А есть и украинская фамилия – просто Коваль. Может быть, это слово и на клинке означает если не имя, то прозвище?
По-видимому, нет.
Дело в том, что на другой стороне того же клинка буквы складываются в какое-то древнерусское имя. Эта сторона сильнее проржавела, уцелели не все буквы, да и те, что сохранились, утратили значительные части. Читать трудно.
Вот острая верхушка первой буквы, напоминающая «Л». Но может быть, это и «Д» – ведь низ не сохранился. Вторая буква видна ясно: «Ю», третья – «Д». И по форме его верхушки можно заключить, что та, первая, у которой не сохранилось низа, скорее всего «Л», а не «Д»: человек, выбивавший буквы, писал «Д» иначе. Затем видна левая половина кружка, который не мог быть ничем иным, кроме «О». А дальше – пропуск. Ржавчина целиком «съела» не только правую половину «О», но и всю следующую букву. А последняя, шестая буква опять читается ясно: «А».
На этой стороне выбито слово «Л Ю Д О…А». Пропуск между буквами «О» и «А» – широкий. Там должна была быть буква несколько шире обычной, например «Ш» или «Т». Тогда все слово можно читать: «ЛЮДОТА» или «ЛЮДОША».
Должно быть это – имя собственное, и притом мужское, поскольку сочетается со словом «коваль» мужского рода: в те времена не говорили, например, «машинист Иванова» или «доктор Вера». А мужские имена, оканчивающиеся на букву «а», то есть по форме, напоминающие современные женские (вроде позднейших Никита или Кузьма), совсем не были редки. Они могли оканчиваться и на «та» и на «ша»: скажем, Ратша или Гюрята. Поэтому нельзя с уверенностью сказать, как звали того мастера, что сковал меч: Людота или Людоша. Но нет сомнения в том, что этот, будем говорить, Людота, был кузнец – «коваль». И главное – это был русский мастер-оружейник, делавший такие мечи, какие изготовляли в ту пору лучшие мастера Европы.

Теперь, когда исследователи избавились от гипнотизирующей мысли, что если уж на Руси найден меч, так обязательно привезенный из-за рубежа, стали думать, что не обязательно и рукоять меча скандинавского или прибалтийского происхождения. Ее мог сделать тот же Людота, даже не беря за образец какую-то скандинавскую или прибалтийскую рукоять: подобные украшения встречаются, хоть и не очень часто, в отделке русских вещей, например вырезанных из кости.
Когда же Людота сковал свой меч?
Судя по «почерку» мастера – по очертаниям букв и по характеру узора на рукояти, – в первой половине одиннадцатого века, между 1000 и 1050 годами. Немного позднее того времени, когда другой русский грамотей процарапал на амфоре слово «ГОРОУХЩА».
Где он жил?
Это сказать трудно. Ведь меч найден недалеко от Миргорода, но он мог быть потерян много позже, чем вышел из мастерской, и притом далеко от места своего рождения. Все же нужно предположить, что такой искусный, и притом «знавший грамоте» оружейник жил и работал в каком-то крупном городе. Напрашивается мысль, что в Киеве или в Чернигове, но, может быть, и в Великом Новгороде, Смоленске или Полоцке. На Руси было тогда немного менее сотни городов, в том числе десяток крупных, а некоторые русские города славились тогда далеко за пределами Русской земли.
Итак, в одном большом русском городе больше девятисот лет назад мастер-оружейник отковал длинную полосу из нескольких жгутов различным образом обработанного железа, наварил оба ее края сталью, заострил оба лезвия, закалил клинок и выбил на двух его плоскостях свою метку: ЛЮДОТА КОВАЛЬ. В выбитые углубления он забил витую из железа и стали («демаскированную», как говорят специалисты) проволоку, чтобы буквы лучше выделялись (это называют теперь «инкрустация»). Потом, наверное, сам же отлил бронзовые пластины для украшения рукояти. Меч был очень нарядный – светлый, блестящий, с надписью на клинке, с яркой желтовато-красноватой, как бы золотой рукоятью.
Конечно, его купил – и должно быть, за немалую цену – какой-то воин. При каких обстоятельствах попал меч в бывшую Полтавскую губернию? Было ли там сражение или хозяин меча скончался и меч положили в могилу, сказать нельзя. Мы знаем только, что в конце прошлого столетия его нашли у казенной дачи местечка Фощеватая, близ Миргорода, что обстоятельства находки неизвестны, что хранился меч в Киеве, привлекал внимание многих знатоков древнего оружия и только лет через семьдесят после находки ученые узнали наконец, какова эта вещь на самом деле.
В начале книги мы говорили: судьба вещи раскрывается не сразу; дорогой предшественника каждый ученый может идти дальше, продолжить исследование и узнать еще много нового. Здесь перед нами другой случай: ученый еще и еще раз возвращается к уже решенному им же вопросу, применение нового метода дает ему новые возможности исследования, приводит к новым заключениям. И пусть эти выводы не соответствуют тому, что тот же исследователь говорил раньше. Никогда не надо упорствовать в своих заблуждениях. Настоящий ученый не побоится опровергнуть самого себя.

БАБИНО ПРЯСЛИЦЕ

Каждому клали в курган свое: мужчине – оружие, женщине – украшения, обоим – горшки. И конечно, свои несложные орудия для работы: ведь и «на том свете» каждый должен будет делать свое привычное дело: мужчина – мужское, женщина – женское.
Так, в крестьянских курганах топоры находят в мужских погребениях, а серпы – в женских. Ведь расчищать участок для посева, рубить лес – это было дело мужское, а жать серпом – женское. Еще лет пятьдесят тому назад у нас серпами жали женщины, а мужчины тот же хлеб убирали косами. И в Черной могиле, которая насыпана, как вы помните, тысячу лет тому назад, серпы относятся, по-видимому, к погребению женщины-рабыни.
Есть еще одна замечательная по многим причинам вещь, которую в Древней Руси употребляли только женщины. Это – пряслице, или, как тогда говорили, «пряслене». В самом слове вам уже, наверное, слышится знакомое «прясть».
Их находят в древних русских городах и селах десятками и сотнями.
Пряслица – вещички маленькие, изящные, похожие скорее на безделушки, чем на важные рабочие инструменты. Если посмотреть на них сбоку, они как будто бы разных форм: одни – просто как полоска, другие – как две миниатюрные трапеции, соединенные основаниями, третьи – как часть окружности. Но если смотреть на них сверху, как говорят, «в плане», то все пряслица непременно круглые и в центре каждого есть круглое отверстие около сантиметра в диаметре. Эта вещь была явно предназначена для того, чтобы вращаться.
Да, прясло, пряслице, пряслен или пряслене – своеобразное приспособление для прядения, маленький грузик, маховичок, который надевали на веретено, чтобы оно ровней вращалось, когда пряха его раскрутит, чтобы ровнее шла нитка.
Пряхой была еще сто лет тому назад всякая крестьянская женщина или девушка, а в древности – почти всякая горожанка. Она должна была напрясть ниток, наткать из них полотна, чтобы одеть всю семью, да еще сделать себе приданое: без этого и замуж не возьмут.

Грубо расчесанное льняное волокно прикрепляла пряха к гребню своей прялки. Пропуская несколько волокон через зубья гребня, она левой рукой тянула это «прядево», а пальцами правой руки крутила веретено, подобно тому, как крутят волчок, только не опирая нижний конец на пол, на весу. Волокна скручивались в нитку, нитка навертывалась на корпус веретена; по мере того как пряха пряла свою пряжу, веретено становилось все толще. А если на веретено надевали пряслице, оно крутилось дольше, нитка получалась ровнее.
Представьте себе, сколько нужно было прясть каждой женщине!
Сколько, например, надо напрясть ниток, чтобы из них соткать потом хоть один кусок полотна на одну только рубаху? Наверное с десяток километров!
Работа трудная, медленная.
«У ленивой пряхи и про себя нет рубахи» – говорит старая пословица.
Приходилось каждую минуту, свободную от других домашних дел, прясть да прясть.
У некоторых народов женщины прядут даже на ходу, заткнув гребень с прядевом за пояс. И, уж конечно, пряли русские женщины после трудового дня, особенно в долгие зимние вечера.

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, –
Говорит одна девица, –
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, –
Говорит ее сестрица, –
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».

Помните, за этим обыденным занятием застал пушкинский царь Салтан трех девушек, одну из которых (как раз не ту, что хорошо готовила, и не ту, что хорошо ткала) тут же решил взять себе в жены. Бытовая сценка, конечно, взята поэтом из тогдашней деревенской жизни. Девушки допоздна прядут и за этой работой делятся своими мечтами.
Но зимние вечера длинны, болтать с сестрами за пряжей тоже надоест.
Чтобы скрасить скуку постоянного прядения, в деревнях издавна устраивали посиделки. Девушки собирались прясть у одной из подруг по очереди. Разрешалось приходить и парням. За разговором, песней работа шла скорее. Устав, затевали игры – и снова за работу. Глядишь, и вечер прошел незаметно.
Конечно, у каждой пряхи было свое веретено, свое пряслице. Поэтому-то так часто находят пряслица и в курганах, и на древних поселениях.
Какие же они были, пряслица?
Разные.
Простейшие делали сами пряхи из первого попавшегося под руку черепка. Осколок посуды слегка обтачивали о какой-нибудь камень, придавая ему округлую форму, а в середине просверливали дырочку да и надевали на веретено.
Другие делали из глины, немного сплющив мягкий ее шарик и просверлив в нем круглое отверстие. Потом обжигали в печи – и глина затвердевала, как камень. Такое пряслице могло служить века.
Но были и каменные пряслица, каких сама пряха сделать не могла. Их-то и находят не только на поселениях, но и в погребениях: такая вещь была довольно дорога, ее, как ценность, клали даже в могилу.
Еще в прошлом столетии геолог Оссовский обратил внимание на то, что большинство таких пряслиц сделано из одного и того же камня – розового шифера, который у нас есть только в одном месте – на Волыни, в районе городка Овруча. В Овруче и в Киеве археологи нашли также мастерские, где делали пряслица. Оказывается, эти маленькие вещички высверливали из довольно больших прямоугольных плит шифера; остатки плит с рядами отверстий от высверленных пряслиц – своеобразные отходы производства древних мастеров – обозначают места мастерских.
Из овручского шифера делали не одни пряслица. Если будете когда-нибудь в Киеве, увидите, что в знаменитом Софийском соборе шиферные капители колонн и парапет на хорах; есть даже резные шиферные иконы. Конечно, такие крупные, тяжелые предметы тогда могли привозить только в города, близкие к разработкам камня.
А вот мелкий каменный товар из Овруча и Киева расходился по всей тогдашней Руси и даже за ее пределы. Пряслица из розового шифера находят, например, и в Болгарии, и, уж конечно, на берегах озера Ильмень и Чудского озера, Волги и Москвы-реки и даже на Таманском полуострове.
Но мода на них была лишь в определенное, хотя и долгое время. Первые шиферные пряслица появились в десятом веке, в одиннадцатом их встречается больше всего. В двенадцатом веке – уже меньше, в первой трети тринадцатого – еще меньше, а после монголо-татарского нашествия производство пряслиц в Киеве и Овруче, кажется, совсем прекратилось, и русские пряхи вновь вернулись к глиняным пряслицам.
Еще лет двадцать пять назад мне подарили за ненадобностью веретено с глиняным пряслицем, которыми пользовались лет за тридцать до того. Было это в селе Вирятине, Тамбовской области, и подарок я «передарил» в Москве Историческому музею. В наши дни в деревне пряху уже днем с огнем не найдешь. Если дома что и прядут, то не лен, а шерсть, а для шерсти пряслице на веретено не надевают. Возможно, что и прежде шерсть пряли без пряслица.
Шиферное пряслице – маленький, плотный, тяжелый грузик – было очень удобно для прядения. При меньшем размере оно весило столько же, сколько глиняное. И вдобавок это была изящная вещица. Каждая девушка хотела иметь такую.
Можно себе представить, что, когда бродячий торговец-коробейник заходил в глухое село или деревню, женщины и девушки наперебой спрашивали его, принес ли пряслены, и давали за них, не жалея, куски натканного холста или еще, что спросит коробейник – деньги-то в деревне были редкостью.
Ну, а дав за пряслен хорошую цену, его уж берегли. Старались не потерять и даже во время посиделок не перепутать.
Вот в темной избе потрескивает лучинка. При ее слабом, колеблющемся свете сидят на лавках девушки и прядут, напевая песни. Здесь же в углу примостилось несколько парней, которые подыгрывают им на дудках и гуслях, а сами только и ждут, когда устанут пряхи, когда захотят отдохнуть. Долгожданный час настал, и, положив возле прялок свои веретена, девушки весело пляшут с парнями. А есть и веселые игры. Например, такая игра со значением: от каждой девушки берут какую-нибудь вещь (тут уж в ход идут и ленты, и сережки, и пряслица от веретен), складывают их в шапку и под песню «Кому вынется, тому сбудется» тянут из шапки для девушек «счастье».
Но как говорит старая пословица: «Делу – время, потехе – час». И, садясь опять за работу, пряхи ищут свои веретена, разбирают пряслица, стараясь, конечно, не перепутать.
Наверное, поэтому на шиферных пряслицах зачастую можно увидеть разные значки-метки, по которым их можно узнать.
Метка меткой, а лучше все-таки надпись, чтоб уж никакого сомнения не было. Не знаю, как в деревнях, а в городах немало было грамотных людей, которые могли процарапать буквы не только на большой корчаге, но и на маленьком пряслице. Иногда здесь можно прочесть женские имена – Ульяна, Зоя, Ромада.
Из надписи мы узнали и самое название этого предмета. «Потворин пряслен», – написано на одном. Пряслен – это, конечно, сам грузик, а Потвора – имя владелицы, а может быть, как думают некоторые исследователи, и указание на то, что она считалась чародейкой – колдуньей.
Шиферный пряслен, конечно, был отличным подарком. На Руси издавна существовал обычай, согласно которому жених должен был подарить невесте богато украшенную прялку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29