– Вы, наверное, знаете, что эксклюзивные товары стоят на порядок выше ширпотреба. Вы, наверное, знаете, что такое монополия. Вы, может быть, догадываетесь, что это азы экономики.Банкир нервно снял очки.– Ну а для этого, господа, нам придется раскошелиться. Вы же понимаете, что такое пять звезд.– Я не понимаю, – сказал Шакир.– А от вас этого не требуется, – улыбнулась Чарли. – Это моя забота.Шакир наклонился к уху Арслана и сказал тихо:– Позови Махмата и Ардана.Арслан кивнул и уже хотел было подняться, но Шакир жестом его остановил:– Потом.– Но вы отдаете себе отчет, чего это стоит? – спросил Кампино у Чарли.– В смысле денег? Да. Все расчеты вам будут предоставлены. – Она кивнула Ахмату, и тот раздал собравшимся голубые папки. – Прошу вас открыть документы на последней странице. Там обозначена сумма прописью.– Ха-ха… – как-то нервно засмеялся банкир. – Но эта цифра нереальна. Даже если мы согласимся вложить все дивиденды.– Да, этого будет маловато. Но, надеюсь, ваш банк даст нам ссуду?– Нет.– Почему?– У нас нет денег.– А у вас, господин Шакир?– Нету. А тебе и копейка не дам.– Что вы скажете, мистер Кампино?– Боюсь, что и я мало чем смогу помочь…И этого Чарли тоже ждала.– Ну что ж, тогда нам придется выпустить дополнительные акции.Она сказала это и замерла. Нет, они еще не поняли, они словно дают ей еще несколько секунд. Вот тогда она и вбила, последний гвоздь.– А раз у вас нет денег, придется продавать их желающим.Теперь все. Вот теперь можно выдохнуть. Глава 43 Старик Пайпс недолго развлекал себя делами отеля. Стоило ему взглянуть на самые важные документы, и он понял, что делать дальше – надо просто вызвать полицию. Эта простая мысль сразу же пришла ему в голову, и он был очень удивлен, почему его Черри до сих пор до этого не додумалась.С чувством выполненного долга он спустился в бар, где у него была назначена встреча со Светой.Правда, сначала Пайпс забежал в номер и надел джинсы. Во-первых, ему было неловко перед молоденькой и умненькой девочкой выглядеть заскорузлым стариком в костюме, а во-вторых, ему неловко было вообще в костюмах. Как-то так получается, что наша молодость проходит под знаком «denim», зрелость под знаком «cotton», а старость предпочитает «wool». У Пайпса все было шиворот-навыворот: в молодости клерком он парился в шерстяной тройке, потом почувствовал вкус свободной легкой одежды из хлопка, а сейчас обожал джинсы. Он не без основания считал, что эти народные штаны делают его похожим на ковбоя. Но не настоящего ковбоя – примитивной деревенщины, коровьего пастуха, героя анекдотов, а того ковбоя, что лихо разъезжает по экранам, паля направо и налево в плохих парней. Пайпс действительно был похож на Бронсона – эдакий опытный, даже пресытившийся, но еще ого-го какой легкий и подвижный ковбой: поджарая фигура, крепкий загар, седая благородная шевелюра и выцветшие голубые глаза. Настоящий шериф – мечта какого-нибудь заштатного американского городка.Света за это время тоже успела переодеться, и – о счастливое совпадение – тоже в джинсы. У нее было на это несколько причин: во-первых, она давала понять, что на сегодня занята, пусть не беспокоятся, а во-вторых, она предполагала, что старику наверняка захочется выйти на пленэр и посидеть на еле проклюнувшейся травке – так не пачкать же дорогущие платья. Мобильный телефон она тоже с собой не взяла, потому что ни с кем сегодня не собиралась общаться.– Я очень заинтересовался вашими мыслями, – сказал старик, заказывая бурбон. – Мне важно как можно больше узнать о России и о русских.– Это пожалуйста, это мы можем, – серьезно ответила Света. – О России я могу говорить сколько угодно.– А вот скажите, откуда вы все знаете? Вы ведь такая молодая.Света невольно зарделась. Она и сама предполагала за собой недюжинный ум, но когда тебе об этом говорят старшие – загордишься.– Я много читаю, думаю, размышляю, – сказала она, глубокомысленно сощурив глаза. – Вы ведь помните, как у старика Хема?– У кого?– У Хемингуэя, это ваш писатель?Если бы не густой загар, старик покраснел бы как юноша. Про Хемингуэя он слышал в школе, но с тех пор прошло много лет, а прочитать знаменитого соотечественника ему все было недосуг.– А, конечно. Так что у Гэмингвэя? – произнес он фамилию на американский манер.Света и сама пожалела, что упомянула красивую фамилию, потому что тоже ничего не читала.– Ну как же! Мы все учились немного, кое-где и кое-как, – вольно перевела она на английский русские стихи.– М-да… – протянул Пайпс, мысленно давая себе клятву обязательно купить сочинения Хемингуэя и прочесть все от корки до корки, чтобы найти другие, не менее замечательные по глубине высказывания.Света поняла, что пронесло, и почувствовала себя легко и свободно.– Знаете, это я только с виду такая легкомысленная, а в самом деле меня так все волнует. Я вот возьму какую-нибудь книгу и читаю, читаю, читаю… И думаю… Так много важных мыслей в книгах. Я ведь, знаете, еще в детстве любила петь и танцевать, стихи читала наизусть. Мне все так и говорили: Светка, ты будешь артисткой, настоящей, как Алла Пугачева.– Это кто?– Фи, он не знает Пугачеву! – искренне удивилась Света. – Это наша самая великая артистка.Пристыженный Пайпс молча выпил свой бурбон.– Вот, а когда я школу закончила, сразу поехала в Москву, чтобы поступить в театральный институт. Знаете, я так люблю театр, запах кулис, аплодисменты, грим, всякие роли, эти… ну, мебель старинная, костюмы… Ах, театр…– И что?– Блат. Кругом один блат.– Что это – блат?– Знакомство, родственники всякие, деньги. Можно было и другим путем, но мне было противно.– Каким?– Переспать с преподавателем. Да-да, не удивляйтесь, мне сразу на экзамене профессор сказал: хочешь работать в театре? Хочу. Тогда переспи со мной! Представляете?– Ужас!– А я тогда девочка чистая была, наивная, мне так противно стало… И куда ни приду – везде одно и то же. Я уже даже покончить с собой хотела. И еще такие все мерзкие старики… То есть я хотела сказать, что мне было просто противно. Как это можно: искусство – и такое? Но я себе слово дала: умру, а в театре работать буду.Пайпс слушал Свету с открытым ртом и уже корил себя за циничное желание с ней переспать. Бедная девочка, она так настрадалась.– Устроилась лифтершей. Зарплата – копейки. Жильцы, бывало, мне хлеба давали, чтобы я в голодный обморок не упала. А за квартиру платить надо. Потом и это кончилось.– Почему?– Лифт сломался. А хозяин квартиры ничего знать не хочет – или ты переспишь со мной, или убирайся.– Это же кошмар!– Что вы! Кошмар еще и не начинался. А я каждый вечер в театр ходила, на самые лучшие спектакли. Тихонечко сяду в последнем ряду и плачу.Пайпс заказал еще бурбона, чтобы утопить горе в вине.– А потом я влюбилась. Он артистом был. Гамлета знаете?Это Пайпс, слава богу, знал.– Вот он Гамлета играл. Такой красивый, умный. Я так его любила. Мы собирались пожениться, но его семья меня не захотела – как же, я простая девушка, а он знаменитость. И он меня бросил. Беременную.У Пайпса невольно сжались кулаки. Ах, попадись ему сейчас этот Гамлет, он бы ему показал «То be or not to be»!– Так у вас есть малыш?– Нет, – тихо сказала Света, тщательно прикусив губку. – Погиб ребеночек. При родах погиб. И знаете, мне тогда все стало все равно. А тут подруга моя пришла и говорит: хочешь денег заработать? Я даже не спросила как. Вот она меня в публичный дом и привела.Пайпс уже только качал головой. У него не было даже сил восклицать.– Да-да, в публичный дом. И бандерша там знаете кто? Герой Советского Союза. Я испугалась, закричала, но меня схватили и изнасиловали. А потом забрали паспорт и сказали, что, если откажусь, меня сдадут в милицию. Целый год я у нее работала. А потом она вышвырнула меня на улицу. И теперь я испорченный человек, кому я такая нужна? Нет счастья в жизни.И она, достав из сумки платочек, аккуратно промокнула сухие глаза.А вот у Пайпса глаза были действительно на мокром месте.Он был и шокирован, и счастлив. Судьба этой милой девушки тронула сердце наивного, отзывчивого американца так, как никакой голливудский фильм. А счастлив он был потому, что, кажется, наконец встретил свою судьбу во второй раз (первый – это была мать Чарли). Как разительно отличалась эта простая русская девушка от его знакомых девушек в Америке. Те тупо жевали жвачку, говорили куриным языком рэпэров и едва ли могли показать на карте Европу. Эта знала писателей, и даже американских, прожила тяжкую жизнь и осталась притом душевным и открытым человеком. Только открытый человек может так честно и искренне рассказать о своей жизни.Если бы старик Пайпс знал, что из всего повествования Светы только лифт и бандерша – Герой Советского Союза были правдой, он бы не поверил. Просто ему очень хотелось, чтобы это было правдой.– Света, простите меня, старика. Я сначала думал, что вы обыкновенная… гулящая женщина. Я хотел воспользоваться этим, но теперь понимаю, как сильно это оскорбило бы вас.«Оп-па, – подумала Света, – перестаралась».– Давайте просто говорить с вами, вы мне будете читать стихи, а я буду вас слушать, кажется, я начинаю молодеть.«Вот это другое дело», – успокоилась Света.А зря. Она еще не знала, что Пайпс – отец хозяйки гостиницы.У Чарли со Светой, да и другими проститутками, промышляющими в отеле, были весьма напряженные отношения. Как-то раз она застала именно Свету в лифте, делающую минет сразу трем поддатым финнам. Скандал вышел грандиозный. Чарли выперла из гостиницы и финнов, и Светку, и заодно всех ее коллег.Правда, через два месяца все стало на свои места, но Света старалась не попадаться Чарли на глаза.– Я приглашаю вас на обед, – торжественно произнес Пайпс.И это звучало так, словно он предлагал руку и сердце.– Благодарю, – сдержанно произнесла Света.Она сама себе сейчас ужасно нравилась. Глава 44 Шум, крик, вскакивания с мест и беготня… Чарли достала свой мундштук, вставила длинную сигарету и закурила. Дым улетал в потолок и тут же исчезал, вытянутый хорошей вентиляцией.Американец несколько раз подбегал к Чарли и говорил:– Это невозможно, но чертовски заманчиво!Чарли даже это не радовало. Ей почему-то вдруг все стало безразлично. Она смотрела на Ахмата, который заискивающе улыбался Шакиру, и думала, что ошиблась в этом человеке, но ей было ничего и никого сейчас не жаль. Кроме самой себя.Собственно, что она собиралась сделать? Поменять порядки в этой стране? Изменить вековой характер русских? Сблизить Восток и Запад? Нет. Она так далеко не загадывала. Она поставила себе в жизни скромную, но вполне достижимую цель – построить в России отель.Перед Богом, если он есть, она явится одна, без московских банкиров, без Шакира, без Ахмата и даже без отца. И что она скажет, когда Бог спросит: ну и как? Неужели станет валить на каких-то мелких людей, помешавших ей выполнить Миссию? Нет. Она не станет, потому что никто ей не помешает. Она или сделает, или умрет…Чарли вздрогнула от собственных мыслей и от того, что поняла: умереть в этой стране куда легче, чем жить.Если бы пять – десять лет назад ей кто-нибудь сказал, что она будет думать о смерти, и в связи с чем – с отелем? – она бы сочла это дурацкой шуткой. Вот и вздрогнула сейчас: что это со мной? Ну-ка, Чарли. Выше нос!Сибиряк так и не проснулся. Чарли, собственно, уже на него и не рассчитывала. Она надеялась только на чудо.«Я как русская», – с ужасом констатировала она.– Итак, господа. – Чарли загасила сигарету и спрятала мундштук в карман. – Я полагаю, вы успели обдумать мои предложения и можно перейти к голосованию.В зале сидело одиннадцать человек. Впрочем, количество людей не имело значения. Голосами тут были акции. А их расчет слишком хорошо был известен Чарли. В лучшем случае сорок пять процентов на ее стороне, сорок пять на стороне Шакира. Теперь все и решится.– Прошу, господа.И она положила в белую коробку двадцать пять своих шариков.Американец подбежал к столу, заканчивая с кем-то говорить по мобильнику.Чарли только услышала конец разговора:– Yes, yes, sure…Очевидно, советовался с держателями, которых представлял.– Мистер Кампино, – улыбнулась Чарли, – прошу.– Я не верю тебе, – сказал американец и положил свои шарики… в белую коробку.Чарли качнула головой. Ну и шутки.Шакир встал и бросил свои двадцать шариков в черную коробку.Пока все идет по плану.Сорок пять против двадцати.Банкиры еще дошептывались, и это давало надежду Чарли.Затем встал самый молодой из них, подошел к коробкам и, состроив некую виноватую мину Чарли, опустил шары в черную коробку. Нет, они не рискнули, они боятся чеченцев.И в этот момент открыл глаза сибиряк.– Вот я вас всех послушал-послушал… Не, я не спал. Я очень внимательно слушал. Знаете что, ребята. Мы сделаем так. Я пять шариков отдам хозяйке, а пять на всякий случай положу в другую коробку. Знаете, как говорят на Западе – не клади все яйца в одну корзину.У Чарли поплыло перед глазами. Она ожидала проигрыша, она, чего греха таить, ждала победы. Она не ожидала ничьей.И надо же, медведь сибирский, ее же мудростью ее укорил.– Ну что? – сказал московский банкир. – По уставу решение, не набравшее больше половины голосов акционеров, считается непринятым.Как она это забыла. Это было все-таки поражение.– На всякий случай предлагаю пересчитать шары, – упавшим голосом предложил американец. – Закон есть закон.Тот же молодой банкир взял белую коробку и стал считать вслух, выкладывая шары:– Один, два, три…Чарли стала собирать со стола бумаги.– … Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят.Банкир взял другую коробку и снова стал отсчитывать монотонно:– … Одиннадцать, двенадцать…Чарли наклонилась к фермеру.– Извините, что я не дала вам слово, – сказала она. – Но вы понимаете…– Нормально, – кивнул зарайский фермер.– Сорок семь, сорок восемь… сорок девять.И с этими словами банкир достал последний шар.– Ошибка? – спросил он неизвестно кого. – Здесь не хватает шара.У Чарли дернулась щека. Шакир стал шарить по карманам. Банкиры тоже.– Нет ошибки, – вдруг тихо, но внятно сказал Ахмат. – Это мой шар. Мой один процент.– Э-э… Слушай, положи давай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39