Но мне сейчас нужно другое: я хочу знать, почему в доме такая мертвая тишина».
Жолт с трудом приподнялся. На столе лежала записка.
«Жолти! Черт бы побрал все твои художества! Тебя нельзя было добудиться. Сперва я решила, что у тебя жар, но жара нет…
Желая хорошенько порадовать семью, ты, судя по всему, поставил новый рекорд по свинству. Меня просто снедает любопытство: как попала к тебе в постель пятисотграммовая гиря? И еще есть вопросы, которые мне бы хотелось тебе задать. Оставайся в постели. Часов в двенадцать приду. Магда».
И тут в его памяти всплыл вчерашний день.
Они встретились с Дани на проспекте Арняш и сразу схватились.
– Зачем тебе этот Хенрик? Он же настоящий ублюдок. Посмотри на его рожу! – сказал Дани.
– Рожа, правда, чуть-чуть кривая, зато ловкости тьма.
– Да, ловкости тьма: одной рукой берет чашку кофе.
– Знаю я, почему ты завел этот треп. Просто-напросто ты боишься! А если так, то катись. Скатертью дорога! Беги домой к своей подружке гитаре.
– А у меня новая гитара, старик. Звучит восхитительно. Но сегодня желание бренчать унеслось.
– Куда же оно понеслось?
– Зуб болит адски, – вяло махнув рукой, сказал Дани.
– Покажи!
Жолт долго исследовал зубы Дани.
– Надо выдрать. Но не сейчас, а когда опухоль опадет.
– И во рту одним зубом станет меньше. Не понимаю, почему зубы не вырастают снова. По-моему, они устроены отвратительно.
– М-м… заячьи зубы бесспорно устроены лучше, – сказал Жолт.
– Почему? – рассеянно спросил Дани.
– Если б у человека они росли так же…
– …то мы бы жевали с утра до вечера.
– Представь такую картину, старик: в класс входит учитель, располагается уютно на кафедре, достает из портфеля репу и начинает хрустеть…
– …чтоб обтесать какой-нибудь зуб…
Они засмеялись, но Дани вдруг опять помрачнел.
– Вон твои приятели, – сказал он.
Хенрик, альбинос, с сигаретой в зубах, привалившись спиной к стене виадука и прилизывая белобрысые волосы, что-то такое рассказывал, а дружки его хохотали.
– Хелло! – сказал Жолт.
– Хелло, Жоли! Что с тобой, Даничек? Тебя стукнули по носу?
Дани не ответил. Хенрик, парень с асимметричной челюстью и невообразимо подвижным лицом, чтобы позабавить вновь подошедших, стал, гримасничая, как клоун, пересказывать свою «сногсшибательную историю»:
– Сидит на скамье один тип и девчонку кадрит. Так увлекся, что чертям даже тошно: ничего не слышит, не замечает. Я бритвой по штанам его сзади веду, весь шов распорол, а он и не чувствует. Тогда Бружи, из восьмого «В», да вы его знаете, с другого конца ка-ак запустит гнилым помидором и прямо угодил в черепок. Тут этот тип вскочил, портки с него вниз – так и было задумано, – и знаете, в чем остался? В лиловых подштанниках, старики! А по роже ползет томатный сок… Я думал, сдохну на месте… Что с тобой, Даничек? Не нравится?
– И правда, что подштанники были лиловые? – спросил Дани, когда утих гомерический смех.
– Ярко-лиловые, старик.
– А не зеленые?
– Если тебе приспичило погудеть, я с тобой, деточка, мигом расправлюсь. – И Хенрик угрожающе шагнул к Дани.
Вообще-то он был ненамного выше, но все знали, что Хенрик травленый волк, завзятый драчун и занимается к тому же дзю-до. Дани попятился, но провокационных вопросов не прекратил.
– Каким же лезвием ты воспользовался? Суперфигаро? – спросил он.
– А за это ты моментом схватишь супернокаут.
– Стоп! – сказал Жолт и, уперев в бока руки, стал между ними. – Полегче, Хенрик. Друг мой сказкам не верит.
– А мне плевать на твоих друзей.
– Мой друг имеет полное право усомниться. А как по-твоему? Нет? Я считаю, что такое право у него есть. Кипятиться из-за этого, однако, не стоит!
– Какой кипучий человек, – заметил вскользь Дани. – Заклокотал по всем правилам кипения.
– Но ты, Хенрик, можешь продемонстрировать все, что умеешь, – продолжал Жолт. – Вон «фольксваген». Сними эмблему, и Дани тогда поверит всему. Давай!
Хенрик колебался. Несколько минут он молча жевал резинку, потом выплюнул жвачку и произнес целую речь:
– Идиоты! Дебилы! Форменные кретины! Средь бела дня мы эмблем не снимаем. Но если вам хочется кое-что посмотреть – за мной! Гаврики! Пошли раздавать милостыню!
Два его приятеля, перекатывавшие во рту жевательные резинки, одобрительно хохотнули.
– Жми, Фради , – сказал один сиплым голосом.
– Подадим бедным трудягам, – подхватил второй.
– Видели вы когда-нибудь, как раздается милостыня? – спросил Хенрик.
– Нет, не видели.
– Ладно. Кто не видел, увидит. Пошли! Только предупреждаю: громко не ржать, а то садану по загривку. Без шуток.
У продовольственного магазина по улице Тромбиташ Хенрик и двое его приятелей отделились и шепотом держали военный совет.
– Они собираются вытворить какую-то несусветную глупость, – сказал Дани.
– Ну и что? Мы посмотрим, – сказал Жолт.
В магазине все пятеро взяли пустые корзинки и впились глазами в Хенрика. Альбинос подошел к прилавку. Подождал, пока преклонного возраста покупательница возьмет свои свертки, и положил на прилавок монету в пятьдесят филлеров.
– Отложите! – сказал он продавцу.
Продавец, лысый и краснолицый, естественно, ничего не понял.
– Говори скорей, мальчик, что тебе нужно!
– Отложите, – повторил Хенрик, – это ваше.
Продавец вытаращил глаза. Один из жующих резинку дружков захихикал.
– Что это? – в замешательстве спросил продавец, всматриваясь в асимметричную физиономию Хенрика.
– Это? Милостыня! – высунув голову из-за лежавших на прилавке сыров, прошипел Хенрик.
Прошло несколько минут, прежде чем к продавцу вернулся дар речи. О чем-то он, видимо, догадался, и шея его медленно покраснела.
– Что?
– Милостыня! – отчетливо сказал Хенрик и попятился к выходу.
– Товарищ директор! – нечленораздельно залепетал продавец. – Товарищ директор! Этих не выпускать!
Тогда Хенрик поставил у кассы пустую корзину и, обращаясь к кассирше, заныл:
– Будьте любезны, жалобную книгу!
Тучная дама не понимала.
– Что тебе нужно? – спросила она, беспомощно глядя на Хенрика, который умело разыгрывал возмущение.
Приятели отдышались только в Майоре.
– Глупость жуткая, – сказал Дани и прыснул.
– Вот это наколочка. Знаешь, старик, получи он нокаут, и то бы он так не обалдел. А какая у него сделалась рожа! Как будто ее растянули. Вы видели? – взволнованно, жуя жвачку, говорил тощий парень, похожий на вопросительный знак.
– Конечно, – подыграл ему Жолт, – ведь милостыню он получает не часто.
– Теперь в той лавчонке идет конференция. Участники не в силах сообразить, что там такое произошло, – сказал Дани.
– На это у них не хватает паров. Надо вернуться и поддать… Значит, так. Я войду и спрошу: «Скажите, дядя, пожалуйста, не заходил ли сюда мой братишка? Он альбинос. И всем сует милостыню. Такое у него, знаете, хобби. А вам он, дяденька, милостыни не подавал?»
– «Будьте добры вернуть деньги! – подхватил с жаром Дани. – Мы, к вашему сведению, совсем не миллионеры!»
Вообразив эту сцену, все пятеро громко захохотали. Хенрик был наверху блаженства. Бесцветные глаза его победоносно вращались. Он глядел на приятелей и все время подмигивал.
– А как с тренингом? Тренироваться мы будем?
– Фради, вперед! – пробормотал сиплоголосый.
– Тренироваться, старики, полагается каждый день!
– Бегать я не могу! – сказал Дани.
– Бегать? – презрительно фыркнул Хенрик. – Никто и не собирается бегать! Направление – хозяйственный магазин.
– Пойдем, Жоли! Ну их, этих кретинов, с их дурацкими фокусами!
– Боишься последствий? В этом твоя беда, – сказал Жолт строго.
– Да нет же! Просто у меня болит зуб, – испуганно сказал Дани.
– Ну ладно. Иди домой. Я к тебе как-нибудь забегу.
Дани с благодарностью улыбнулся и на углу улицы Тромбиташ незаметно исчез. Хенрик обнаружил его отсутствие только у самого магазина.
– А где Даничек? – спросил он.
– Нет его, растворился. Кто куда хочет, туда и идет, – сказал Жолт. – Какой трюк будет выкинут здесь?
По знаку Хенрика сиплоголосый и тощий мигом выплюнули жевательные резинки и вошли в хозяйственный магазин.
Через несколько минут, ссутулившись, с засунутыми в карманы руками они появились на улице и, молча гримасничая, пошли рядом с Жолтом и Хенриком. У бара гостиницы «Будапешт» все четверо остановились.
– Ну, удильщики, показывайте улов! – скомандовал Хенрик.
– В магазине ошивалось не больше трех покупателей, – сказал, оправдываясь, сиплоголосый и вытащил из кармана пластмассовую синюю мыльницу.
– А у тебя?
– Хе-хе! – ухмыльнулся тощий, поднося к носу каждого мыло «Каола». – Чтоб мыльница не стояла пустая. Верно?
– Скудоумно, – резюмировал Хенрик. – Что ж вы притащите теперь? Таз? Надо приносить вещи, – пояснил он Жолту, – между которыми есть какая-то связь.
– Не приносить, а красть, – уточнил Жолт.
– Это, старик, не кража, а всего только тренинг, – наставительно сказал Хенрик. – Подождите!..
Двое приятелей, сунув в рот жевательные резинки, принялись за догадки, чем поживится Хенрик. Хенрик принес пластмассовый крючок и, показывая его, был явно не в духе. Но приятели одобрительно закивали, воздавая Хенрику должное: теперь можно мыльницу прикрепить к стене.
– Ты пойдешь? – спросил Хенрик Жолта.
– Воровать неохота, – сказал Жолт.
– Решил отвертеться?
– Еще что! Ты, тупица, помалкивай!
Несколько минут Жолт слонялся по магазину и наконец собрал все, что присмотрел. Его забавляло, что люди так невнимательны.
– Поглядим! – сказал с любопытством Хенрик, когда Жолт появился у бара.
Сперва Жолт достал газету.
– Что это? – спросил Хенрик.
– «Эшти хирлап». Сегодняшняя. Принадлежит господину кладовщику.
– Принадлежала. Роскошно, – ухмыльнулся Хенрик. – И это все?
– Не все. Еще есть шнурки. Я их вытащил из туфель кассирши, валявшихся возле прилавка.
– Сила! – хохотнул тощий.
– Прирожденный грабитель! – сказал сиплоголосый.
– Грабитель ты, а я только прохожу тренировку. И не каркай мне в уши, глупая ворона, а то я заткну тебе глотку!
– Не ссорьтесь, друзья! Ты победил, Жоли!
– И это еще не все, – сказал Жолт. – Я взял на память вот эту гирю.
– Ну, знаете, это блеск! Как тебе удалось?
– А я купил двести пятьдесят граммов гипса, и, пока продавщица взвешивала, пятисотграммовая гиря перекочевала ко мне в карман.
Компания зааплодировала.
Спустя некоторое время все четверо поднялись в квартиру Хенрика. Хенрик показал свою коллекцию. В гардеробной, в огромном стенном шкафу, за занавесью тонкой ручной работы с прелестным шаркёзским узором скрывался диковинный склад. На полках, на вешалках, по образцу торговых заведений, лежали и висели всевозможные товары: намордник, бумажные носовые платки, бульонные кубики, венгерские и заграничные этикетки, сигареты, трубки десяти разных видов, резной штопор, моющее средство «Унимо», коробки со спагетти, батарейки, детская кукла, защитные очки разных цветов и размеров, электролампочки, коллекция книжных закладок (из кожи, полотна, бумаги, синтетики), самодельные домашние туфли – изделие народных мастеров, карты, одеколон и прочее – словом, все, что можно незаметно сунуть в карман. На отдельной полке были собраны автоэмблемы – десятка три. Они лежали рядами, а некоторые, подвешенные на стенке шкафа, были выделены особо: «вартбург», «ЗИЛ», «шкода», «Варшава», «фиат», «рено« и даже «порше«, хотя по улицам Будапешта машин «порше» ездило очень немного.
Жолт огляделся в этой роскошно убранной квартире, и голова у него слегка закружилась. То, что здесь жил криворожий Хенрик, казалось ему чем-то неправдоподобным.
– Ты ни разу не попадался? – спросил он.
– Попадался, – сказал Хенрик. И вдруг превратился в любезного хозяина дома. – Садитесь, пожалуйства, – сказал он элегантно и просто.
Они уселись в желтые пушистые кресла, и Хенрик открыл бар. Озабоченно перебрав бутылки, он нашел две откупоренные: с шотландским виски и водкой.
– С содовой или без? – спросил Хенрик.
– Жми, Фради! – сказал сиплоголосый. – Будем пить чистое.
– Льда нет? – спросил тощий.
– Лед есть, но он не нужен, – сказал Хенрик. – Да здравствует Жолт!
Они выпили. На глазах у Жолта выступили слезы.
– Пусть подохнут все владельцы табачных лавчонок, – пробормотал сиплоголосый.
– Верно! Смерть табачникам! – сказал Хенрик. – Выпьем за это!
– Почему именно табачникам? – спросил Жолт.
– Потому что один тупоголовый табачник написал донос… – объяснил Хенрик.
– Какой табачник?
– Неважно! Теперь он уже не табачник, а потерпевший. Он потерпевший, и ему от этого легче. Ничего, однако, страшного, старики. Он получит стоимость трубки, а я от моего предка – пару полновесных затрещин, и все дела.
Хенрик опрокинул в себя остатки виски и включил магнитофон. Пела Жужа Конц. Трое потягивали водку небольшими глотками, только сиплоголосый пил ее, как воду.
Жолт сперва чувствовал лишь легкое головокружение, но после четвертого большого глотка мир вокруг него покачнулся. Белая кружевная скатерть поползла по черному столу, как гусеница, а Жолт стал приподниматься из кресла, потому что заметил какое-то мягкое движение: комната словно бы взбиралась на гребень не очень высокой волны, потом опускалась на прежнее место. У Жолта громко стучало, почти звенело сердце. Переменчиво, тихо жужжала beat-музыка, и Жолт невольно потянулся к магнитофону. Он усилил звук. Несколько секунд играл только ударник, и стук барабанных палочек словно бил Жолта по лбу, причиняя острую боль. Самым странным, однако, было вот что: он никак не мог понять разговора приятелей, хотя знал, что они говорят о табачнике, который сейчас именуется потерпевшим, но долго в этом качестве не пробудет. Потом к Жолту приблизился карандашный рисунок, а может быть, сам он приблизился к рисунку; потом рисунок превратился вдруг в черный паровоз и загрохотал и залязгал у самых ушей. Жолт нагнулся. И со злобой почувствовал, что его собственной улыбкой управляет не он, а вынырнувший откуда-то белобрысый Хенрик. Мальчишки прыгали, как кузнечики, – может быть, они танцевали?
«Сплошная несуразица», – думал Жолт, потому что не мог ничего удержать в памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30