу.
— Мистер Аллейн, похоже, втюрился в эту даму с картиной, — догадался кто-то.
— Как — в эту тощатину? С физиономией, заляпанной зеленой краской? Нет, мой мистер Аллейн до такого не опустится. Что он — чокнутый, что ли? И вообще, разве мозет приличная зенщина расхазывать по пароходу в таком виде? А картина? Я, конечно, из везливости её похвалила, но ведь такую муру и заканчивать не стоит. Подумаешь — причал в Суве! Я лучше открытку куплю. Идёмте со мной, Великий Сыщик. И не томите душу — сказыте, что эта неряха ничего для вас не значит!
— Мисс Ван Маес, — терпеливо произнёс Аллейн. — В вашем присутствии я начинаю чувствовать себя древним, как египетские пирамиды, и вдобавок — недоумком. Ведь я совершенно не представляю, как ответить даже на самый простой из ваших вопросов.
— Я вас научу. Вы даже не подозреваете, зайчик мой, как со мной интересно.
— Спасибо — вы очень добры, но, боюсь, что я уже вышел из подходящей возрастной категории.
Огромные глазищи Виргинии расширились ещё больше. Густо намазанные тушью ресницы торчали в разные стороны, как чёрные зубочистки. Пепельные волосы ниспадали на плечи сияющими волнами. Выглядела она, конечно, сногсшибательно. Настоящая кинозвезда, подумал Аллейн. Но перебрала уже основательно.
— Ничего, братва, — вдруг густо пробасила она. — От своего пари я не отказываюсь. Ставлю пятьдесят против двадцати пяти, что этот красавчик поцелует меня ещё до прихода в Гонолулу.
— Я весьма польщён… — неуклюже пробормотал Аллейн.
— Он польщён, видите ли! И заруби себе на носу, красавчик — голливудские поцелуи меня не устраивают. Никакой цензуры, ясно? Только взасос и — финита! Вот так-то!
Виргиния пристально посмотрела на Аллейна и по её ангельской мордашке впервые скользнула тень сомнения.
— Слушай, — сказала она. — Не хочешь ли ты мне сказать, что у тебя и впрямь ляляки к этой бабе?
— Не знаю, что такое «ляляки», — сухо сказал Аллейн, — но к мисс Трой у меня ровным счётом ничего нет, а уж у неё ко мне — и того меньше.
Глава 2
ПЯТЬ ПИСЕМ
От мисс Агаты Трой — к её подруге, мисс Кэтти Босток, художнице, известной портретами шахтёров, водопроводчиков и темнокожих музыкантов:
борт парохода «Ниагара»
1 августа
Милая Кэтти!
Я прерываю своё путешествие в Квебеке, так что письмо это ты получишь примерно за две недели до моего возвращения домой. Я очень рада, что со следующим семестром все улажено. Преподавание — занудная наука, но теперь, когда я достигла столь головокружительных высот и могу подбирать учеников сама, это занятие уже больше не представляется мне таким утомительным. Спасибо, что ты все утрясла. Если сможешь, договорись с прислугой, чтобы к 1-му сентября все они были на месте — я возвращаюсь 3-го, а к 10-му, когда начнутся занятия, они уже должны все подготовить. Твоё письмо, отправленное авиапочтой, пришло в Суву в день нашего отплытия. Да, договорись с Соней Глюк, чтобы она нам позировала. Эта стервочка — не только прехорошенькая, но и знает толк в своём деле; когда не капризничает, конечно. Да и тебе самой не помешает написать обнажённую натуру крупным планом к групповой выставке, которая, если мне не изменяет память, назначена на 16-е сентября. Обнажённые натуры ведь удаются тебе хорошо, да и пора бы уже тебе немного отвлечься от своих водопроводчиков — как бы они не приелись публике. Кажется, я ещё не рассказывала тебе о том, кого набрала на этот семестр? Вот они!
1. Френсис Ормерин. В настоящее время он в Париже, но там, по его словам, все помешались на сюрреализме, а он совершенно его не чувствует и не желает тратить время на «эту белиберду». И вообще — переживает депрессию или чего-то в этом роде.
2. Вальма Сиклифф. Это та самая девчушка, что намалевала здоровенные плакаты для министерства торговли, которыми все восторгались. Уверяет, что хочет научиться работать с натурой. Желания у неё, по-моему, хоть отбавляй, но своего почерка ещё нет, да и манера довольно вычурная. К тому же. если не ошибаюсь, она ищет, за кого зацепиться.
3. Бейсил Пилгрим. Если не ошибаюсь, именно его наша Вальма-охотница наметила себе в жертвы. Он, между прочим — достопочтенный. Старый лорд Пилгрим уже стоит одной ногой в могиле. В своё время он понаделал шуму, выступая против законопроекта, разрешающего аборты. У Бейсила шестеро сестёр — все старше его, — а мать, леди Пилгрим, умерла при его рождении. Сомневаюсь, чтобы Вальма Сиклифф понравилась престарелому джентльмену. Если творения Бейсила едва не загнали старого чудака в Армию Спасения, то от манеры Вальмы он вообще ударится в язычество.
4. Уотт Хэчетт. Это — свежая кровь. Очень многообещающий парнишка. Он — австралиец, а нарыла я его в Суве. Примитивист с очень смелыми и точными линиями. Необычайно живой и энергичный, но бедный, как церковная крыса. Когда я его откопала, он жил на одних только бананах да азарте. Голос у него дребезжащий, как проржавевшая жестянка, и он ни о чём не говорит, кроме своей работы, своих симпатий и антипатий. Боюсь, что остальным он будет действовать на нервы, а потом замкнётся в себе. Как бы то ни было, его манера мне нравится.
5. Седрик Малмсли. Этот уже подрядился иллюстрировать роскошное издание средневековых романов и хочет поработать над живой натурой. Я сообщила ему, чтобы он связался с тобой. Мне сказали, что он отрастил рыжую бороду, которая потешно раздваивается, и носит сандалии. Седрик, а не борода.
6. Вольф Гарсия. Он прислал мне письмо. Ему поручили изготовить мраморную скульптуру Комедии и Трагедии, которую установят перед зданием нового театра в Вестминстере, и я разрешила ему поработать с нами, чтобы сделать глиняные модели. Видела бы ты его письмецо — конверт без марки, а написано пастелью на туалетной бумаге. Думаю, что ты увидишь Гарсию задолго до того, как получишь моё письмо. Пусть пользуется студией, но только присматривай за ним одним глазком, если там будет Соня. После 20-го сентября ему обещана другая студия, так что он у нас не задержится. Не вороти нос, Кэтти. Сама ведь знаешь, что этот парень — непризнанный гений; к тому же другие платят мне с лихвой, так что я могу позволить себе приютить пару нищенствующих Рафаэлей. Да-да, ты права: второй гений — это Хэчетт.
7. Некая Филлида Ли. Только что выскочила из Слейда. Богатенький папаша. Прислала мне свои работы и совершенно восторженное послание, что, мол, всю жизнь мечтала учиться именно у меня и т.д. и т.п. Я написала ей в ответ, запросив совершенно неприличную сумму, а она тут же согласилась.
8. Ты, моё золотко. Я всем им велела связаться с тобой. Малмсли, Ормерина и Пилгрима посели в общежитии, а Гарсия с Хэчеттом пусть поделят мансарды. Ты, как всегда, будешь жить в жёлтой комнате, а Вальма с малышкой Ли — в голубой. Главное — изолировать Гарсию. Сама знаешь, какова у него репутация — такого я у себя не потерплю. С другой стороны, может, лучше отселить его в студию, а вторую мансарду отвести натурщице. Мне кажется, что в Лондоне они с Соней жили вдвоём. Кстати говоря, я собираюсь написать портрет Вальмы Сиклифф. Для Берлингтон-хауса и салона — чтоб им пусто было! Она вполне хороша, чтобы изобразить её в такой помпезной манере.
Пишу все это, сидя в кают-компании, после отплытия из Сувы. Сляпала маленький этюдик, пока мы отплывали. Получилось, вроде бы, неплохо. Уже под конец мне помешал один мужчина. Поначалу я приняла его за придурка, которые вечно ко мне цепляются, но он оказался весьма даже умным, так что я сама почувствовала себя полной идиоткой. Есть тут ещё одна американка, бывшая голливудская звезда, которая шляется по всему судну в постоянном подпитии. Выглядит она, словно девушка с обложки модного журнала, но ведёт себя и разговаривает… Это надо видеть и слышать! Похоже, этот мужчина у неё под каблуком; так что, по большому счёту, он всё-таки болван.
Если случится что-нибудь интересное, я припишу. Я рада, что вырвалась в эту поездку. Спасибо за замечательные письма. Очень рада, что работа тебе удаётся. С нетерпением жду, когда увижу воочию. Подумай насчёт обнажённой натуры для групповой выставки. Мне бы не хотелось, чтобы тебя прозвали Королевой водопроводчиков.
Дописываю. Завтра прибываем в Ванкувер. После Гонолулу, где высадилась наша секс-бомба, плавание было тихим и мирным. До этого же здесь творилось такое, что всем чертям тошно стало. К сожалению, кто-то раздобыл выпуск «Палитры» с приложением, целиком посвящённым моей персональной выставке. Красотка его зацапала и решила, что, должно быть, я и впрямь стоящая художница, а не маляр. Едва разглядев, как следует, репродукцию моего портрета королевской четы, она мгновенно сделала стойку и принялась охотиться за мной по всему кораблю. Вот, мол, было бы здорово, если бы я написала её портрет, прежде чем мы доберёмся до Гонолулу — и все такое прочее. Её папочка будет счастлив до безумия. По десять раз в день она меняла наряды, а, завидев меня, тут же принимала картинные позы. Пришлось взять грех на душу и соврать, что у меня развился неврит правой руки — чертыхалась я из-за этого на чём свет стоит, ведь мне до смерти не терпелось написать портрет другого пассажира. Весьма презентабельная личность, скажу тебе — есть, над чем потрудиться. Словом, пришлось мне промучиться до самого Гонолулу. Да, пассажир этот, между прочим — детектив! Но выглядит, как испанский гранд. Да и манеры схожи — учтив, обходителен, как будто из прошлого века выпрыгнул. Настоящий викторианский лорд! Черт — вышло, как будто я над ним смеюсь, а это вовсе не так.
1 2 3 4 5 6