И решил вмешаться в их разговор.
– Пусть покажут, – сказал он. – Мы и увидим, для кого играет театр: для красных или для белых.
– Я покажу! – сказал Котя. Командир сдвинул фуражку на глаза.
– Ладно, военлет! – сказал он человеку в кожаной куртке. – Пусть покажут.
Котя подхватил знамя и отошел в сторонку.
– А ты что стоишь? – обратился командир к Яшечкину. – Давай тоже.
– Не артист я, а артиллерист, – хмуро сказал Яшечкин, продолжая стоять на месте.
– Артиллеристы находятся при орудиях, а не путешествуют по горам и долам, – недружелюбно сказал командир и отвернулся от растерянного Яшечкина.
А Котя уже развернул трехцветное знамя. И громко, словно находился не на опушке леса, а в большом зале, начал:
– Мы вам покажем спектакль из французской жизни. Восставшие санкюлоты, то есть пролетарии, штурмуют королевскую тюрьму Бастилию. Мой папа, держа в руке старинное кремневое ружье, говорит:
Мы ждем подкрепленья,
Победа за нами!
Пусть мальчик поднимет
Трехцветное знамя!
Но моя мама не согласна. Она стоит на сцене с двумя пистолетами.
Как можно ребенка
Подставить под пули?
Не дремлют стрелки
Короля в карауле.
Котя читал стихи. Показывал, рассказывал. Он один играл за целый театр. Привлеченные неожиданным представлением, артиллеристы столпились вокруг мальчика. А его голос, похожий на мамин, звучал громко, чуть напевно:
Пусть знамя народа
На площади реет.
В ребенка стрелять
И король не посмеет!
Он играл, маленький артист Героического рабочего театра, а в это время в осиннике появился конный разъезд белых. Ротмистр, худой, горбоносый офицер, поднес к глазам бинокль, и то, что он увидел, поразило его.
Орудия стояли на огневой позиции без прислуги.
Весь же личный состав красной батареи окружил мальчика, который почему-то размахивал французским флагом. Некоторое время ротмистр рассматривал это странное зрелище, соображая, что бы это могло значить. Потом оторвал от глаз бинокль и, повернувшись к солдатам, тихо сказал:
– Приготовиться к атаке. Мы сейчас захватим красную батарею голыми руками! Только тихо. Тихо!
А на батарее шел спектакль. И никто не видел, как за зеленоватыми стволами осин появился вражеский разъезд. Никто, кроме Яшечкина.
Старый боец подошел к командиру батареи и что-то шепнул ему на ухо. Глаза командира сузились, и он сразу насторожился.
Стараясь не перебивать Котю, он сказал:
– Играй, артист, играй. Размахивай знаменем. Там, в роще, белые. Хотят застать нас врасплох. По команде – все расчеты к орудиям и огонь по белым. Но пусть они подойдут поближе. Играй, артист, играй!
И тогда Котя крикнул:
На гребень забраться
Ему помогите!
Смотрите,
Он держится смело.
Смотрите!
С этими словами мальчик подбежал к ближайшему орудию и, ловко забравшись на лафет, замахал флагом. А наводчик под его прикрытием уже наводил орудие на золотистый осинник, и в руках у заряжающего медью сверкнул заряд.
– Заряжай! – тихо скомандовал командир. – Шнур натянуть!
Маленький артист продолжал спектакль. Он играл свободно и бесстрашно, словно рядом не было белых, готовых атаковать красную батарею.
– Гремят барабаны. Бам, бам, бам! Стреляют ружья. Все подбрасывают шапки. А мой папа, размахивая кремневым ружьем, кричит:
Ударьте, ребята,
По лбам барабанов.
Республике – слава!
На плаху – тиранов!
И в это время из осинника выскочили белые конники. Впереди, сверкая узкой полосой сабли, мчался ротмистр. За ним – весь разъезд.
– Прыгай, парень, в сторону! – крикнул Коте командир.
И едва Котя успел соскочить с лафета, как раздалась команда: «Огонь!» Грохот оглушил мальчика. А мимо него уже бежали к своим орудиям остальные артиллеристы.
– Картечью… Прицел… Трубка… Огонь!
Звучали слова команды, и, заглушая их, гремели выстрелы. А в поле перед золотым осинником метались растерянные кони и вырастали черные кусты разрывов.
– Огонь! Огонь!
Вечером в расположение батареи привезли бочку бензина для заправки аэроплана. Вместе с бензином военлет Семенов получил приказ: утром следующего дня вылететь в район боев на трофейном аэроплане и произвести бомбометание.
Весь день он провел около аэроплана, тщательно исследовал его и даже с помощью двух красноармейцев завел двигатель. Аэроплан был исправен и готов в боевому вылету. Это радовало военлета Семенова.
Но не только он радовался исправности аэроплана.
– Он завелся! Он в порядке! Отлично, – радостно шептал брату Виктор, слушая, как яростно стрекочет ожившая машина. Братья наблюдали за аэропланом из фургона, который загнали в кустарник и сверху прикрыли ольховыми ветками. – Завтра, едва рассветет, мы полетим. Снимем часового. И – адью, красные!
Виктор был радостно возбужден. Единственно, что его озадачивало, хватит ли в баке бензина, чтобы дотянуть до аэродрома. Когда же вечером к аэроплану подъехала телега с бочкой, Виктор сказал брату:
– Благодари бога. Мы спасены!
Этот день был для братьев тревожным. Начался он хорошо. Братья встретились и, несмотря на все невзгоды, почувствовали себя счастливыми. Но затем события развернулись так, что оба чуть было не попали в плен. Это случилось, когда разъезд белых атаковал батарею.
Когда Яшечкин заметил между стволов осинника незнакомых всадников и тихо доложил об этом командиру батареи, Виктор тоже увидел их.
– Смотри, смотри! – сказал он брату. – Это наши. Они крадутся к батарее. Мы можем помочь им. Ударим с тыла. У меня есть гранаты…
Икар уже натянул поводья, чтобы вылететь на своей колеснице из своего укрытия, как вдруг тишина солнечного утра была вдребезги разбита орудийными выстрелами.
– Лопухи! – выругался Виктор. – Плохо маскировались. Сами влипли и нас чуть было не поставили под удар… Скорей бы прошел день. На рассвете полетим…
Котя обладал способностью легко сходиться с людьми. И, встретив на батарее настоящего военлета, Котя тут же потянулся к нему.
– У меня есть приятель, который поднял в воздух аэроплан с комендантского аэродрома, – сказал он военлету Семенову.
– Авиатор?
– Нет, он тогда был гимназистом. О нем в газете писали.
– Что-то не слышал про этого гимназиста, – ответил Коте военлет. – Я тогда на фронте был…
– Вы знали капитана Нестерова? – тут же поинтересовался Котя.
– Не имел чести, но был наслышан о нем, – ответил авиатор. – Геройский человек! А ты, значит, будущий артист. Я смотрел твое выступление. У тебя талант.
– Нет, – ответил мальчик, – я не буду артистом… Я буду авиатором. Как вы.
– Вот как! – произнес военлет.
– Я написал стихи о красном авиаторе. Хотите, прочитаю?
– С удовольствием, – ответил военлет Семенов. Котя заложил руки за спину, посмотрел в глаза своему единственному слушателю и стал читать:
Смелый красный авиатор В бой ведет аэроплан. В этот бой его послали Пролетарии всех стран.
На его аэроплане
Звезды красные горят.
Белым толстым генералам
Не отдаст он Петроград.
У него в кабине бомбы.
А в руке зажат наган.
Он ведет корабль воздушный,
Как бесстрашный капитан…
– Всё, – сказал Котя и опустил глаза.
– Так ты еще и недурной поэт! – воскликнул военлет Семенов. – Как же попал на фронт?
– Тетушка не согласилась оставить меня. А бабушки у меня нет.
– Вот ведь как жизнь складывается! – отвечая своим мыслям, воскликнул военлет. – Попал на фронт. И не сдрейфил. Ведь ты сегодня участвовал в настоящем бою.
– А вы не прокатите меня на аэроплане? – вдруг вкрадчиво спросил Котя.
– Обязательно, – ответил военлет Семенов. – Завтра слетаю на боевое задание, вернусь и прокачу!
– Утром приду вас провожать, – сказал Котя. – Я не просплю. И встречать буду.
В это время к ним подошел Яшечкин.
– Ты здесь? А я тебя ищу повсюду. Обедать пора.
– Спасибо, я не хочу, – сказал было Котя, но Яшечкин замотал головой.
– Никаких разговоров. В армии порядок общий. Раз обед – значит, все хотят есть.
Котя вопросительно посмотрел на военлета Семенова. Тот улыбнулся и развел руками: мол, ничего не попишешь.
– А вы пойдете обедать? – спросил мальчик военлета.
– Обязательно.
Полевая кухня расположилась у крайней избы. На двух колесах дымился большой котел с трубой. И к этому котлу выстроилась очередь бойцов. Котя встал в очередь, а Яшечкин куда-то отлучился и вскоре вернулся с котелком и ложкой.
– Бери ложку, бери бак, – сказал он весело.
– А вы?
– У меня тоже есть, – ответил боец и показал Коте второй котелок, ложку же он вынул из-за голенища сапога, где у солдата всегда хранится ложка.
Повар в белом колпаке, похожем на облако пара, большой ложкой, «разводящей», подцепил из котла густые дымящиеся щи и вылил в Котин котелок.
– Ой, много! – воскликнул Котя.
– Сколько положено, – спокойно сказал повар и протянул Коте пайку хлеба.
Котя и Яшечкин расположились в сторонке, прямо на траве, и начали обедать. Щи оказались очень вкусными, тем более что мальчик со вчерашнего дня ничего не ел. Он ел с аппетитом.
– Вкусно? – спросил Яшечкин.
– Вкусно.
– Ешь на здоровье. А ты почему без хлеба?
– Я маме отнесу…хлеб.
Яшечкин сочувственно посмотрел на мальчика, но сказал:
– Ешь с хлебом. Маме тоже дадут. На фронте всем дают поровну… Ты небось к мамке хочешь? Сколько ребятишек хотят к мамкам, к тятькам, а война не пускает. Будь она неладна!
Котя опустил голову. Воспоминания о маме омрачили его. Даже ароматные солдатские щи утратили свою прелесть. Яшечкин ел и исподлобья глядел на Котю. Он думал, как бы утешить мальчика. И вдруг полез в карман и достал оттуда свернутый улиткой новенький солдатский ремень.
– Держи! Это тебе!
Котя просиял:
– А как же вы?
– Это запасной. У солдата всегда должен быть запас.
– Для друга запас? – спросил Котя.
– Для друга.
Котя занялся подарком и отвлекся от трудных мыслей…
8
Котя проснулся среди ночи и никак не мог понять, где он. Словно заблудился во сне и попал в какое-то темное, незнакомое место. Под ним вздрагивал пол, а стекла мелко дрожали. Он опасливо открыл глаза. Раздавался тяжелый грохот, в темных окнах время от времени возникали огненные всполохи, и стекло становилось красным. При этом коротком тревожном свете в углу мерцал медный умывальник, похожий на старинный шлем. Когда же вспышки исчезали, окна снова заливала тьма.
Котя сел и, услышав, как зашуршало сено, вспомнил, что лежит на полу. Вспомнил, что вечером Яшечкин уложил его спать в избе. Принес откуда-то охапку пахучего сена и уложил, а сверху накрыл своей шинелью. Здесь же, в избе, устроились на ночлег военлет Семенов и еще несколько бойцов.
«Кто это стреляет? – подумал мальчик. – Может быть, белые? Те самые белые, которые открыли огонь по вокзалу, когда там шел спектакль? Может быть, батарея отбивается от белых? А если не отобьется? – Коте стало не по себе. – Где же Яшечкин?»
Снова грохнуло. Снова стекло стало красным. При свете этой вспышки Котя огляделся и увидел Яшечкина. Старый боец спокойно спал, свернувшись калачиком. Ему, наверное, было холодно в одной гимнастерке. Увидев, что Яшечкин рядом, Котя успокоился. Он взбил сено и лег, при этом прикрыл своего друга краешком шинели.
Котя долго не мог уснуть. Теперь он думал о папе и маме. Где они? Ведь станцию заняли белые. Может быть, их ранило? Или они попали в лапы контрразведки Юденича? Потом мальчик вспомнил мчащийся фургон, бледное, неподвижное лицо Икара. Он спешил, потому что спасал артистов Героического рабочего театра. Увез их в безопасное место, а Котю оставил на пылающей привокзальной площади.
Котя уснул так же неожиданно, как и проснулся. Исчезли красные стекла, медный шлем, спящие на полу бойцы…
Когда же он снова открыл глаза, стрельба прекратилась. В окнах стоял мутный рассвет. Котя приподнялся и прислушался. И вдруг до его слуха донесся дробный рокот мотора. «Аэроплан! – подумал мальчик. – Он улетает. Я обещал его проводить…» Котя поднялся, стряхнул с себя сено и на цыпочках направился к двери, держа за шнурки ботинки.
Утренняя прохлада сразу разогнала остатки сна. Аэроплан тарахтел где-то близко, за домами. Мальчик проворно обулся, шнуруя ботинки через дырочку, и побежал.
Он бежал огородами. Гулкий, отрывистый звук подгонял его. Уже кончилась деревня, и Котя увидел полянку, на которой стоял аэроплан. Пропеллер вертелся так быстро, что перед аэропланом возник прозрачный круг. На другой стороне полянки Котя увидел знакомый театральный фургон с красными звездами. Котя очень удивился: «Неужели наши приехали?» – но задерживаться не стал, побежал дальше.
Яшечкин проснулся от скрипа двери. Не открывая глаз, протянул руку в правую сторону: Коти-но место было пусто. Сон как рукой сняло, боец вскочил на ноги. И только тут до его слуха донесся дробный стрекот аэроплана. «Значит, Котя убежал вместе с военлетом Семеновым!» – смекнул боец и Почти в ту же минуту увидел, что военлет Семенов спит, закрывшись с головой кожаной курткой.
«Тут что-то неладно!» – подумал Яшечкин и стал будить военлета.
– Военлет, вставай! Слышь! Твой аэроплан улетел! – крикнул он и, подхватив винтовку, бросился к двери.
А Котя тем временем добежал до полянки, где стоял готовый к отлету аэроплан, и остановился, не зная, что делать дальше. Ведь выбегать на «летное поле» не полагалось.
Котя замахал рукой и крикнул: «Я пришел, я не проспал!» – но его голос затерялся в грохоте мотора.
Некоторое время мальчик стоял, внимательно разглядывая аэроплан. Пропеллер вращался, крылья вздрагивали, однако аэроплан не взлетал. Котя заметил, что он не взлетает потому, что кто-то держит его двумя руками, вцепившись в хвост. Это был… Икар! Так вот почему на краю поля стоит театральный фургон! Икар приехал и не дает аэроплану взлететь. Почему?
В это время за спиной мальчика раздался винтовочный выстрел. Котя оглянулся и увидел бегущего Яшечкина. Это он стрелял в аэроплан и кричал:
– Стой! Стой, стрелять буду!
И стрелял.
Почему Яшечкин стрелял в военлета Семенова? Почему Икар вцепился в хвостовое оперение аэроплана и не дает ему взлететь? В следующее мгновение Котя увидел самого военлета, только не в кабине аэроплана, а бегущим с наганом в руке.
1 2 3 4 5 6