– Бестолочь! Если так железом порвали, только на телеге и ехать! Нет же! Мы молодые да сильные, от нас не убудет!Парень оказался здоров, что молодой бычок, и так же тяжел. Безрод просунул руки под тело, задрал бороду в небеса, что-то истово прошептал и одним рывком вздернул молодца на руки. Ничего, что тяжел, руки не отсохнут! А если жив останется, с самого ремней настругать бы за безрассудное ухарство! С кем же, интересно, схватился молодец? Так порвать бычачий доспех – силища нужна дикая! Безрод сделал первый шаг. Тяжко! Ничего, подтолкнут боги в спину. Парень, видать, не последний в сече был, такому грех не помочь.– Потерпи, дружище, – шептал Сивый. – Нам бы только до княжьего терема дойти!Открылись наспех залатанные собственные раны. Безрод, обливаясь потом и кровью, кусая губы, выступил из-за лип. Редкие прохожие спешат по своим делам, по сторонам не глядят. И, как назло, ни одного стражника!Вот ведь чутье у старого – поблизости оказался давешний пьянчужка с козлиной бородой. Безрод с натугой улыбнулся старому знакомцу и пошел быстро, как мог, благо искать дорогу не пришлось – прошедшая рать оставила весьма заметный след. Справа и слева, откуда ни возьмись, как по волшебству выросли зеваки.– Молчать! – рявкнул Безрод.Тишина как воздух нужна. Перестанет молодец сопеть, только одно и останется – положить наземь и самому сделать все, что нужно. Толпа послушно умолкла. И уже не поймешь, чья кровь на земле остается – то ли спасенного, то ли спасителя.Вот и терем. Сивый от души заехал сапогом в дубовые ворота с коваными полосами – аж гул пошел по всей округе. Стража переполошилась, загремела засовами. Слава богам, попался кто-то глазастый, в окошко углядел, что к чему, – мигом разнесли дубовые створки на две половины, и Безрод, едва не падая, ступил на двор. Зеваки внутрь не пошли, остались у ворот.– Быстрее! Куда нести, бестолочи!– Сюда неси! – На пороге амбара появился средних лет воин, дверь держал широко распахнутой, глаза метали искры. – Живее!Безрод не заставил себя упрашивать – мигом взлетел по ступеням и осторожно внес раненого в проем. Таки умудрился протиснуться с ношей на руках.– Туда. – Воин, должно быть, воевода, показал в дальний угол.Весь амбар был полон раненых, яблоку негде упасть, только-только внесли. Волоковые оконца распахнули настежь, дабы запах гниющих ран и крови не застаивался. Однако на всех порубленных ворожцов не хватало. Безрод положил найденыша на свободное место, огляделся. Все старики заняты, у каждого на руках страждущий. Вои стонут, кривятся, скрипят зубами. Всего в шаге стоит громадный ворожец, бормочет наговор над раненым соловеем, да все равно не жилец парень на этом свете. У такого грех лекаря отнять. Сивый оглянулся на воеводу. «Не знаю!» – мрачно скривился тот. Была не была! Безрод ухватился за посеченный доспех, там, где было разрезано (с ремешками возиться – только время терять), напрягся – да и располовинил.У воеводы аж глаза полезли на лоб.– Меч и тряпки!Тот мигом протянул свой меч, подозвал кого-то из молодых дружинных, одним рывком сдернул с молодца рубаху и разорвал на полосы.Рубаха, пущенная на перевязку с молодого да полного сил, оздоравливает крепче. В мече обретается дух бога Ратника – у кого же еще просить помощи для раненого? Безрод обернул меч полотнищем и зашептал:– Бог могуч, с неба солнца луч, молодца освети, не давай увести в смерти чертог, дай пожить чуток… – Приговаривал и поглаживал лезвие полотнищем.Вот старые знахари от дел оторвутся да намылят холку за ворожбу! Верно говорят, наглости боги не дают, люди сами воруют. Ворожить под носом у мудрых стариков – не щепотку наглости украл, а телегу с возом!– …Силой напитай, здравить помогай, меч-душа, чудно хороша, Ратника сестрица, помогай от смерти отбиться, молви брату слово, оживай парень снова! – Сдернул с меча полотно и бросил конец полосы на рану. Воевода, стоя в дверях, сдерживал любопытных.– Света! Света дай! – прошипел Безрод.Седобородый воевода развернулся к дружинным и мало не пинками согнал воев с крыльца.Показалось – или на самом деле в избу проник солнечный луч? Самый старый ворожец, тот, что стоял ближе всех, открыл глаза и, не переставая отчитывать раненого, косился на Безрода. И не прочтешь по глазам, зол старик или нет. Просто косится и знай себе наговор шепчет. Сивый перевязал найденца, приложил ухо к груди, прислушался. Вроде бьется, вроде дышит парень. Посмотрел на ворожца. Тот еле заметно кивнул. Безрод засобирался встать и… не смог. Сил не осталось. Хоть сам рядом ложись. Шумит в голове. С третьей попытки встал, поднял воеводин меч, еле переступая, пошел на свет. Облокотился о пристенок, зажмурился на солнце и протянул меч вперед. Кто-то тяжелый взошел на порожек и осторожно взял клинок.– Жив?– Жив. – Безрод открыл глаза.Стоят кругом дружинные, насупленные, будто съесть хотят. Безрод ухмыльнулся. Кому надо, тот и съест. Вот выйдут ворожцы да раскатают наглеца по косточкам. А эти бестолочи пусть пялятся. Денег за погляд не берут. А брал бы – озолотился. Безрод отлепился от пристенка, качаясь, пошел вперед. Дружинные стояли стеной и расступаться не думали. Враз углядели, что нет на чужаке пояса ни воинского, ни ворожского, и хоть бы гашник захудалый опоясал сивого. Даже бывалые вои не всякий раз ворожат самовольно – накличешь беду, – а тут вы только посмотрите… Много чести неподпоясанному самозванцу дорогу давать! Еще бестолочами обозвал! Чай, не дуб, корни не пущены, обойдет. Безрод и обошел бы, просто сил не осталось на лишний шаг.Воевода выручил. Рявкнул:– Раздайся! Раздайся, кому говорю!Раздались. Неохотно, правда, но дорогу на ворота открыли. Катись, мол, восвояси. И только было доковылял до середины двора, услышал шум за спиной. Кто-то окликнул: «Стой, Сивый!» Безрод остановился. Замер. Никак спохватились? Старики решили за ворожбу без разрешения смертным боем бить? Плевать, что старики! Ворожцы получат по шее, будто простые дружинные. Видал того старого ворожца в избе. Ручищи – словно бычьи ляжки, наверное, древесные корни голыми руками рвет. Такому холку начесать милое дело. Безрод повернулся к амбару, и усмешка сама собой застыла на губах.В шаге от двери двое здоровяков под руки держали воеводу, чей меч помог отобрать умирающего у Костлявой. Тот не мог стоять сам и без преувеличений висел на своих парнях. А на крыльце, прислонившись к косяку, мало-помалу сползал наземь давешний могучий ворожец, и голова его бессильно болталась по груди. Глава 2ПРИГОВОР – Хорошо, не отобрал всю жизнь! – громогласно буркнул здоровенный ворожец, спуская ноги с ложа. Слава богам, отлежался! Его и воеводу под руки проводили в опочивальню, сюда же по знаку верховного ворожца втолкнули и Безрода. – Еще немного – и рядом легли бы три трупа! Ты, я и Перегуж!– Ведь не легли же.– Уж не знаю, кого благодарить! Я старец немощный, на меня только дунь!– Ладно прибедняться! Здоров как бык, а все туда же! За старость прячешься.– Ты хоть понимаешь, что произошло?– А чего тут понимать? – буркнул Безрод, поднимаясь на ноги с лавки. – Я не пустил парня в дружину Ратника. Рановато ему пока.– Не знаю, кто тебя учил, но ты едва не перешел грань! Да, ты забрал силу из меча Перегужа, но погляди теперь на воеводу! Меня едва не упокоил, да почитай все ворожцы в амбаре головной болью маются! А ведь не мальчишки сопливые – на этом деле поседели!Сивый глядел исподлобья и молчал. Только-только начал шевелиться бессознательный Перегуж. Что сделано – то сделано. Иначе было нельзя. Верховный в упор глядел на Безрода и лишь головой качал:– Самого где порубили?– Пчелы покусали.– Брось трепаться. Мигом язык узлом свяжу!– С тебя станется, – усмехнулся Сивый и покосился на огромные руки старика.Мало-помалу пришел в себя Перегуж. Кряхтя, сел на ложе, сбросил ноги вниз и только охнул, когда под ладонь лег давешний меч.– Ох, парень, до сих пор не пойму, что это было. – Перегуж проморгался и огладил ножны. – Едва взял после тебя меч в руки, чую – холодом пальцы леденит. И перед глазами завертелось, ровно перепил.– Ясное дело. – Ворожец многозначительно посмотрел на Безрода. – Сивый из меча силу вытянул, меч – из тебя. Чуть не обескровил клинок.– Ладно, что все обошлось. – Перегуж пошевелил пальцами ног, повел плечами, покрутил шеей. Захрустело. – Парень жив остался. Нам теперь каждый боец на вес золота.– Не уверен, что обошлось. – Ворожец выглядывал в окно, и на лицо мало-помалу сходила тень, как на ясное небо перед грозой. – Княжий терем гудит – ровно пчелиный рой. Твоя ворожба мимо не прошла, даже князь почуял.– Ты гляди, – буркнул Безрод. – Ворожец на ворожце, ворожцом погоняет. Князь тоже из ваших?Старик отвернулся от окна, какое-то время пристально разглядывал Безрода и, наконец, коротко бросил:– В свое время узнаешь. Подойди, плечо дай.– Да не дави ты, уже по колени в землю вогнал! Полегче!– Не кряхти. Веди.– Куда?– На кудыкину гору!Вышли из избы, и, повинуясь указкам старика, Безрод подвел ворожца к входу в терем, помог подняться. А дальше только и оставалось, что мрачно кусать губу – старик, не спрашивая дозволения, ногами распахивал двери, а дружинные только прятали улыбки в бороды.– Полегче, Стюжень, дверь только навесили. До тебя месяца не провисела!Стюжень пнул сапогом последнюю дверь и едва не снес ее с петель. Князь о чем-то спорил с воеводами. Разгневался, покраснел. Безрод прикусил губу: тьфу ты, из огня да в полымя! Самое время на светлы очи вставать! Князь нынче зол, страшен, попадешься под горячую руку – быть беде. И ведь глядит с неприязнью, ровно сто лет знались и весь век враждовали. Сивый, не мигая, буравил князя стылыми глазами.– Здоров ли, Стюжень? Больно бледен.– А с чего румяным быть? До сих пор в ушах звенит. Только что поднялся.– Ты кто таков, что ворожишь без спросу и с людьми не чинишься?Князь вроде и словом не обидел, а все равно будто кулаком от души приложился.– Кто я таков, про то сам знаю, да тебе не скажу, – буркнул Безрод, глядя исподлобья. Невзлюбил князь – и ладно. Не больно-то нужно.Князь мгновенно сузил глаза, в них недобро заблистали гневные огни.– В яму захотел? Не можешь язык укоротить – сядешь в яму! Не с кем-нибудь говоришь – с князем! Спрашиваю – отвечай!– Чего не сажал, того не жни, чего не давал, назад не проси. – Сивый мрачно выглядывал из-под бровей, сведенных в нить.Стюжень все так же висел на плече Безрода, покряхтывал. Шумело в голове. Князя от злобы аж перекосило. Так стиснул поручень скамьи, что едва в щепы не смял затейливую резьбу. Держала Безрода на этом свете сущая малость – спасенная только что жизнь соловейского дружинного.– Уговаривать не стану. Больно дерзок. Захочу узнать – мигом язык развяжу. Еще не вяжут языки теми узлами, что развязать нельзя.– Крови жаждешь? – еле слышно прошелестел Безрод. Стюженевы пальцы на плече сжались, едва кости не смололи. – Скоро вдоволь напьешься.– Что? – зашипел князь.– Враг на пороге, – процедил Безрод. – Рот не перепачкай!– С кем говоришь, безрод!Ишь ты. Обидеть решил, безродом назвал. Смех один.– Мне клыки не показывай. Ты – им князь. – Безрод кивнул в сторону воевод и дружинных. – А по мне – так просто боярин. И не всякому боярину голову склоню.Князь аж зубами заскрипел, от злости побелел, а дружинные, дай им волю, изрубили бы дерзкого в ошметки. Но князь есть князь – взвился на ноги, вскинул голову и. не глядя на Безрода, процедил сквозь зубы:– П-п-падалью смердит! Отворите окна!Из палаты, вслед за князем, вышли все. Остались только Стюжень и Безрод. Старик не мог уйти сам.– Присел бы. – Сивый подвел старого ворожца к скамье.– Смел ты, парень, да так, что не пойму, смел или просто дерзок. Вроде и любить тебя не за что, а все равно благодарю. А еще за ворожбой ущучу – прибью насмерть. Падешь наземь, больше не поднимешься. Всякому кулику свое болото. Маши мечом, а в дела ворожские носа не кажи!– А почем знаешь, что не ворожец я? Может, зря ругаешься.– Зря не бьют бобря. Я воя с закрытыми глазами распознаю. А что пояса на тебе нет, так мне это не помеха. Иди. А будешь ворожить – прибью.Безрод вышел, а Стюжень еще долго смотрел Сивому вослед. Странный парень. Ему ведомо слово, ему покорился дух меча, ему помогли боги, но ведь не было в округе ворожца такой силы! Не было! Уж он, старый Стюжень, знал бы.Безрод вышел за ворота, в зарослях бузины подобрал меч, скатку, добрел до корчмы, по стеночке доковылял до каморки – да и рухнул на пол замертво.
Утром встал тяжело, а встав, зашатался. Словно полсебя отдал вчерашнему найденцу. Еле-еле пахнет рассветом. Солнце ворочается лениво, да вставать не спешит, день еще не начался, а ноги уже не держат. Безрод осторожно сошел вниз. На востоке лишь начало заряниться, город зябко кутался в сырую ночную тишину, и даже собака лишний раз не сбрехнет в такую-то рань. Так же было в то злополучное утро на заставе две седмицы назад: тихо, туманно и промозгло сыро.Только-только стало заряниться небо, а грузчики уже взялись за бочки и мешки. Время и самому под бочку встать. Быстрее погрузится Дубиня, быстрее уйдет. Не сегодня-завтра полуночники закроют губу.– Здоров ли, Дубиня?– Жаловаться нечего. Чего пришел?– Помочь хочу. Раньше погрузимся, раньше уйдем.– Никак узнал что-то худое? Оттниры близко?– Ближе некуда.– Не беда! Мы – бояны! Отобьемся! Чего кривишься?– Вроде и пожил на свете, а нос дерешь, будто дите малое.– Потому и нет мне от девок отбоя. То-то сам ворчишь, будто старик древний.– Больно много оттниров. И злы они. На вот, схорони. – Безрод протянул купцу меч и скатку.Сам подошел к бочатам на берегу, взгромоздил на плечи один и медленно, но верно, будто настоящий грузчик, пошел к сходням. Дубиня только крякнул.Безрод много где побывал, ходил и под ветром, и на веслах, но не представлял себе, что трюмы купеческих ладей так ненасытны. Носишь, носишь, а она все просит и просит! Еще и еще! Воистину ненасытная утроба – снаружи меньше, чем внутри. И хорошо бы с таким трюмом убраться отсюда пораньше. Если случай-шутник сведет в узкой губе Дубинины ладьи и полуночные граппры, ничего хорошего из этого не выйдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11