Решив, что эконом – его единственная надежда, Мицуру начал «прокручивать» события. Прежде всего, что привело его в библиотеку… Стоит ему пару дней не видеть печатного текста, как его охватывает беспокойство. Все равно что, хоть полистать справочник по медицинскому законодательству, который в других обстоятельствах никогда бы не взял в руки.
– В библиотеке никого не было. Библиотекарь куда-то отлучился. Из пяти стеллажей с книгами я подошел к третьему и начал пролистывать наобум то, что попадалось под руку. Мне показалось, что кто-то вошел, но я не обратил внимания. Однако тотчас почуял запах духов и поднял глаза. Вот эта самая женщина стояла возле меня. Она расстегивала пуговицы блузки и смотрела так, точно хотела мне что-то сказать. «В чем дело?» – спросил я. Она зашла мне за спину и, обхватив, прижалась ко мне. Затем расстегнула мой ремень и попыталась спустить молнию на брюках. Я поначалу подумал, что это какой-то розыгрыш дурного вкуса вроде тех, что устраивают перед скрытой камерой. Но она и в самом деле попыталась снять с меня брюки, поэтому я начал воспринимать происходящее всерьез и стал оказывать сопротивление. Тогда она закричала. Тотчас в дверях, точно ждали сигнала, появились дюжие молодцы, завалили меня и, стащив упавшие до колен брюки, распластали на полу. Вот правда от начала до конца. Не знаю, за что мне выпала такая беда. Спросите у этой женщины. Чего, собственно, она от меня хотела? Чем я внушил ей такую ненависть?
Переводчик, чего-то там «третий», вкратце передал на английском оправдательную речь Мицуру, но последний вопрос перевел слово в слово. Татьяна, рассмеявшись в нос, ответила:
– У меня нет к нему ни ненависти, ни приязни. Пусть он прочел и написал кучу книжек, но зачем же распускать руки! Что бы он тут ни говорил, он сам снял с себя брюки.
Самэсу добросовестно постарался перевести слово в слово. Мицуру ждал с нетерпением, когда тот кончит переводить. Когда один и тот же вздор выслушиваешь дважды на двух языках, негодование возрастает вчетверо. Мицуру слышал на прогулочной палубе, как Татьяна говорит по-русски. Может, ему выругаться по-русски? – подумал он, но перед лицом эконома, бывшего его последней надеждой, все же решил изъясняться на правильном японском.
– Я только хочу знать, зачем ей понадобилось снимать с меня брюки. Не действовала ли она по чьей-то указке, чтобы заманить меня в западню? Иначе я это объяснить не могу. Все, что она говорит, ложь. Пользуясь отсутствием свидетелей, она хочет своим враньем затянуть на мне петлю.
Невыносимо терпеть эти мучительные «зияния», пока толмач подбирает слова. Мицуру утирал со лба пот, тяжело дыша. Началось контрнаступление Татьяны.
– С какой радости мне заманивать тебя в западню? Ты разодрал мою блузку. Когда ты снял брюки, у тебя была эрекция. Ты ударил меня, когда я попыталась оказать сопротивление. Вот правда.
– Я только корчился, пытаясь не дать стащить с меня брюки. Я отталкивал тебя, потому что ты вела себя непристойно.
– Ты был в возбуждении. Хотел меня изнасиловать. Этот синяк на моей груди – твоих рук дело.
Татьяна, завернув блузку, продемонстрировала бледно-синее пятно под левой ключицей.
– Как бы там ни было, – вмешался эконом, – свидетелей нет. Неопровержимых улик тоже нет. Насколько могу судить, зеваки собрались уже после того, как все произошло. Думаю, нет никого, кто бы мог подтвердить, как все обстояло в действительности. Что будем делать? Может, отмести оба показания и признать обе стороны потерпевшими? Ведь каждый убежден, что говорит правду, так? А по мнению противной стороны, он лжет.
Третий секретарь кивнул с триумфальным видом. В принципе Мицуру был резко против примирительного плана, выдвинутого экономом, но его тревожило, насколько правдоподобно звучат его утверждения для третьих лиц. Ведь даже он, Мицуру, совершенно не понимает, что руководило действиями Татьяны. Но правда ли, что не было свидетелей? Кого-нибудь, кто подглядывал бы через ряды книг за тем, как она напала на него? Но даже если б нашелся такой свидетель, где гарантия, что он подтвердит его версию? Мицуру молчал, и третий секретарь пробормотал по-японски с некоторым недоумением:
– Но так ли сильна Татьяна физически, что сумела стянуть с мужчины брюки? Если честно, он не кажется мне таким уж слабаком.
Самэсу засомневался: мог ли Мицуру позволить насильно снять с себя брюки.
– У этой женщины оказались на удивление сильные руки. Поэтому я вцепился в ремень. Тогда она изо всей силы сжала рукой мой член. Мужчина меня поймет – я уже не был способен оказать никакого сопротивления.
Правая бровь третьего секретаря подпрыгнула. Этот парень, подумал Мицуру, похож на неоперившегося следователя, хватающегося за мелочи в надежде отличиться.
– Но почему блузка Татьяны оказалась нараспашку? И кто-то ведь поставил синяк!
Тот, кто появляется на месте преступления постфактум, сразу же встает на чью-то сторону, и после его уже не переубедить. Но пожалуйста, ему, Мицуру, нечего скрывать.
– Я и мизинцем не притронулся к ее груди. Наверно, синяк поставил кто-то другой. Да, кстати, она с самого начала была без лифчика.
Третий секретарь, смущаясь, попросил Татьяну подтвердить этот факт, но она упрямо продолжала врать. Мол, лифчик с нее сорвал Мицуру. И тогда же поставил синяк. Вероятно, она думает, чем больше нагородить откровенной лжи, тем скорее ей поверят. Надо было и в самом деле влепить ей пару затрещин, подумал Мицуру, скрипя зубами.
– И где же лифчик? И как это возможно – стянуть лямки с плеч, не снимая блузки? Если бы на ней был лифчик, он бы сейчас болтался под блузкой.
Татьяна ответила невозмутимо:
– Наверно, все еще валяется под стеллажом.
Третий секретарь, взглянув, как отреагировал Мицуру на ее заявление, отправился на поиски того, чего не было. И вскоре вернулся, пронзая Мицуру презрительным взглядом. В левой руке он держал лифчик. Татьяна резким движением выхватила его, смяла в комок и, возмущенно пожав плечами, вызывающе посмотрела на Мицуру. Лифчик был без лямок.
– Что будем делать?
Третий секретарь подкрепил лживые наветы Татьяны. И призывал Мицуру признать свою вину.
– Все это ложь! Ты с кем-то сговорилась, чтобы загнать меня в угол! Ты собственноручно подбросила лифчик!
Моряки угрюмо проигнорировали его заклинания. Третий секретарь перестал переводить и только шумно сопел. Эконом рассматривал свои переплетенные на столе пальцы. В библиотеке воцарилась прямо-таки безвоздушная тишина. Выдержав паузу, заговорила Татьяна:
– Пусть хотя бы попросит прощения, я все забуду. Я быстро забываю обиды.
Самэсу согласно кивнул. Просить прощения? Но это значит признать свою мнимую вину! Мицуру был бы рад, если б в эту минуту корабль пошел ко дну. Пусть бы всем скопом захлебнулись и те, кто заманил его в западню, и те, кто поверил лживым обвинениям этой женщины, и те, кто смеялся над ним. А ее, сейчас же, не дав опомниться, задушить своими руками! И распрощаться с миром, который всего лишь снится ему и Аои.
– Я ни за что не стану просить прощения. Это тебе надо просить у меня прощения. Раскайся, пока не поздно. Не то гореть тебе в адском огне!
Третий секретарь собрался переводить слова Мицуру, но эконом удержал его и что-то шепнул на ухо. Тайный сговор?
Третий секретарь передал Татьяне:
– Он просит прощения, будем считать, что вопрос исчерпан.
Ничего себе «вольный перевод»! Мицуру ударил кулаком по столу:
– Это подлог! – И сам по-английски повторил только что произнесенную реплику. Татьяна, фыркнув, сказала, точно сплюнула:
– Раз так, пеняй на себя. Тебе это так не пройдет! – Продолжая сжимать в кулаке лифчик, она покинула «место преступления».
Эконом схватился за голову. Третий секретарь, вздохнув, посмотрел на часы, сказал, что ему пора заступать на вахту, и ловко сбежал, оставив эконома расхлебывать ситуацию. Вновь повисла безвоздушная тишина, эконом остался лицом к лицу с Мицуру. Мицуру, точно заклиная его, тихо пробормотал:
– Я читал книгу. Если б у книги были уста, она бы рассказала все, как было.
Эконом бросил сочувственный взгляд на Мицуру и кивнул.
– С этим кораблем что-то не так, – сказал Мицуру, и тот закивал еще энергичней.
Мицуру смотрел на него с недоверием. Только что вел нелепейшие переговоры, а сейчас занял позицию эдакого восприимчивого к чужим бедам, сочувственного собеседника. Что это – профессиональная привычка раздавать всем сестрам по серьгам?
– Меня хотят запугать? Здесь все в сговоре против меня!
Мицуру захотелось вымазать тушью лицо эконома, на котором было написано: «Как же хорошо я вас понимаю!»
– На корабле действительно что-то не так, вы правы.
Видимо, эконом сболтнул лишнее. Так или иначе, на этом корабле лучше не засиживаться. Решив уговорить Аои сойти в Шанхае, Мицуру поднялся с места. Эконом устремился вслед за ним, виясь ужом.
– Я убежден в вашей невиновности, – затараторил он. – Но мне кажется, надо постараться ее не провоцировать. За всем этим что-то кроется. Я буду на вашей стороне, насколько смогу. Прошу вас, поверьте мне!
«Хоть и исторг он из себя, стреляя глазами по сторонам, эти взволнованные слова, как можно ему верить?» – подумал Мицуру.
Пусть ложь растает вместе с пеной волн! На этом корабле есть лишь одно существо, которому он может доверять. Мицуру бросился в каюту, чтобы поскорее прижаться к теплой плоти Аои.
Каюта была не заперта, но Аои в ней не оказалось. Скорее всего, пошла искать его, ведь, уходя, он сказал, что только возьмет в библиотеке книгу, и пропал. В библиотеке толпились люди. Она ведь страшно любопытная, наверняка заглянула через головы зевак, чтобы узнать, что там внутри происходит…
Мицуру захотелось содрать кожу со своего лица. Если Аои видела его в этом постыдном положении, со спущенными штанами, поваленного на пол… Он не знал, что делать. Живо представил себе, как Аои продирается через толпу и убегает куда-то, где он не сможет ее настичь. Как поступает женщина, увидевшая своего возлюбленного в постыдном положении? Допустим, как бы поступил я, если был бы женщиной? – размышлял Мицуру. Растолкал бы толпу и обнял того, кого выставили на всеобщее посмешище, поверив, что все обвинения ложны… Он пытался убедить себя, что, окажись Аои в библиотеке, она бы поступила именно так. Ни за что на свете он больше не наденет эти сдернутые с него брюки! Брюки, на которые пало проклятье, надо бы водрузить среди библиотечных книг, как жертву на алтарь. Мицуру сунул в карман брюк записку. Он написал на ней:
«Эта женщина самоутверждается при помощи лжи».
Его брюки будут обличать ложь Татьяны, свидетельствуя о том, что у нее уже есть «судимость». И все же, сколько ни ломал голову, он не мог разгадать ее истинных мотивов. Какая ей выгода от того, чтобы возводить на него дикую напраслину? Собиралась его шантажировать? Он ждал, что она выставит избитое требование: «Выкладывай деньги, если не хочешь иметь дело с полицией!», но тогда почему она не довела замысел до конца и согласилась замять дело? Или она продолжит свои преследования?
А что, если Аои похитили? – вдруг подумал он. Но зачем? Какой резон похищать на корабле? Ведь злоумышленника арестуют раньше, чем он успеет распорядиться полученным выкупом. Бросилась в море? Нет, это еще труднее вообразить. Неизвестно, как он поступил бы на ее месте, но Аои не из тех женщин, которые сгоряча накладывают на себя руки.
Мицуру ходил взад и вперед по каюте, жуя соленую морскую капусту, чтобы успокоиться. На всякий случай заглянул в стенной шкаф и под кровать. Чем дольше ее нет, тем призрачней ощущение того, что она когда-то находилась в этой каюте. Прошел час, он больше не мог оставаться здесь один на один со своими гнетущими мыслями и уже решил пуститься на поиски, как вдруг, точно нарочно выжидавший удобный момент, раздался звонок. Из трубки просочился растерянный голос:
– Это Китадзима Вельветмен. Спасите меня. В моей каюте завелись злые духи!
– Злые духи? Это не по адресу.
– Выслушайте меня! Они пристают ко мне и моей матери со странными угрозами. Не дают нам и шагу ступить. Они откуда-то узнали, почему я плыву на корабле. Прошу вас. Изгоните их.
– Я занят.
Нехорошо по отношению к Вельветмену, но сейчас главная задача – найти Аои.
– Разделаюсь со своим, и тогда, может быть, помогу, – отрезал он, повесив трубку, и поспешил на самую верхнюю палубу.
В клубах дыма от брошенной на сковороду вяленой рыбы и запаха пригоревшего кунжутного масла закручивались шумные вихри: толкались, ели стоя, спорили, кто-то что-то разыскивал… Только узор на шторе напоминал о том, что здесь был ресторан. Столы, накрытые белой скатертью, с гвоздикой в узкой вазе, были сдвинуты в угол, вместо них ресторанный зал захватили грубо сколоченные на скорую руку лотки с дешевой едой. Стол, за которым они обычно ели с Аои, убрали, вместо него появился ларек с горячей лапшой.
– Куда делся наш стол? – спросил Мицуру у человека, который за стеной густого пара призывно махал рукой.
Видимо, не расслышав, тот выкрикнул:
– Лисья лапша! – и бросил сухой комок в кипящую воду. Мицуру от досады щелкнул языком и пошел кружить среди лотков в поисках Аои. Как она и хотела, корабль превратился в базар. Наверняка она с упоением бродит по судну. При этой мысли его охватило предчувствие, что ее лицо вот-вот выглянет из-за какой-нибудь палатки. Из камбуза показались женщины, толкающие тележку, высоко наваленную деревянными решетками-дуршлагами. За ними пошли официанты, расталкивая посетителей и сбрасывая грязную посуду в притороченное к тележке пластмассовое ведро. В зале ресторана нашлись даже палатки, где потчевали хот-догами и суси, посетители неугомонно сновали, всецело поглощенные мыслями о еде. Порой в толпе мелькало женское лицо, напоминающее Аои, но тщетно Мицуру пытался протиснуться, он всякий раз не успевал, получая в глаза порцию обжигающего маслянистого пара, и только впадал в еще большее отчаяние.
Он замер в замешательстве посреди горячих клубов пара, валящих из кастрюль, когда кто-то хлопнул его по плечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37