https://wodolei.ru/catalog/sistemy_sliva/sifon-dlya-vanny/s-perelivom/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Кто-то назовет эти деньги грязными, но мне нравится моя жизнь - даже если я ей иногда безумно рискую. Что, разумеется, не является для меня оправданием. Кстати, моя рубашка тебе очень к лицу.
- Намек сменить тему?
- Тему солдатского греха и покаяния можно продолжать бесконечно. Если это тебе доставит удовольствие, я готов говорить о псах войны часами - все это было продумано и передумано за долгие годы тысячу раз. И вывод я сделал такой: нам нет никаких оправданий, кроме одного - за свои грехи мы платим своими жизнями, что весьма немало. Будем рассуждать дальше?
- Не нужно, я все понимаю, Чарли. Франция содержит Иностранный легион - и потому во Франции к наемникам относятся с пониманием. А понять - значит простить.
- Стоп! - воскликнул Боксон. - Самобичевание нам ни к чему. Приступим к завтраку. Тебя устроит холодная ветчина и кофе по-колумбийски?
- Что такое кофе по-колумбийски?
- В кофе добавляют несколько сухих листочков коки. Получается интересная смесь.
- Так ты ещё и наркоман?
- Ни в коем случае! Просто я вспомнил один рецепт. Меня научили ему в Никарагуа. Как давно это было!
Но сухих листочков коки у Боксона не обнаружилось, и Катрин ехидно обвинила его в хвастовстве. Боксон обвинение отрицал:
- Если бы я просто хвастал, то предложил бы кофе по-кайеннски - с перцем. Вероятно, это было бы весело!
Их смех был прерван зуммером телефона.
- Господин Боксон! - звонивший с первого этажа швейцар был смущен, хотя и старался это скрывать. - Тут у входа стоит десяток репортеров, что рекомендуете делать?
- Никого не пускайте в дом, если захотите отвечать на вопросы, то отвечайте предельно честно - они все равно дознаются до правды. Жильцы очень недовольны?
- Они не в восторге, - скупо сообщил швейцар.
- Понятно. Мы скоро уедем. Во двор репортеры не пробрались?
- Они дежурят у главного входа, но парочка пасется возле вашего "корвета".
- Мы выйдем через лестницу для прислуги. Выезд со двора свободный?
- Да, я никому не разрешаю там стоять.
- Интересно, - задумчиво произнес Боксон, возвращаясь к столу, почему репортеры не замечали нас целую неделю и почему они ни разу не позвонили мне по телефону?
- На первый вопрос, Чарли, ответить очень легко, - в голосе Катрин послышалась грусть. - Я стала настолько привычной частью парижской жизни, что на меня уже не обращают внимания. Понадобилась целая неделя, чтобы заметить, что я не одна. Скорее всего, репортерам об этом сообщил кто-то из студии. Такие тайные осведомители есть в команде любого артиста.
- С явлением шпионажа я знаком, - бодро подхватил тему Боксон. - Когда я разрабатываю очередную операцию, то кроме меня, никто не знает даже общего плана. Думаю, что именно поэтому я до сих пор жив. И не сосчитать, сколько парней пропало только из-за того, что позволили себе намекнуть самым надежным людям самые ничтожные детали своих проектов! Но все же: почему репортеры ни разу ещё сюда не позвонили?
- Опять же очень просто, Чарли. Когда мы вчера приехали, я отключила телефон.
- Зачем?!
- Я не хотела, что бы хоть кто-нибудь мешал нам. Я хотела, чтобы нам было спокойно и хорошо.
- Спасибо тебе, моя темноглазая женщина... Мне действительно с тобой очень хорошо...
Затрещал телефон. Боксон взял трубку.
- Полковник Боксон? Вас беспокоят из редакции "Фигаро". Можно ли договориться с вами об интервью?
- Пока нет, - Боксон прервал разговор, подключил автоответчик и убавил звук динамика до минимума.
- Вот так нам тоже особо не помешают, - сказал он Катрин и спросил: Тебе во сколько надо быть в студии?
- Через час, Чарли. Скоро поедем, я только переоденусь...
Телефон время от времени трещал, автоответчик записывал слова дозвонившихся. Голубой "шевроле-корвет", возглавив небольшой караван из репортерских мотоциклов и автомобилей, направился в сторону студии Катрин Кольери.
10
Среди телефонных сообщений, записанных автоответчиком, было и приглашение живописца Алиньяка посмотреть на готовый портрет певицы.
В великолепной монмартрской мансарде с видом на Эйфелеву башню Боксон встретил Алиньяка и Николь Таберне.
- Чарли, ты опять оскандалился! - смеялась актриса.
- Николь, - отвечал Боксон, - меня теперь будут любить все женщины мира, но, если серьёзно, то мне страшно.
- Почему?!
- О, рядом с Катрин Кольери я - никто! Рано или поздно это поймут все - и она в том числе. И тогда я буду ей в тягость.
- Чарли, - вмешался Алиньяк, - прекрати говорить глупости. Наконец-то рядом с Катрин Кольери появился настоящий мужчина - на это намекают все воскресные газеты мира! И вообще - лишней рекламы не бывает.
- Николь, как у тебя дела? - сменил тему Боксон. - Автоответчик твоего телефона не располагает к откровенности.
- Американец протрезвел и пообещал вывести мой образ в своем очередном романе. В театре время отпусков, наверное, поеду с этим янки в Грецию - он мечтает побывать на родине Онассиса.
- В Греции отличный бренди "Метакса", рекомендую.
- Ты собираешься смотреть портрет, или пришел рассказывать свои дорожные впечатления? - спросил Алиньяк.
- Показывай портрет, Жан-Луи, и никогда не вмешивайся в разговор мужчины и женщины.
- Никогда не говори "никогда"! - Алиньяк стремительным движением снял с картины чехол.
- Вот дьявол! - почему-то на испанском языке воскликнул Боксон; потом подошел к портрету почти вплотную, потом на несколько шагов назад, потом чуть в сторону, чтобы взглянуть на картину сбоку.
- Слушай, Жан-Лу, - заговорил Боксон, - то, что ты - гений, тебе уже говорили. Когда будут описывать историю твоей жизни, я надеюсь, что упомянут и меня. Жан-Лу, я не знаю, чем отблагодарить тебя за твой талант. Ты опять создал шедевр - и я заявлю об этом под любой присягой. Парень, я горжусь дружбой с тобой!
Портрет был прост: Катрин Кольери в белом на солнечно-розовом фоне, с предельно-фотографической точностью изображения - в скрупулезной манере Жан-Луи Алиньяка. Ощущение радости и нежности коснулось Боксона, картина сияла величием шедевра, подчеркнутого своей простотой.
- Николь, - сказал стряхнувший наваждение Боксон, - зачем ты пришла именно сейчас? Я не могу в твоем присутствии восторгаться другой женщиной!
- Похоже, Чарли, ты действительно влюблен, - в голосе Николь скользнула печаль. - Мне осталось только позавидовать ей.
- Николь, это, конечно, слабое утешение, но гораздо раньше её у меня была ты... - дерзнул смягчить огорчение Боксон.
- Дурак ты, Чарли! - усмехнулась актриса. - Впрочем, как и все мужчины. Наоборот, я рада за тебя. Если, конечно, можно за кого-то радоваться. Люби свою певицу, вы с ней потрясающая пара.
Боксон молча подошел к Николь, поцеловал ей руку, потом повернулся к наблюдавшему эту сцену Алиньяку:
- Когда женщина понимает мужчину, это похоже на счастье!..
- Поставь свечу своему святому, Чарли! - отозвался Алиньяк, - Ты выглядишь счастливым, возблагодари своего ангела за это.
...В маленькой церкви Сен-Мартин в послеполуденный час было сумрачно, прохладно и тихо. Боксон зажег свечу перед распятием, перекрестился, присел на скамейку. Даже самому себе он не мог бы ответить честно: верит он в Бога или нет. Когда заходил разговор о религии, Боксон обычно говорил так: "В мире столько горя, что если бы был Бог - он бы этого не допустил". Но, отправляясь на очередную боевую операцию, Боксон заходил в церковь - просто поставить перед распятием свечу. На войне, в постоянном соприкосновении со смертью, стать суеверным очень легко - подмечено давно и весьма точно. Полковник допускал лишь минимум суеверия - он не мог позволить себе роскошь зависимости от мелких случайностей и неумных ритуалов.
Чаще всего Боксон ходил в церковь просто посидеть, отдохнуть от суеты, поразмышлять под звуки органа или хора, или фисгармонии - в зависимости от того, где находилась эта церковь - в Париже, в африканском городке или в гватемальской деревушке.
В церкви Сен-Мартин Боксон обратился к Богу с такими словами: "Господи, я благодарен тебе за твою милость ко мне. Господи, храни любимую мою - Катрин. А ко мне, Господи, будь просто справедлив".
"Бог не лавочник и торговаться с ним - святотатство" - говорил Боксон, рассуждая иногда о загробной жизни и о грядущем Апокалипсисе; и никогда не позволял себе вульгарного: "Не согрешишь - не покаешься!"
Священник появился почти бесшумно, он шел по проходу между рядами скамеек очень медленно; остановился в нескольких шагах, и Боксон повернулся к нему лицом. Священник спросил:
- Как давно вы не были на исповеди, полковник?
- Вы обратились ко мне очень странно, святой отец, обычно служители Божьи называли меня "сын мой"...
Священнику было далеко за шестьдесят, на правой стороне лица отпечатались глубокие рубцы от ожогов.
- Хорошо, сын мой, но вы не ответили на вопрос...
- Последний раз я был на исповеди десять лет назад, в Пуэрто-Барриас, в Гватемале. Около той церкви партизаны прятали оружие, и чтобы дождаться связного, не бросаясь в глаза, я укрылся в исповедальне. А через месяц отца Диего убили люди из "эскадрона смерти". Убийц, конечно, никто и не искал. Почему вы назвали меня полковником?
- Я читаю не только "Чивилата Католика", но и светскую прессу. В последние дни там часто упоминается некий полковник на голубом "корвете". А вы приходите в нашу церковь уже лет пять, не так ли?
- Вы наблюдательны, святой отец! Мне нравится Сен-Мартин - у вас всегда тихо, благопристойность молитвенного места не нарушается праздношатанием туристов и фальшивым благочестием фарисействующих мирян... - Боксон развел руками, как бы приглашая воочию убедиться в правоте своих слов.
- Сын мой, - продолжил священник, - я много читал о вашей жизни. "Не судите, да не судимы будете" - сказано в Евангелии. Каждый примет свою кару за свои грехи. Не желаете ли облегчить душу свою исповедью?
- Святой отец, Всевышний знает все мои грехи. Я не хочу уподобляться тем итальянским гангстерам, которые, убивая человека, не забывают перекреститься, а их жены занимают в церкви лучшие места, демонстрируя свою набожность на залитые кровью деньги...
- Эта набожность не спасет их от справедливого наказания - Всевышнего обмануть невозможно...
- Именно поэтому я не буду его обманывать. Лучше я просто пожертвую свою малую лепту на дела церкви...
Боксон подошел к кружке для пожертвований и вложил в неё купюру.
- Да не оставит вас милость Божия, полковник!.. - священник сотворил крестное знамение вслед выходящему из храма...
...Вечером, рассказывая Катрин об этом разговоре, Боксон добавил:
- В 40-м году отец Огюст был капралом. Когда немцы выжигали огнеметами последних защитников линии Мажино, он дал обет: если выживет, посвятит свою жизнь Богу. Он выжил. Эту историю мне как-то рассказал продавец свечей.
- Ты странный солдат, Чарли, - тихо сказала Катрин. - Ходишь по музеям, по театрам, на органные и симфонические концерты, ходишь в церковь, хоть и сомневаешься в существовании Бога, и даже книгу написал. А как же известная солдафонская тупость?
- Катрин, все армейские анекдоты придумали сами солдаты, чтобы было чуть веселее служить. Я офицер, и уровень моей эрудиции должен быть очень высоким, как и уровень моего интеллекта. Я должен быть примером для своих солдат, я должен вызывать к себе уважение. Это очень тяжело, поэтому многие довольствуются лишь авторитетом своих погон, а не авторитетом своей личности. Командир должен быть лидером - не только по должности, но и по своим персональным качествам. К тому же я не просто офицер - я наемник. А у наемников плохой командир немедленно остается без солдат - туда ему и дорога!..
11
Самолет в Сидней улетал из аэропорта "Орли" рано утром, гастрольная команда уже собралась в автобусе, на нем всех отвезут прямо к трапу. Боксон и Катрин Кольери прощались у дверей.
- Гастроли продлятся месяц, что будешь в это время делать? - спросила она, глядя на Боксона поверх сдвинутых на кончик носа зеркальных очков.
- Поищу новый контракт.
- Это необходимо?
- Должен же я как-то зарабатывать себе на жизнь, - он улыбнулся.
- За каждым твоим контрактом - смерть. Может, тебе следует поискать что-нибудь другое?
- Я посмотрю, что предложат, Катрин. Всех денег в этом мире не заработать, мне уже случалось отвергать чересчур выгодные предложения. Или те, которые не соответствовали моим сомнительным убеждениям. Я рассказывал...
- Помню! Когда увидимся?
- Откровенно - не знаю. Все решит новый контракт.
- Мне будет тебя не хватать, Чарли...
- Мне тоже будет без тебя грустно...
Она укрыла взгляд за зеркалами стекол. Он попросил:
- Позволь, я ещё раз посмотрю на твои глаза...
- Пожалуйста.
- Тебе пора, темноглазая женщина...
- До свидания, Чарли...
- Я люблю тебя, Катрин...
Боксон дождался отлета "Боинга", потом прошел в бар, купил пачку "Лаки Страйк". Клиентов в баре было немного, и симпатичная мулатка за стойкой была не прочь поболтать с импозантным мужчиной с платиновыми швейцарскими часами на правой руке и в костюме от Гуго Босса - мулатка работала аэропорту уже не один год и умела отличать натуральный шелк галстука от дешевого полиамида.
- Похоже, кого-то провожали, - начала она разговор, навалившись на стойку и демонстрируя волнующую темноту в вырезе форменной блузки.
Боксон рассмеялся неожиданно для себя:
- Ага, провожал, но встречу планировал не на сегодня!
- Разве не скучно - жить все время по плану? - заинтересовалась мулатка, стараясь смотреть ему в глаза.
Боксон какие-то секунды выдерживал её взгляд, потом посмотрел на купленную пачку сигарет и, перед тем как направиться к выходу, сказал:
- Мир тесен, сестрёнка, не огорчайся, мы ещё непременно встретимся!..
...Он остановил свой "корвет" в одном из переулков Монпарнаса, достал блокнот, чековую книжку, и с помощью карманного калькулятора попытался подвести итог своему отпуску. Подошло время нового контракта. Боксон не особенно беспокоился о возможной безработице, нищета ему не грозила, в конце концов, всегда есть возможность вернуться офицером в Иностранный Легион, но Боксон предпочитал оставаться свободным художником - выполнять глупые распоряжения не блистающего умом руководства он для себя полагал недопустимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19


А-П

П-Я