душевые кабины 100х100 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Эхо гулко вторило каждому удару молотка. Исай подобрал отскочившую от чурбака дощечку и придирчиво осмотрел ее. Пальцы скользили по дереву. Он думал о простых вещах и был счастлив. Голос Марселена вывел его из задумчивости.
– Исай, ты что, заснул?
Брат стоял у него за спиной, побритый, причесанный, в рубашке с расстегнутым воротником, из-под которого выглядывал зеленый шейный платок.
– Я и не слышал, как ты подошел, – виновато улыбаясь, сказал Исай.
– Ты хоть завтракал?
– Ну а как же. А ты что делаешь?
– Да так, кое-что по хозяйству. Вот, дранку режу, скотину напоил, корм задал, коз подоил, огонь развел, ботинки почистил.
– Молодец, – похвалил Марселен.
Исай удивился так, будто Марселен поцеловал его в щеку. От неожиданности он встал. Похвала брата взволновала его. «Хорошо все-таки нам вдвоем», – растроганно подумал он.
– Я тоже был занят делом.
– Ты работал?
– Нет, я размышлял.
– О чем?
– О своих планах. Вчера я тебе ничего не сказал, не ко времени было. А сегодня я все как следует обдумал. По-моему, тебе понравится.
Исай вертел в руках дощечку.
– Конечно, Марселен.
– Тогда положи дранку.
– Хорошо.
– Пойдем в дом. Там все и обсудим.
Исай вошел вслед за братом в большую комнату, сел на скамью у окна и подался вперед, всем своим видом показывая, что приготовился внимательно слушать.
– Сиди тихо, не отвлекайся. Постарайся понять. Это не сложно.
И он заговорил тихим, вкрадчивым голосом.
– Что ты думаешь о нашей жизни?
– Жизнь как жизнь.
– Одиночество и нищета. Что нас здесь держит? Еще когда ты был проводником, можно было сказать, что горы кормят нас.
Но теперь они больше не существуют для тебя. Ну а я никогда их и не любил.
Исай наклонил голову набок, чтобы не пропустить ни слова. По тону, каким брат говорил с ним, он понял, что речь пойдет о серьезном. Нужно быть повнимательнее и не сказать что-нибудь невпопад, не огорчить Марселена.
– Продолжай, – велел он.
– Если будет непонятно – переспроси.
– Хорошо.
– Там, внизу, – говорил Марселен, – люди живут полной жизнью, веселятся, делают деньги. А мы торчим в этом медвежьем углу, увязнув по уши в грязи, с керосиновой лампой и овцами.
– Ты прав, на нашей земле хлеб нелегкий, – пробормотал Исай и тут же понял, что его ответ понравился Марселену.
– Нелегкий! Тебе ли этого не знать! Так вот, с меня достаточно. Не нужно мне больше этой земли с ее нелегким хлебом.
– Что ты хочешь сказать?
– Что я уезжаю.
Слово упало, как камень в колодец. Перед глазами поплыли круги.
– Как уезжаешь? – выдавил он.
Марселен стоял перед ним, заложив руки в карманы, и спокойно улыбался:
– Да так вот и уезжаю. Переберусь в город.
Пойду в торговлю. Как младший Огаду.
Помнишь сына Огаду? Парень – не умней других. Три года назад открыл привокзальный магазин. Вертится понемногу. Подрабатывает тренером по горным лыжам. Продает спортинвентарь.
– Ты тоже будешь продавать спортинвентарь?
– Да хоть бы и так. Огаду предложил мне войти в долю. Это было бы неплохо. Работа непыльная. Да и деньги верные. Только я должен выплатить свой пай.
– Кому?
– Огаду. Если я хочу рассчитывать на прибыль, я должен вложить в дело свои средства, – Но у тебя же их нет.
– Нет, но я могу их раздобыть.
Исай не мог поверить, что все происходящее – не сон, что он у себя дома и слышит голос брата. Силы покидали его по мере того, как смысл сказанного доходил до его сознания. Он посмотрел на камин, чтобы хоть взглядом ухватиться за что-то, прочное и незыблемое.
– Ты слушаешь? – спросил Марселен. – Повтори то, что я сказал.
– Ты хочешь уехать, тебе нужны деньги.
– Да, так вот. Теперь я знаю, где их взять.
– Где же?
– А дом?
– Что дом?
– Он же стоит денег.
– Конечно.
– Вчера в городе я ходил к нотариусу, мэтру Петифону. Я ему все объяснил. У него есть покупатель.
– Какой покупатель?
– На дом… Серьезный человек. Денежный мешок. Промышленник с севера. Вот уже шесть лет он в отпуск приезжает в горы.
Ищет старый дом в местном стиле. Хочет построить себе шале. Мэтр Петифон уверен, что наш домишко ему подойдет. Мы продадим его на выгодных условиях, и причитающуюся мне долю я вложу в дело Огаду.
Он так частил, что Исай инстинктивно съежился, как под проливным дождем. Слова лились на него рекой: «Домишко… продадим… войти в долю…» Потом он почувствовал сильный удар в грудь.
– Мы не можем продать дом.
– Почему?
– Мы оба здесь родились, здесь родился отец, дед…
– Вот именно. Их пример как раз и доказывает, что в этой дыре хоть всю жизнь надрывайся, как каторжный, а так ничего и не наживешь. А дом? Ты посмотри, что в нем хорошего?
– Но это же дом, – удивился Исай.
По правде сказать, попроси у него Марселен отрезать себе руку или ногу, то и тогда он не был бы так поражен, как сейчас. Он накрепко прирос к этому дому. Он был ничто без этой развалюхи, но и она была ничем без него. Марселен сделал шаг вперед. Свет от окна лег ему на лицо. В глазах не было злобы.
– Я понимаю, – снова заговорил он. – Мне тоже нелегко оставлять этот дом. Но когда идешь вперед, нужно освободиться от лишнего груза.
– Дом – не балласт, – ответил Исай.
– Нет, балласт, если на нем нельзя заработать.
– Где же я буду жить, когда мы продадим дом?
– В другом доме.
– С тобой?
– Нет, не со мной. Я же сказал, что переберусь в город.
Исай тряхнул головой.
– Как же я без тебя?
Он невольно вспомнил ту ночь, когда Марселен появился на свет. Он представил, как держал в руках беспомощный кричащий комочек, а мать, обнаженная, стонала, лежа на перепачканных простынях.
– Если не хочешь жить один – женись, – сказал Марселен.
Тельце новорожденного еще стояло у него перед глазами, и этот новорожденный говорит с ним внушительным, властным тоном.
– Пятьдесят два – еще не старость. Да и есть тут одна, она не прочь выйти за тебя:
Мари Лавалу…
Он сказал это так внезапно, что у Исая перехватило дыхание. Вся кровь прилила к лицу.
– Не трогай Мари Лавалу, – прервал его Исай, но Марселен не унимался.
– Она на пять лет старше тебя. Ну и что?
Недурна собой да к тому же здоровая, чистоплотная, работящая. Дом подновить немного – будет лучший в деревне. В одиночку ей трудно вести хозяйство. Ей нужен в доме мужчина. Ты же бегал за ней тридцать лет назад. Сам ведь мне рассказывал…
Да, так оно и было. Когда-то Исай был влюблен в Мари Лавалу. Но он робел перед женщинами и не открылся ей. Она жила одна с родителями. Ждала. Бледнела. А он мешкал. Ее родители умерли почти одновременно. Она переехала в долину: пошла в работницы к кюре. Исай долго молча переживал разлуку. Потом забыл ее. Из-за гор, которые все больше забирали его. Через двадцать девять лет кюре умер. Мари Лавалу вернулась в деревню и поселилась в большом пустом доме.
– При встрече со мной она всегда говорит о тебе, – продолжал Марселен. – Тебе будет хорошо у нее. Она станет ухаживать за тобой. Ты ни в чем не будешь испытывать недостатка. В таком возрасте, да при твоем здоровье она просто находка. А я буду часто навещать тебя.
Исай не мог понять, как пухленькая, цветущая девчушка времен его молодости могла превратиться в угловатое существо с тусклым взглядом и обвисшим подбородком.
Всякий раз, когда он думал о ней, у него возникало чувство, что Господь Бог сыграл с ней злую шутку…
– Нет, Марселен. Поздно мне думать о женитьбе. Если ты уедешь, я останусь один. И умру один. Но ты не можешь хотеть мне смерти.
– Конечно, я не хочу твоей смерти, – раздраженно сказал Марселен.
– Вот и хорошо.
Марселен почесал затылок.
– Ну тогда, если ты ни в какую не хочешь жениться, мы сделаем по-другому… Ты видишь, я все предусмотрел…
– Да, Марселен.
– Когда мы продадим дом, я уеду, а ты перейдешь к Жозефу на то время, пока я не устрою свои дела с Огаду… Тогда ты приедешь ко мне… Поселишься в моем… доме. И мы снова заживем одной семьей… Дружно… Как братья… Ты согласен?
Он явно начал терять терпение. Он наклонился над братом, будто хотел покрыть его своей тенью, подчинить своим мыслям. Исай видел над собой блестящие глаза, диктующие свою волю. Чувствовал его горячее дыхание у себя на лице.
– Чего ты ждешь? Отвечай!
– А как же дом? Выслушай меня. Когда ты поймешь, ты согласишься со мной.
Взгляд Марселена стал жестким, отчужденным.
– Это ты должен понять, а не я. Я слишком добрый. Вожусь с тобой. А какой с тебя прок? Мозги-то все вышибло!
– Зачем ты об этом, – сказал Исай умоляющим тоном.
– А что, не нравится? Терпи. Теперь твой черед. Я тебя терпел многие годы.
– Но я не стеснял тебя. Я всегда во всем был с тобой согласен.
– Да, ты был покорным, как бревно покорно тому, кто спускает его с гор. С тех пор, как я вернулся из плена, я живу с бревном.
Мы просыпаемся, едим, работаем, снова спим. Перебрасываемся парой слов за день.
По-твоему, это жизнь? Но я все сносил. Из жалости. Именно из жалости. Я думал, ты отплатишь мне добром. Я ошибался. Болван, упрямый болван! Хватило небольшой просьбы, чтобы он уперся… Отвечай, ты дашь мне продать дом? Да или нет?
Дрожь прошла у Исая по затылку. Голова раскалывалась. Он медленно протянул руку, потрогал стену дома. Ему надо было убедиться, что дом на месте, цел, все еще принадлежит ему.
– Нет, – ответил он.
Марселен отступил назад. Губы передернуло нервной ухмылкой.
– Ну так вот! Имей в виду, – сказал он. – Я все узнал у нотариуса. Ты не можешь отказаться от раздела имущества. – При этих словах он вынул из кармана листок бумаги и сунул его Исаю.
– Мэтр Петифон мне записал. Читай:
"Статья восемьсот пятнадцатая Гражданского Кодекса: «Любой гражданин может потребовать раздела имущества, невзирая на запрет и возражения противной стороны». По-моему, все яснее ясного.
– Не знаю, – сказал Исай.
– Дом принадлежит нам обоим, и закон дает мне право, когда я пожелаю, если пожелаю, продать его и получить свою долю.
– Когда пожелаешь, если пожелаешь?
– Да. А ты выбирай. Или мы договоримся по-доброму, найдем покупателя, назначим хорошую цену и поделим деньги. Или дом пойдет с молотка, по суду.
Он бросил бумагу на стол.
– Прочти. Здесь все написано…
Исай провел рукой по холодной, шероховатой стене. Он гладил дом, как живое существо.
– Никто не может заставить человека уйти из родного дома. Ни судьи, ни нотариусы, ни полиция.
Марселен расхохотался, раскосые глаза сузились, зубы обнажились по самые десны.
– Вот дурья башка! Да кто ты такой! Кто тебя слушать станет. А будешь упрямиться, тебя упрячут, куда подальше. И не в тюрьму. а в сумасшедший дом. Давно пора!
Перед глазами мелькнула огненная вспышка. В голове кружил водоворот мыслей. Все тело содрогнулось от наполнившей его небывалой силы. Исай встал во весь рост. Занес над головой тяжелые кулаки. Изо рта рвались жалкие нелепые звуки.
– Ти… ти… та…
Марселен метнулся к двери, и уже оттуда крикнул:
– Что ты?
В хлеву заблеяли овцы. Исай опустил руки. Воздух отдавал горечью.
– Ты меня разлюбил, Марселен, – сказал он.
Марселен пришел в себя и выпрямился, как после прохода лавины. Он был бледен. Часто моргал глазами. Подбородок у него заострился.
– Как можно тебя любить, – еле слышно проговорил он. – С тобой же невозможно спорить. Ты не способен рассуждать здраво.
Подумай еще. Скажи, что ты согласен. И я забуду обо всем.
Наступило молчание. Дом ждал.
– Это правда, что я не могу помешать продаже?
– Если ты мне не веришь, давай пойдем вместе к нотариусу. Он тебе объяснит. Покажет в книге.
– А когда дом будет продан?
– Я еще не знаю. Мэтр Петифон должен позвонить сегодня вечером.
– Кому?
– Тому господину с севера. Он поговорит с ним о нашем доме.
– По телефону?
– Да. А завтра утром даст мне ответ.
– Значит, дом будет продан завтра утром?
– Да нет же, голова твоя садовая! – воскликнул Марселей. – Завтра утром я просто пойду к мэтру Петифону, и он скажет мне, подходит ли клиенту наш дом.
–. А если подходит?
– Надо будет дождаться его приезда, договориться обо всем. Раньше Рождества он все равно не приедет.
– А если наш дом ему не подходит?
– Тогда поищем другого покупателя.
– Это займет много времени?
– Наверное.
Исай вздохнул с облегчением. Опасность была не так близка.
– Ну что, понял теперь? – спросил Марселен.
– Понял.
– Согласен?
– Нет.
Марселен бросил на него быстрый взгляд – как чернилами брызнул. Он хотел было продолжить спор. Потом провел по воздуху рукой, будто сметал невидимую паутину, и сказал:
– Я не хочу тебя торопить. Обещай мне подумать еще раз. Постепенно ты привыкнешь к этой мысли. А когда все будет позади, ты сам скажешь мне спасибо.
– Я обещаю тебе подумать, – сказал Исай. – Но это ни к чему.
Марселен снял с гвоздя куртку, накинул ее на плечи и вышел. Исай долго не двигался с места. Рот у него открывался и закрывался.
По щекам текли слезы. Потом он пошел, шаркая ногами, к двери. Марселен уже исчез за поворотом дороги.
– Ты куда, Марселен? – крикнул Исай.
Ответа не последовало. Падали редкие снежинки. Горы, наполовину скрытые туманом, незыблемо стояли, как и много веков назад, отрицая возможность перемены как в природе, так и в жизни человека. Их присутствие обнадеживало. Каждый камень, казалось, одобрял Исая. Он поднял с земли дощечку и нехотя стал обстругивать ее ножом: «Это нотариус сбил его с толку». Он вернулся в дом, взял со стола бумагу и медленно прочел:
«Любой гражданин может потребовать…» Он узнал руку мэтра Петифона. Потом свернул листок и положил его в карман.
– Во всем виноват я… Не сумел ему объяснить… Не нашел нужных слов… Мне надо было сказать:
Дом – неказистый, но мы не вправе его продавать: был бы жив отец, он бы этого не позволил…"
Этот довод казался таким неоспоримым, что захотелось сейчас же увидеть брата и все ему объяснить. Где он? Наверное, у Жозефа, заливает досаду вином. Такой уж он есть. От вина он еще злее, потом болеет. В порыве сострадания Исай отправился следом за братом. Он шел широким шагом, под ногами скрипел чистый снег. Руки болтались вдоль тела и били его по бедрам. Он глубоко дышал.
– Мальчишка! Совести у него нет…
Показались первые дома, они были как никогда черные и приземистые под белыми шапками снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12


А-П

П-Я