Может, лучше, если б меня тут же засосало, тогда не случилось бы дальнейшего.
Вынесло в лоток. Я бессознательно пытался плыть навстречу течению, а меня тянуло вниз все быстрей. Перевернуться вверх лицом не смог и почувствовал полную беспомощность. Попытался держать руку над головой, чтоб Арстанбек лучше видел меня – на него была единственная надежда. Но вот я почуял, как топит ноги, затягивает в глубину, услышал скрип уплотняющегося снега. Левая рука ушла вниз, как в пустоту, но тут же ее мертво запрессовало, а правую резко вывернуло надо мной. От острой боли в плече, нехватки воздуха, а может быть, от страха я потерял сознание.
Нащупали меня, рассказывают, часов через семь, уже поздно вечером, почти в темноте. Если б еще полчаса, поиски отложили бы на другой день, и неизвестно, чем все это могло кончиться. Когда откопали мою правую руку, то тут же ввели в вену лекарство для сердца и легких. Это здорово получилось, что ребята смогли добыть снизу, с рудника, врача – молодого и толкового парня. Он тут же обнаружил, что у меня нет правого плеча, оно ушло куда-то под мышку, Еще, говорят, откапывали мои ноги, и лицо было в ледяной корке, а врач уже массировал мне грудь, Когда твоего змея достали из снежной могилы, то его сердце уже слышно работало, он начал дышать, и врач решил сразу же вправить ему плечевой сустав – чем скорей это сделаешь, тем будто бы лучше. Рассказывают, что он как-то очень решительно уперся мне ногой в подмышку и обеими руками потянул мою десницу. В сознание я пришел только на станции, где меня долго оттирали, кололи, вливали в рот спирт. Целую ночь никто не спал. Гоша говорит, что я легко отделался: лавина была повторной, ослабленной, и к тому же я сумел оказаться в ее хвосте, иначе бы кранты! Он еще не ругал меня за нарушение элементарного правила высокогорников – это впереди, но уже не страшно, потому что я, как ты ни крути, а выскочил! Живем!
Получил от тебя сразу два письма. Спасибо, родная. Если б я не был уверен, что ты все же любишь меня, пусть даже какой-то очень своей, непростой и нестандартной любовью, то я меньше берег бы себя, потому что весь я – для тебя. И ты очень дорога мне, поверь! Даже отставляя в сторону мои чувства к тебе, которые ты, сдается, считаешь малосущественными, я понимаю, что это вы с Маринкой открыли передо мной более или менее определенное будущее в личной судьбе, только ты увидела во мне такое, чего другие не замечали.
Обними за меня Маринку, прошепчи ей на ухо что-нибудь ласковое. Она ведь все понимает, этот умненький и смешной человечек! Сижу вот сейчас, смотрю на ее белоглазого дикаря и вспоминаю, как прекрасно мы прожили с ней почти три недели, как веселились, как вели серьезные разговоры. Помню, я писал, что-то тихо бормотало радио. Маринка сидела задумчивая. Вдруг она спрашивает: «Дядя Валера, ты боишься войны?» – «Бояться не боюсь, но не хочу». – «А я тоже не хочу, – согласилась она. – Но боюсь, потому что придут какие-нибудь враги и так отлупят, что не сможешь сесть». – «Не придут», – успокоил я ее и стал рассказывать про ракеты…
Хочу поспорить с тобой немного. Тебя, говоришь, потянуло к простым людям? А до этого тянуло к непростым? И ты не боишься никого обидеть таким разделением? Что такое простой, что такое непростой человек? Неужто ты думаешь, что стоящий ниже тебя по образованию и развитию человек обязательно простой? Или ты имеешь в виду характер помягче, душу понежнее, некую безмятежную личность, не ведающую сложностей жизни? А ты, выходит, другая – непростая, сложная? Тут есть кое-что, подумай-ка сама! Вот не хотелось бы, однако напомню, как ты однажды распространялась о «сложной» натуре Сафьяна, человека, который действительно и словечка-то в простоте не скажет. Я тогда слушал в пол-уха тебя, почему-то думая о Крапивине, ясном и простом в обхождении человеке, всегда просто и точно выражающем свои мысли. А он ли не знал всех сложностей жизни! Наверно, за его стилем поведения, его покоряющей простотой стояли долгие раздумья над непростыми, большими вопросами. Вспомни, что сам Ленин был прост, как правда. Так вот, сложненькая моя, – к какой все же простоте тебя тянет, кого ты называешь простым человеком?
У нас Новый год прошел хорошо. Только все жалели, что я не мог играть на гитаре. Наш Гоша, оказывается, знает немало песен, каких я сроду не слыхивал. Заразил всех тут одной песней, которую будто бы всегда поют хором друзья его отца-фронтовика, когда собираются на 9 мая.
Господа из этих разных штатов
Не дают забыть, что мы солдаты.
Шагом, шагом,
Шагом, братцы, шагом,
По долинам, рощам и оврагам!
Всю Европу за три перекура
Мы прошли от Волги и до Рура.
Шагом, шагом,
Шагом, братцы, шагом,
По долинам, рощам и оврагам!
Окиян нам тоже не препона,
Потому что с Волги мы и с Дона.
Шагом, шагом,
Шагом, братцы, шагом,
По долинам, рощам и оврагам!
Вот лежу и думаю: почему эта песня вдруг приглянулась всем? То из одной, то из другой комнаты раздается: «Шагом, шагом, шагом, братцы, шагом!» Я лежу и тоже думаю: «Шагом, шагом…»
Моя рука еще побаливает, но я уже потихоньку пощипываю гитарные струны. Только поется все время грустное. Это оттого, что лежишь, ничего не делаешь, думаешь, а последние события наталкивают на мысли о жизни и нежизни. Лучше бы уж работал и уставал, чтоб некогда было заниматься самокопанием. Вдруг обнаружилась какая-то дикая тоска по метеорологии, постоянный зуд в пальцах – добраться бы до ключа.
У нас стоит ясная, солнечная погода. Тихо, морозно. Гоша говорит, что весь январь будет такой, так как нас начал доставать каким-то своим ответвлением сибирский антициклон, который теперь тут начнет командовать погодой. Опять же спасибо Сибири скажешь! Иногда думаю: может, и тому, что уцелел в этот раз, я тоже обязан Сибири, как знать?
А лавины все же будут в этом месяце. Гоша твердо обещает. Я тебе писал о сокращении снежных полей под влиянием мороза? Вот такие лавины и пойдут. Правда, Гоша заявил, что на лотки он меня больше не пустит и на первый случай мне надо заняться наблюдениями. Эта работа мне хорошо знакома, только надо кое-что почитать и освоить некоторые приборы.
«Что надо, то и буду делать», – сказал я тогда. И тут вправду второстепенных работ нет. Наша служба – первое звенышко в длинной цепи дел и событий; не сбрасывай мы этих проклятых лавин в порядке профилактики – горняки не смогут дать руду, обогатительное предприятие – свои драгоценные граммы, а там, глядишь, и какой-нибудь почтовый ящик остановится, и где-то все обернется замедлением и отставанием; в общем муравейнике нисколько не лучше меня любой работник, кующий эту цепочку. Тут и твой труд есть, Наташа, хоть капелька, потому что, наверно, ваше управление нашло здесь руду…
Наблюдаю вот за Гошей и думаю: когда он отдыхает? Основная работа по описанию лавин лежит на нем, а это – множество данных. И еще он все время что-то строчит: не то книгу о лавинах, не то диссертацию. Без конца чертит какие-то диаграммы, таблицы, пишет трехэтажные формулы. Снега ему хорошо подчиняются: Гоша знает, когда и какую лавину спустить, чтоб она очистила лоток, хорошо сошла и оказалась безвредной, это как раз и нужно нашим «хозяевам». Ох, как мне далеко до нашего «повелителя снегов»! Но ничего, поживем, поработаем! И поучимся! Еще, так сказать, не все потеряно. Только в последние дни почему-то не могу сесть за книги, отшибло все. Тут ведь очень трудно заниматься. Только сядешь, соберутся ребята, начнут травить, анекдотничать и расшевелят, конечно.
Мой Арстанбек учудил – на Новый год отпросился в родное село и вернулся только через неделю. Но как! Появился на станции – улыбка до ушей: «Салам!» – «Салют!» – ответили мы. «Как ты, Валера?» – склонился он ко мне. «В норме», – сказал я. «А у меня жена есть!» – шепчет мне в ухо. «Где же она?» – «Баран караулит». – «Какой баран?» – «Живой баран». – «Где?» – «На руднике». Ребята уже навострили уши: «Где живой баран?» Под аккомпанемент «виолончели» они быстро оделись, схватили носилки, на которых вытаскивали меня, и – вниз.
Так у нас получился неожиданный пир. Арстанбек в момент разделал барана, и я не мог улежать – взялся консультировать приготовление шашлыка. Алтын – маленькая пугливая жена Арстанбека – затеяла бешбармак и шурпу. Хорошая вышла свадьба на высоте двух тысяч пятисот метров! Ради такого редкого случая был временно отменен сухой закон, снова введенный Гошей после новогоднего сабантуя. К необыкновенной радости Алтын, мы торжественно преподнесли ей комплект высокогорной спецовки, которая, правда, оказалась великоватой. За столом Гоша толкнул такую речугу про всех нас, что мы еще больше зауважали своего начальника, потом обвенчал молодых – под общий смех так связал их альпинистской капроновой веревкой, что они сами не могли выпутаться и долго сидели, беззащитно улыбаясь.
Не забыли выпить и за мое здоровье, за мою свадьбу. Потом я пел и все пели, а под конец упросили Алтын спеть киргизскую песню – мы сильно соскучились по живому женскому голосу, ведь радио, понимаешь, передает не голоса, а отголоски. И я вспоминал, как ты летом пела на скале у Каинды. Никаких слов не было, только голос, но я тогда понял, как ты счастлива.
Алтын плохо говорит по-русски, зато готовит хорошо. Теперь у нас будет штатный повар и всегда горячее. Мы освободили от барахла комнатенку, и молодожены свили там крохотное гнездышко. Будет у меня когда-нибудь так? Тут уж все зависит от тебя. Когда ты мне дашь окончательный ответ, когда станешь со мной откровенной и простой? Может быть, никогда? Может, неопределенность, а иногда и фальшь в поведении – коренное свойство твоей натуры? Высказывая это предположение, я рискую навлечь на себя твой гнев, но что поделаешь – не хочу и не могу тебе ни в чем врать! Любимый человек – часть самого тебя, а перед самим собой ты всегда такой, какой есть на деле, тут не обманешь и не обманешься. И у тебя и у меня, Наташа, все очень не просто складывалось и складывается в жизни, мы с тобой ясно видим на горизонте горы и ущелья, и, может быть, в этом предначертание судьбы идти нам в одной связке?

Твое письмо меня растрогало до слез. Конечно же, будут у нас срывы, падения в трещины, тяжелые восхождения в «лоб», но разорвать веревку мы не сможем, потому что связка эта нужна нам обоим. Очень хочется увидеть сейчас тебя! Но, как однажды выразилась Маринка, у меня не такие длинные глаза. Как она там?..
Ребята сегодня ходили спускать лавину на шестой лоток. Пришли злые, измученные, ободрались, поморозились. Там на ближнем складе кончился аммонит, пришлось продираться наверх и пилить тросом карниз. Его кое-как обрушили, но это ничего не дало. Лазили по скалам за взрывчаткой, потом рыли глубокие шурфы в снегосборе и подрывали его. Лавину вечером спустили, но вымотались до последнего. И «хозяева» очень недовольны, потому что из-за нас у них пропал день – они только завтра смогут взяться за расчистку.
Чувствуется упадок сил у ребят. Наверно, это от усталости и постоянного напряжения. Пройдет, конечно. Наша работа тяжела и опасна, но платят за нее хорошо. Ставка 75 рублей в месяц, да 100 процентов надбавки, да питание. (Кстати, я посылаю доверенность, и если, у тебя появится острая нужда в деньгах, то оформи эту бумажку в нашей управе и подходи к кассе с паспортом. Ясно?)
И вот ребята весь вечер проклинали горняков за то, что те не соорудили противолавинных галерей, лавинорезов и навесов для сбрасывания снегов, как это делается на Кавказе, – мы бы горя не знали. И еще размечтались о разгрузке склонов минометным огнем, не пришлось бы так тянуть жилы да рисковать. Правда, Гоша немного охладил нас. Сказал, что горняки не успели закончить противолавинные сооружения, потому что мы с опозданием дали рекомендации. А насчет мин – это вам, дескать, не Хибины, геоморфология не та. В наших очень глубоких снегах отдельные мины могут не взрываться, будут спускаться с лавинами вниз, а потом попробуй расчистить дорогу. Он прав, наверно. Действительно, как обнаружить невзорвавшуюся мину в массе снега объемом 100–200, а то и все 500 тысяч кубометров?
А я работаю уже в новом качестве. Одного из наблюдателей, здорового и довольно тупого парня, Гоша подсунул Арстанбеку, а меня перевел из группы лавинного дозора в снежнометеорологическую службу и сделал что-то вроде своего заместителя, поручив вести все наблюдения в районе станции, в высокогорной лаборатории и на двух ближайших выносных площадках. Дел так много, что сплю урывками, и радуюсь, если ночью удастся подремать часа три-четыре.
Погода стоит отменная. Иногда откуда ни возьмись ночью сыплет сухой снежок, и бывают такие дни, что при полном безветрии и ясном солнце из переохлажденных слоев атмосферы опускаются мельчайшие снежинки-льдинки, будто микроскопический ворс осыпается с холодных зимних звезд, которые днем не видны, однако существуют. Воздух наполнен этой пылью, реет, зыблется, блестит на фоне темных скал – мираж, да и только!
Снег на склонах сейчас накапливается медленно, и в нем непрерывно происходят какие-то изменения – образуется глубинная изморозь, идет возгонка паров и перекристаллизация. Все это называется очень заковыристо – сублимационным диафторезом, и когда снегосборы достаточно затяжелятся, пойдут лавины, вызванные этим процессом. Я со своей бригадой должен постоянно следить за всеми превращениями снега и, главное, вести основные наблюдения, фиксировать их, зашифровывать и передавать. Ты, мне кажется, об этой работе имеешь довольно поверхностное представление, как и большинство людей, которые никогда близко не соприкасались с гидрометеорологией. Некоторые, я знаю, думают о нас: вот, мол, живут себе счастливые люди вдали от бренного мира, наслаждаются природой, дел и обязанностей у них мало и на душе покойно, и простая эта жизнь – мечта для каждого. Но вот я тебе в двух словах расскажу, что это такое – наша работа.
Мы обязаны ежесуточно в определенные климатические сроки фиксировать температуру и влажность воздуха, атмосферное давление, скорости и направление ветров, количество, форму и высоту облаков, горизонтальную видимость, температуру на поверхности почвы, состояние, высоту и плотность снега, давать полную характеристику осадков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66