Она привыкла к ней, привыкла к неумолчному шуму прибоя, к жаркому солнцу и таинственным теням, мелькавшим под пологом листвы, и добровольно расставаться с этим волшебным, древним, как сам океан, местом ей очень не хотелось.
К тому же на этом острове жил Паркер Эванс, добавила про себя Марис, но тут же поспешила отогнать от себя эту мысль.
Только сейчас она заметила, что с такой силой сжимает в кулаке страницы рукописи, что верхние листы помялись и стали влажными от пота. Усмехнувшись, Марис переложила рукопись в другую руку и покачала головой. Она догадывалась, откуда взялись у нее эти сентиментальные мысли. Они родились у нее в мозгу в тот момент, когда Паркер читал ей отрывок о последнем свидании Рурка и Лесли. Все эти «поцелуи», «гладкая кожа», «податливая и теплая грудь» подействовали на нее так сильно, что она нет-нет да и задумывалась о «приятных возможностях», которые становятся доступны мужчине и женщине, если они этого захотят.
Что ж, подумала Марис, пожалуй, стоит вернуться в свою комнату и перечитать это место еще раз, чтобы освободиться от его магии. Она даже шагнула к выходу, но передумала. Лучше она вернется к этой главе дома – в знакомой обстановке, при свете любимой настольной лампы, надежно оградив себя от посторонних мыслей стенами их с Ноем спальни или рабочего кабинета. Читать же эти страницы сейчас, когда буквально в соседней комнате их автор предавался непристойным фантазиям, попадавшим под юрисдикцию полиции, было по меньшей мере неблагоразумно.
И прежде чем покинуть «солярий» – он же рабочий кабинет Паркера, – Марис сняла с полки один из романов Маккензи Руна. Она чувствовала, что заснуть ей будет нелегко, и надеялась, что приключения Дика Кейтона отвлекут ее от ненужных размышлений.
И от пустых фантазий, если они вдруг придут ей в голову.
Приехав на следующий день в хлопкоочистительный джин, Паркер спугнул енота, который рылся в мусоре.
– Эй, парень, уже утро! Ну-ка, брысь отсюда!.. – прикрикнул он, и енот стремглав бросился к пролому в стене. Мелькнул полосатый хвост, и зверек исчез в густых зарослях.
Паркеру нравилось приезжать сюда рано утром, еще до рассвета, пока воздух был относительно прохладен, а с океана дул легкий ветерок. Сидя неподвижно в своем кресле, он смотрел, как сквозь щели в досках протискиваются внутрь первые несмелые, нежно-розоватые лучи утреннего солнца. В такие моменты ему казалось, что старая постройка – живое существо, которое каждое утро пробуждается в надежде, что наступающий день вернет ему молодость.
Эта мысль была особенно близка Паркеру, потому что ему самому слишком часто хотелось, чтобы какое-нибудь чудо вернуло ему подвижность и радость полноты жизни.
Кроме того, он хорошо понимал, что чувствует каждый – будь то человек или старый джин, – от кого все отвернулись, на кого махнули рукой, решив: эта старая развалина ни на что путное больше не сгодится.
Сколько раз по утрам Паркер просыпался с этим гнетущим ощущением! Только иногда, еще находясь наполовину во власти сна, он забывал о своих невеселых обстоятельствах и – как в ранней юности – встречал новый день с волнением и надеждой. Но уже в следующее мгновение боль наваливалась на него всей тяжестью, и вместе с окончательным пробуждением приходило горькое сознание, что и этот день не принесет ничего, кроме все того же одиночества и балансирования на грани отчаяния.
Слава богу, он сумел в конце концов справиться с собой, хотя это потребовало почти нечеловеческих усилий и напряжения всей его воли. Он наполнил свои дни содержанием, поставил Себе цель, от которой не отступал, хотя страдания – и физические, и моральные – были порой таковы, что другой, более слабый человек давно опустил бы руки. И вот теперь до осуществления его мечты остались считанные недели.
Какая-то птица, впорхнув в сарай сквозь открытые ворота, вывела Паркера из состояния задумчивости. Усевшись на край настила, она принялась охорашиваться, и Паркер сумел ее рассмотреть. Коричневая пичужка величиной с кулак, покрытая мелкими желтыми крапинками… Майкл, любивший птиц, определил бы, что это за птица, с первого взгляда, но он в этой области был не силен.
Наклонив хохлатую головку, птица озадаченно посмотрела на Паркера блестящим глазком.
– Готов спорить – негромко проговорил он, – ты гадаешь, какого хрена я сюда приперся?
Впрочем, Паркер и сам не мог бы объяснить, почему он сидит здесь и разговаривает с животными и птицами, однако это его мало беспокоило. Паркер твердо знал, что не сошел с ума, и не испытывал страха. Все было в норме, он сам был и норме. Но были времена (и Паркер слишком хорошо их помнил), когда он разговаривал, нет – кричал на орды воображаемых крыс, которые вылезали из щелей в стенах и в полу, карабкались по его неподвижным ногам, ползали по коленям, копошились в паху, взбирались по животу вверх и, скрежеща длинными желтыми зубами, подбирались к горлу и лицу. Именно из того мрачного периода своей жизни Паркер вынес привычку беседовать вслух с каким-нибудь безобидным, живым, реальным существом вроде енота или этой пестренькой птахи. Такие разговоры успокаивали его, к тому же настоящих птиц и зверьков можно было легко прогнать одним движением руки, если их общество почему-то переставало ему нравиться.
Тут Паркер вспомнил: он прикатил в эти развалины, чтобы еще раз обдумать свой план и попытаться выявить не замеченные раньше ошибки. Он явился сюда, чтобы убедиться в своей готовности привести этот план в исполнение. Наконец, он просто хотел без помехи помечтать о том, как насладится своей местью, когда она наконец свершится.
Говорят, месть – блюдо, которое лучше подавать охлажденным. Что ж, он последовал этому правилу: он ждал достаточно долой – целых четырнадцать лет. И теперь ему, пожалуй, уже ничто не помешает.
Усмехнувшись, Паркер снова посмотрел на птицу, которая, успокоенная его неподвижностью, снова принялась чистить перышки. Почему-то он вдруг решил, что это виргинский дрозд, хотя полной уверенности у него по-прежнему не было. Дрозд чем-то напомнил ему Майкла, и Паркер улыбнулся, вспомнив, как иногда он убегал сюда, чтобы скрыться от своего домоправителя. Ситуация, когда двое убежденных холостяков живут в одном доме («два медведя в одной берлоге», – невольно подумал он), была взрывоопасной просто по определению. Впрочем, когда разражалась ссора, виноват почти всегда оказывался Паркер. По сравнению с ним Майкл обладал терпением святого.
При этом Паркер отлично понимал, что без Майкла он обойтись не может, – понимал и со страхом думал о том, что когда-нибудь им все-таки придется расстаться. Майкл упорно отказывался сказать, сколько ему лет на самом деле, но Паркер почти наверняка знал – ему уже за семьдесят. И, говоря откровенно, ему следовало день и ночь благодарить бога за то, что, несмотря на свой почтенный возраст, Майкл сохранил достаточно сил и энергии, чтобы ухаживать за ними обоими.
Паркер любил Майкла. Нет – боготворил!
И все же бывали дни, когда даже многострадальный и долготерпеливый Майкл начинал безмерно его раздражать. Это случалось в те мрачные периоды, когда Паркеру необходимо было полное одиночество и когда даже самая большая комната становилась ему тесна, не в силах вместить всех демонов, с которыми он был вынужден сражаться.
Но сегодня утром Паркер удрал в джин не столько для того, чтобы скрыться от укоризненного взгляда своего друга, сколько для того, чтобы подумать о Марис. Именно здесь, среди этих ветхих стен, в его голове зародился план, как заманить ее на Санта-Анну, как подчинить своему влиянию и сделать послушным орудием своей мести. Все сработало так, как он хотел, кроме одного…
Он не рассчитывал, что Марис так глубоко его взволнует, овладеет всеми его помыслами. Паркер понимал: если уж он решил заставить Ноя Рида на своей шкуре испытать, что такое настоящий ад, использовать его жену было бы не только логично, но и необходимо. Но он не учел, что в результате осуществления его плана Марис может оказаться в жерле действующего вулкана.
«Ну и пусть, – подумал Паркер сердито. – Она этого заслуживает, раз вышла замуж за такого подонка!»
– Выйти замуж только потому, что влюбилась в героя книги, которую он написал, – ну не глупо, а?.. – спросил он у дрозда. – Разве можно быть такой непроходимо наивной?!
Он не должен жалеть Марис Мадерли-Рид – это решено. Да, она рассмешила его; да, с ней приятно было поговорить – ну и что с того? Допустим, ему понравился ясный, прямо-таки акварельный взгляд, который Марис бросила на него, когда заметила его изуродованные ноги, но ведь это могло быть просто случайностью. И даже если Марис сочувствовала ему по-настоящему, это ничего не меняло. Ему не нужна была ее жалость. К тому же она, несомненно, не пожалела бы его, если бы догадывалась, какую дьявольскую штуку он приготовил для…
– Грязный сукин сын!
Паркер резко повернулся вместе с креслом и едва успел уклониться от увесистой книги, летевшей ему прямо в голову.
15
Подняв тучу пыли, книга упала в двух шагах позади него, но Паркер узнал обложку. Это была первая книга из серии о детективе Дике Кейтоне.
В дверях стояла Марис, и вид у нее был самый воинственный. Когда она пришла сюда в первый раз, она вошла в помещение с опаской, но сегодня решительность сквозила в каждом ее жесте. Гнев и возмущение бурлили в ней, били через край, и Паркеру даже показалось – Марис испускает ослепительный свет, словно готовая взорваться сверхновая звезда. Вряд ли она испугалась бы, даже если б за порогом, на который она взошла столь решительно, начинался ад.
Но ее ярость не произвела на Паркера большого впечатления – главным образом потому, что лучи только что вставшего над горизонтом солнца били ей в спину, и он ясно видел просвечивающие сквозь тонкую юбку ноги – длинные, стройные, идеальные ноги. Взгляд Паркера поднялся по ним вверх и остановился на смутно очерченном трусиками треугольнике лобка, однако он постарался справиться с собой и остановил свой взгляд на более нейтральной зоне – чуть выше пояса и значительно ниже бурно вздымающейся груди. Он знал: Марис буквально кипит, и ему не хотелось провоцировать ее на необдуманные действия и поступки.
– Тебе не понравилась книга? – поинтересовался он самым вежливым тоном.
– Будь ты проклят!..
– Я уже проклят.
Сжимая кулачки, Марис шагнула вперед.
– «По крайней мере они расстались, сохранив друг о друге самые светлые воспоминания»!.. – процитировала она, остановившись в нескольких шагах от его кресла, и Паркер с удивлением заметил у нее на носу очки. – Либо ты плагиатор, либо обманщик, но и в том, и в другом случае ты – проклятый сукин сын!
– Ты это уже говорила, – заметил Паркер.
– Так кто же ты?! – воскликнула Марис, потрясая перед его носом сжатым кулаком. – Скажи, чтобы я знала, с кем связалась. Впрочем, плагиатор ничем не лучше лжеца!
– Насколько я помню, – хладнокровно проговорил Паркер, – это глава семнадцатая, страница двести сорок третья… Дик Кейтон на могиле жены. – Он попытался изобразить удивление. – Я не знаю законов, которые бы запрещали автору цитировать самого себя. Или пока я сидел на Санта-Анне, появилось какое-то новое правило?
Марис хотела что-то сказать, но гнев не позволил ей произнести ни слова.
– Кейтон, конечно, убит горем, – продолжал Паркер, – но вместе с тем он благодарен судьбе за то, что в его жизни была такая женщина, как Сабина. Мне казалось – это весьма удачная фраза.
– Действительно удачная. Настолько удачная, чтобы использовать ее еще раз. В «Зависти».
Когда, спросил себя Паркер, она взяла эту книгу? Когда наткнулась на этот абзац? Было ли это вчера вечером или сегодня утром, когда она читала за завтраком? Впрочем, где и когда значения не имело, важно было другое: теперь Марис знала его секрет. Не удивительно, что она разозлилась и начала метать икру.
– Почему ты солгал мне, Паркер?
– Я не сказал тебе ни слова лжи, – парировал он. – Если бы ты спросила, не я ли знаменитый Маккензи Рун, написавший популярную детективную серию о приключениях Дика Кейтона, я бы сказал – да. Но вчера вечером, пока мы обсуждали его… то есть мои книги, ты ни разу…
– Хватит нести чушь, Паркер! Ты промолчал, а это такой же обман, как и прямая ложь. Кстати, хотелось бы знать, почему ты скрыл от меня, кто ты такой на самом деле?
– Разве это так важно? – Паркер пожал плечами. – Я думал, для тебя важно качество текста, а не моя репутация. Впрочем, повторю: если бы ты спросила, я…
– Ты бы придумал какую-то глупую сказку, – отрезала она. – С самого начала ты только и делаешь, что лжешь, лжешь, лжешь!..
– Если бы я хотел сохранить тайну, я бы не вставил эту фразу в «Зависть». И уж, конечно, не стал бы советовать тебе прочесть первую книгу из серии о Дике Кейтоне.
– А вот я уверена, что это был очередной твой дурацкий тест на сообразительность! – раздраженно бросила Марис. Волосы ее растрепались, а щеки порозовели, словно всю дорогу от дома до сарая она бежала бегом, но пахло от нее не потом, а разгоряченным женским телом и немного – ванилью, как от свежеиспеченных булочек. Даже в гневе Марис была очаровательна, но Паркер понимал – сейчас не самое подходящее время для комплиментов.
– Я еще не видел тебя в очках, – сказал он. – Вероятно, обычно ты пользуешься контактными линзами; так почему же сейчас…
Но Марис отмахнулась от него.
– Я хочу знать только одно – почему?.. – спросила она, слегка понизив голос, хотя это и стоило ей большого труда. Паркер ясно видел, что ее грудь так и ходит ходуном, а в глазах сверкают молнии. – Почему ты решил сыграть со мной в эту глупую игру, Паркер? Или как там тебя зовут по-настоящему? Рун? Маккензи?
– Паркер Маккензи Эванс. Маккензи – девичья фамилия моей матери, поэтому, когда я подыскивал себе псевдоним, я решил: она мне подходит. Мама была польщена, к тому же Маккензи очень неплохо звучит. Я бы сказал – звенит, слышишь? Мак-кен-зи. – проговорил он по слогам. – Наконец, это довольно распространенная фамилия, и следовательно…
– Ты не ответил на мой вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77