Человек справа:
– Пятьдесят три.
Слева:
– Пятьдесят пять.
Невольно я закричал:
– Шестьдесят!
Боже, я изо всей мочи стараюсь себя сдержать, но разве это в моих силах?
– Семьдесят!
– Семьдесят пять!
Теперь мы уже заупрямились, и я, сам не знаю как, выкрикнул:
– Восемьдесят!
– Сто! Слева:
– Сто пятьдесят!
Я:
– Двести!
Кричим то он, то я. Только он набавляет одну-две лиры, а я пять – десять.
– Двести семьдесят!
После каждой новой цифры я молился: «Дай бог, чтобы он еще прибавил, пусть вещь достается ему».
– Двести девяносто!
– Если он скажет: «Двести девяносто одна», – я не прибавлю ни куруша.
– Двести девяносто одна!
Не в силах себя сдержать, я закричал:
– Триста!
Постепенно возрастая, цена перевалила за четыреста.
Человек, сидевший рядом со мной, сказал:
– Четыреста девяносто одна!
Я закричал:
– Пятьсот!
Во мне словно кричал кто-то другой. Если человек скажет:
«Пятьсот одна», – я замолчу. У меня не было ни курушем больше. И что бы вы подумали?!
Человек будто знал, сколько у меня денег в кармане, и говорит:
– Берите на здоровье!
В зале наступила тишина. Аукционист:
– Пятирожковая люстра!.. За пятьсот лир… Кто больше?
Когда он сказал: «Кто больше?» – я посмотрел каждому в лицо. Не нашлось ни одного честного человека, который бы произнес: «Пятьсот одна», – чтобы меня спасти. У одного зашевелились губы, – может быть, мне так показалось? Я сказал, желая ему помочь:
– Господин, вы, кажется, что-то собирались сказать?!
– Нет, ничего! – ответил он.
Будто его слово что-то изменит! Ни у кого не осталось совести. При продаже других вещей аукционист медлил, на этот же раз он поспешно крикнул:
– Продано, продано! – и ударил молотком.
Потом он сразу протянул мне квитанцию, записал мою фамилию и адрес. Я даже не успел двинуться, как он оформил покупку, взял мои пятьсот лир и всучил мне пятирожковую люстру. Человек, который состязался со мной, стоял рядом.
– Пользуйтесь на здоровье, вы купили хорошую вещь! – сказал он.
– Откуда вы знаете, что она хорошая? – спросил я.
– Как мне не знать, я же ее владелец!
– Я вижу, что вы оказались в затруднительном положении и вам пришлось ее продать. Жаль!.. Хотите я вам возвращу люстру за четыреста девяносто лир?
– Вам повезло, я не смею лишать вас такой удачи! – ответил он.
– Мне совсем не нужна люстра, дайте четыреста и забирайте ее, – сказал я.
– Пользуйтесь на здоровье! – сказал он и ушел.
– Послушай, бери за триста! – крикнул я ему вслед, но он даже не обернулся.
Я ушел с люстрой. Я знал, что купил вещь за бешеную цену, что у меня нет ни кола, ни двора, но я не знал, что мне делать с этой проклятой люстрой? Я понес ее в торговый ряд, где продают настольные лампы и люстры.
– Сколько же вы за нее хотите? – спросили у меня.
– Она дорогая, но я уступлю за шестьсот! – сказал я. Перекупщики рассмеялись.
– Мы тебе дадим таких новых десяток!
Так я и остался с люстрой. Под вечер мы с женой встретились в парке. Она мне говорит:
– Отец сказал: «Или убирайтесь, или разводись». Ты должен немедленно найти работу.
Я показал жене люстру и сказал:
– Не беспокойся, осталось терпеть совсем немного. Самое страшное позади. Я тебе готовлю дом, отец твой удивится. Вот смотри, я даже люстру купил для нашего дома, смотри, какая она красивая, с пятью рожками…
Жена встала со скамейки, посмотрела на меня и, попрощавшись, повернулась и убежала.
С того дня я все хожу с этой люстрой. Мне негде ее оставить, и никто не хочет ее купить. Таскаю эту штуковину всюду за собой, стекла и лампы разбились, остался только железный остов с пятью рожками. Я, братец, об одном жалею: имел пятьсот лир и даже хорошенько не поел! Стакана воды не выпил! Эх, душа бы так не болела!
Я с состраданием посмотрел на маленького, толстенького человечка. Настало время идти к приятелю, который мне обещал пятьсот лир. Я вышел из кофейни. По дороге я все время думал об одном: как могло случиться, что жизнь маленького, толстенького человечка оказалась похожей на мою, как две капли воды.
Наверно, это и вас заинтересует. Так знайте: маленький, толстенький человечек, купивший на аукционе пятирожковую люстру за пятьсот лир, не кто иной, как я сам. Но чтобы никто не смеялся над моей глупостью, я говорю, что этот случай произошел с другим человеком!..
Свой дом
С детства познал он, что значит жилье, снимаемое внаем. И, став взрослым, решил во что бы то ни стало иметь свой кров, где можно укрыться от любых невзгод. Самые первые впечатления связаны у него с переездами с одной квартиры на другую, непременными ссорами между матерью и отцом, сборами, суетой. Упаковка вещей, увязывание тюков с подушками и тюфяками, куда закладывалась посуда, мелкие вещи – от самоварной трубы до жаровни для рыбы, завернутой в газетную бумагу. Вещи грузили в повозку, запряженную парой лошадей, а мать суетилась рядом, стараясь втиснуть еще герань, гвоздику, пересаженные в консервные банки.
Эти груженые повозки он запомнил на всю жизнь.
Во время переезда всегда что-нибудь случалось: то били тарелки, лампы или стаканы, то из бутылок с оливковым маслом, уксусом или сиропом выскакивали пробки, и содержимое заливало белье.
– Бедность – это позор! – кричал отец.
Когда он окончил лицей и вступил в самостоятельную жизнь, у него не было уже ни отца, ни матери… Помня о мытарствах с наемным жильем, он решил не жениться, пока не купит собственного дома. Пять лет ходил он в одном костюме; вкуса водки и табака даже не знал; не бывал ни в кино, ни в театрах; знакомств не заводил – короче говоря, жил жизнью монаха или индийского факира, откладывая каждый куруш. И в результате накопил две тысячи лир. Эти деньги для таких, как он, считались немалыми. В те времена купить дом можно было и за тысячу лир, но он не хотел приобретать рухлядь, какую ему предлагали.
«Куплю участок и сам построю себе дом», – мечтал он.
Он хотел, чтобы дом был с большим красивым садом, стоял на берегу моря и недалеко от центрального проспекта. Дом так дом… Будущий домовладелец облюбовал два участка. Но за один просили три тысячи, а за другой – три с половиной. Они были в самом деле хороши. Можно было найти приличный участок за тысячу лир, но он решил не торопиться, а купить то, о чем мечтал. Еще некоторое время нужно было жить, отказывая себе во всем.
Через три года у него собралось уже четыре тысячи. Теперь он был уверен, что сможет купить отличный участок.
Он отправился туда, где с него спросили когда-то три с половиной тысячи лир. Половина участка была уже продана. На нем стояла вилла. За другую половину теперь просили пять тысяч лир. Он отправился туда, где раньше просили три тысячи. Новая цена была шесть тысяч лир. За участок, который ему тогда не понравился, сейчас просили четыре с половиной тысячи, а тогда хотели тысячу лир.
Он положил деньги в банк. Стал жить еще экономнее. И отказался от мечты жить на берегу моря. Искал землю где-нибудь в приличном районе.
За шесть лет он сумел накопить пять тысяч лир, а дороговизна росла. Участок за четыре тысячи лир был продан, и на нем стояло четыре дома, и было еще свободное место. За него требовали уже шесть тысяч.
Пришлось отказаться от покупки участка в городе. Его устраивала теперь и окраина. Постоянное стремление откладывать приучило питаться почти что воздухом, и он пугал детей своей худобой. Но за следующие семь лет сумел скопить всего семь тысяч лир.
Участок за семь тысяч… Над ним смеялись, когда он называл сумму. На такие деньги нельзя было теперь купить клочка земли даже для хибарки.
Двадцатая часть участка, который когда-то продавали целиком за две тысячи лир, была свободна и продавалась. За нее просили сорок тысяч. Ничего, кроме как продолжать копить деньги, ему не оставалось. И он весь отдался накопительству. По вечерам рисовал проекты своего будущего дома. С двумя туалетами – турецким и европейским. Спальня, гостиная, столовая, зал и детская комната – пять комнат, не меньше… Если он раньше мечтал о двухэтажном доме, то теперь согласен был и на одноэтажный. Он был уже далеко не молод. При мысли, что когда-нибудь у него будет своя крыша над головой, на глаза навертывались слезы. Он еще туже затягивал ремень и, стиснув зубы, продолжал откладывать куруш за курушем.
Вот стоит только купить участок и поставить дом, тогда… Пять комнат ему не нужно, не нужно и двух уборных – ни турецкой, ни европейской. Только бы одну, но свою комнату. После постройки дома он сразу женится.
Лет пять назад он вышел на пенсию. Теперь уже как мало ни ешь и ни пей – ничего не отложишь. Но все-таки за всю жизнь он скопил двенадцать тысяч лир. Ни в городе, ни за городом, ни на берегу моря, ни на горе за такие деньги участка не купишь. Бесконечные поиски земли отнимали у него все время. Слова отца: «На земле – жилище, на том свете – вера!..» – постоянно звучали у него в ушах.
Как-то вечером, возвращаясь после безуспешных поисков, он увидел у дороги кладбище. Зашел. Какая красота! Именно таким рисовался в его воображении сад перед домом: цветы, лужайки, газоны… Глядя на чистую зелень, он пробормотал:
– Кому не захочется на веки веков попасть в такую красоту!
Кладбище раскинулось на холме, над самым морем. Погрузиться в вечный сон под сенью стройных кипарисов – разве это не блаженство!
На следующий же день он поспешил в управление кладбищ.
– На том кладбище мест уже нет! – ответили ему.
За двадцать тысяч он мог бы купить место на любом кладбище.
Ему предлагали участки за пятнадцать, двенадцать и даже десять тысяч.
Он уже знал, что через день цены подскочат, и на эти деньги ничего не купишь, и он купил место на кладбище в тот же день, оформил все бумаги, даже не взглянув на то, что покупает.
Затем пошел посмотреть. Это было место, затерянное среди разбитых могильных плит и вокруг – ни газонов, ни кипарисов… Но он был доволен и этим.
– О, это мое! Мое!.. – проговорил он, и глаза его заблестели.
Каждый день рано утром, как прежде на службу, отправляется он на кладбище, гордо садится на свою землю, расчищает ее от сорной травы, сажает цветочки и с нетерпением ждет дня, когда займет свое вечное жилище.
А сумеешь ли ты быть у нас врачом?
У нас так не хватает врачей, а некоторые берут и уезжают в Европу и Америку в погоне за деньгами! Наши же доморощенные умники хотят, чтобы молодые врачи, получившие образование за границей, при возвращении домой прежде сдавали экзамены, а затем получали право заниматься врачебной практикой.
– Для чего вы приехали? – спрашивает экзаменатор, пожилой опытный врач.
– Чтобы работать, лечить людей.
– Гм, понятно… А что вы еще умеете делать?
– То есть как что?
– Как то есть как? Например, умеете ли сочинять музыку, писать стихи, сниматься в кино, работать подрядчиком, заниматься коммерцией? Могли бы стать депутатом Национального собрания, министром? Пуститься в политику?.. Конечно, вы чем-нибудь займетесь.
– Нет, я буду только лечить… Я из небогатой семьи, на жалованье не проживу, потому займусь частной практикой…
– Ха-ха-ха… Без звания доцента, профессора иметь частную практику? А кто же будет направлять вам пациентов?
– То есть больных?
– Да, пациентов…
– Наверно, больные сами придут…
– Как это больные сами придут?
– Тяжелого больного кто-нибудь привезет…
– Хорошо, а как зовут человека, который привозит больных?
– Я ведь не могу знать имени этого человека, он еще не привез больного.
– Я спрашиваю не имя его, а как называют человека, который присылает больных?
–?..
– Его маклером называют, маклером… Медицинский маклер… Ты же сам пациента поликлиники не пошлешь к частному врачу? Если никто не укажет, как придет к тебе пациент? Вас за границей даже этому не учили?.. Хорошо, ну скажи, пожалуйста, что значит профессиональная солидарность?
– Взаимопомощь, что ли?
– Не знаешь, ну так я объясню. Предположим, к тебе придет человек с жалобой на геморройные шишки… Осмотрев, ты пошлешь его к своему приятелю – специалисту по женским болезням…
– Но у человека ведь геморрой… зачем к гинекологу?
– Твой приятель получит гонорар и направит пациента к своему другу – зубному врачу…
– Но…
– Зубной врач затем направит его к кожнику, кожник – к рентгенологу, рентгенолог – к глазнику… Напоследок его следует показать невропатологу. К тому времени нервы у больного сдадут… Если у него есть пища и вода, то он и сам поправится, а если нет, то умрет и от болезни избавится. После смерти он опять попадет в руки медиков, к патологоанатому. Теперь, скажи, пожалуйста, что нужно сделать, чтобы стать известным, прославиться?
– Я буду стараться так лечить моих больных, так работать над собой…
– Хых… Слушай меня. Ты дашь в газеты объявления: «Бесплатный прием неимущих больных. Каждый день после обеда». Когда пациенты начнут приходить к тебе, будешь принимать только по понедельникам и четвергам… Затем раз в неделю, а потом раз в месяц… А когда повалят косяками, ты прекратишь бесплатный прием. И будешь все время повышать плату, люди подумают, что ты владеешь какими-то чудодейственными секретами, раз так дорого берешь за визит. Все больные побегут к тебе… Потом надо еще помещать в газетах благодарственные письма от имени больных. А если к тебе пришел пациент, ты его осмотрел и не нашел никакой болезни, что будешь делать?
– Я скажу, что он здоров…
– Вах-вах!.. Посмотрите на этого врача!.. Разве на свете есть небольные люди? Если даже у него нет никакой болезни, ты выпиши ему неразборчивый рецепт и пошли в аптеку… Как бы там ни было, психиатр-то найдет у него комплекс неполноценности… Да-а, чем непонятнее ты напишешь рецепт, тем разборчивее должен быть счет… Затем почаще нужно писать в газеты статьи по различным вопросам, например: «Об аренде жилья», «Защита леса», «Нравственность шоферов», «Почему люди сходят с ума» и так далее, чтобы имя твое постоянно мелькало на страницах прессы, и все говорили: как много он знает!.. Надо делать это так, чтобы в будущем стать мэром города, или губернатором, или депутатом парламента, а то и министром… Да, мне совершенно очевидно, что ты здесь не сможешь успешно работать как врач… Лучше всего снова отправляйся туда, откуда приехал, – в Германию, Америку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35