Качество супер, приятный ценник 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

У нас поспит, какая ему разница!
– Верно, и вы отдохните, вам не вредно, – поддержала подругу Варя. – Ребенок ваш, еще навидаетесь.
Боря нерешительно переминался с ноги на ногу, глядя на жену; увалень, он напоминал чем-то Ларю, суженого Ишечкиной, только у того непомерно длинные руки будто канатами оплетены – смотреть страшно.
– Да сколько ж можно, Валентина Степановна? – возразила Вера. – Мне просто совестно: он и на машине катается, он и в гости ходит!
– Тебе завтра вставать чуть свет, да и Борис не задержится. А ребенок-то хоть позавтракает нормально или нет? После дойки заходи, может, отдам.
Одна из ворон на сарае – кэр-кэр-кэр! Да что же это вы там не поделили, наконец?! Долго вас еще ждать или нет, вон какие синие сумерки!
– Да сейчас! – отмахнулась Валентина Степановна и к мужу: – Ну что ты стоишь? Неси в дом. – Затем к Вере: – Пойдем, поможешь укладывать.
Борис предупредительно распахнул калитку перед Кузьмой Николаевичем, а она ка-ак взвизгнет – в Галябах, небось, услышали. Собаки дружно отбежали на середину улицы, кошки выгнули спины, вороны подпрыгнули, но не улетели, зато птичья мелюзга брызнула во все стороны, а Митя во сне вздрогнул.
– До каких пор? – шепотом спросила мужа Валентина Степановна. – Ну прямо позорище!
– Ему бы только уши детишкам драть! – воспользовалась моментом Антонина. – Мои как его увидели, будто растаяли.
– Держи, – в сердцах сказал Кузьма Николаевич, передавая супруге Митю.
Открыл багажник, нашарил масленку, попросил Бориса приподнять калитку на штеках петель и через минуту дело было сделано, калитка открывалась без звука.
Валентина Степановна вынесла миску с пищевыми отходами, накормила всю лохматую и пернатую братию. Потом вместе с Верой они стелили постель в «той» комнате и укладывали мальчика. После всех дел хозяйка сказала:
– Что-то чаю давно не пила.
– И я соскучился, – поддержал Кузьма Николаевич.
– Нет уж, нет уж, мы пойдем! – заторопилась Вера. – Боря, ты чего расселся, как в гостях?
– Сиди, Боря, сиди! – вмешалась хозяйка. – Ты и есть в гостях. А ты, Вера, печево мое, говорят, нахваливаешь. Так вот и давай покажу, как сырники делать, всех-то забот на полчаса.
Достала из холодильника творог, яйца, муку, из шкафчика пакетик с ванилью, и женщины занялись делом.
– Как дела? Что слышно? – задал Кузьма Николаевич гостю неопределенные и необязательные вопросы, лишь бы затеять беседу.
– Да вот, говорят, вы по ключу от подстанции на Юрку Носкова вышли…
– Кто говорит? – встрепенулся Буграев.
– Да там… у нас. – Борис неопределенно, словно отвечая на предыдущие вопросы, покрутил ладонью.
– Коротков, наверно, слесарь?
Борис явно не хотел указывать на кого-то конкретно, поэтому ответил:
– Ну и он, наверно.
Кузьма Николаевич знал: ни главный инженер, ни – тем более – Калмыков о беседах с ними не скажут ни слова; разговоры вестись могли только со слов Короткова.
– Ну, допустим, вышел я на этого Носкова, а дальше?
– Дальше, Кузьма Николаевич, его предупредить могут, Юрку.
– Каким образом?
– Не знаю, но могут, раз он близко.
Ишь, молчун, не прост ведь! Они, эти молчуны-увальни, всегда не просты, вечно себе на уме.
– Ну и как он близко?
– В Тищеве он. Я недавно в райцентре кореша видел, тищевского, в Магнитку он ехал… Ну, разговорились: то да сё. Спрашивает, как да что. Я говорю, электриком вот согласился. А он: что за хреновина! Юрка, говорит, Носков у вас работал? У нас, говорю. А он говорит: так вы его что, выперли? Я, конечно, говорю: нет. Тогда, говорит, ни бельмеса не пойму: ваш «Уралец» – хороший совхоз, общага добрая, к райцентру ближе, чем мы, а он почему-то к нам перебрался. Ну, я ему: вроде, невеста, мол. А он смеется: где и какая? Всем девчонкам и молодухам глазки строит, как до серьезного, тут у него какая-то невеста всплывает. Дальше мы уже не говорили об этом, на другое перешли. Но ведь и вправду тип какой-то странный, Юрка-то. Если он тут кого своего оставил…
– Спасибо, Боря, за информацию, за разговор, за твое беспокойство. Но никого он тут не оставил, один он, как бирюк. И даже если это он украл, а нам пока из-за одного ключа судить его рано, даже если бы его предупредили, теперь он далеко не уйдет.
Проводив гостей, стали укладываться.
Кузьма Николаевич без книжки не ложился, заснуть не мог, не почитав. Раньше любил он классику, затем стал предпочитать текущую литературу, любил детективы и немалую библиотеку из них собрал. Но с годами все больше нравилась ему литература мемуарная, документальная, он и теперь читал сборник, в который вошли воспоминания спортсменов – ветеранов Великой Отечественной.
«Должен сказать, – писал один из них, бывший войсковой разведчик, – что вскоре я уже был способен брать „языка“ из любого положения. Этому обучили меня ребята из полковой разведки, с которыми прошагал до Победы. Их во взводе насчитывалось двадцать человек, представлявших одиннадцать национальностей. И у многих имелись свои, доставшиеся от дедов и прадедов, „коронки“ – свои приемы рукопашного боя. Через много лет, когда я показывал некоторые из них сильным самбистам, они только ахали. В войну же умение, полученное от боевых побратимов, помогало мне ломать фашиста».
За что мы, Кузьма, любим читать воспоминания бывалых людей? За новизну узнавания, за достоверность.
«Приемы национальной борьбы» – это на каждом шагу слышишь, и они действительно существуют. А вот национальные «приемы рукопашного боя» – это попробуйте где-то еще прочесть!
Из приемов национальной борьбы состоит самбо, по самбо мировые чемпионаты проводятся. Но покажи чемпиону мира прием рукопашного боя, и он действительно ахнет. Пускать в ход такие «коронки» нам самим доводилось, и мы знаем не понаслышке, каково их действие.
…Немцы бросили десант в полуденных сумерках короткого полярного дня, им было приказано покончить с аэродромом к ночи. Как выяснилось потом из показаний пленных, путь отхода был намечен дерзкий – через линию фронта, проходящую в шестидесяти километрах; они и тут должны были нанести нам удар в спину при поддержке своих «оттуда». В случае же какого-либо непредвиденного сбоя десант пытался бы прорваться к морю, а там его обещали вывезти.
Техник истребительного звена Кузьма Буграев возвращался из БАО – батальона аэродромного обслуживания, расположенного в полукилометре от стоянок. День был нелетный, синоптики не давали погоды и на ближайшие дня два-три, всему личному составу полка предстояла баня. Идея заиметь свою баню возникла, когда Меньшиков и Буграев сложили печи в блиндажах и на камбузе; до этого летный и технический состав возили мыться в городской санпропускник. Когда же с помощью всего полка баня была задействована, слава о ней быстро прокатилась, кажется, по всему фронту. Теперь, по крайней мере, на аэродром стали приезжать попариться даже лица высокого ранга.
Но сейчас Кузьма шел по тропке, срезал путь к стоянкам, в растроенных чувствах. Утром привезли белье со склада прачечной, ребята Буграева замешкались и на звено не хватило трех комплектов. Кузьма отправился добывать их и добыл, но только после целого часа такой ругани, о которой даже не расскажешь; хуже всего то, что во время перепалки с интендантами рядом находились девушки-прачки, а пожилой, тщедушный старшина с прокуренными усами и хриплым голосом, очень похожий на ворона, жутко изобретательно матерился. Кузьма переживал из-за девчонок, не зная, что они давно уж ко всякому тут привыкли, и отступил бы, если бы не знал: без белья ему просто нельзя возвращаться.
Теперь он нес тючок с этим проклятым бельем и мысленно доругивался с вороном-старшиной, жалея, что тот и тщедушен, и по возрасту в отцы ему годится, а то бы он, Кузьма!..
Между тем давно уже где-то там, за облаками, слышался гул самолетов, но это не были бомбардировщики: их прерывистый рокот и вой ухо различало безошибочно. Самолеты шли на большой высоте и шли вроде бы все-таки с запада, откуда потягивал ветер; не дойдя до аэродрома, они вроде повернули на север, гул как будто начал ослабевать. Кузьма, ожидавший неприцельной бомбежки, задумался, позабыв о стычке в БАО: что за чертовщина? Кого они ищут? Может, над морем облачность не такая плотная, с разрывами, и немцы хотят перехватить союзнический караван, конвой, как их еще называют?
И вот тут из серой пелены над головой начали вываливаться парашютисты. Тотчас же послышался автоматный треск; десантники открыли стрельбу по аэродому еще с высоты. Как там рассчитывали выброс немецкие штурманы, какую поправку брали на ветер и высоту, но только гитлеровцы начали плюхаться не на стоянки и летное поле, а на подходе к нему, несколько севернее и, к счастью, далеко от БАО, где им сколько-нибудь серьезного сопротивления не оказали бы. Однако часть из них свалилась и на местность, где находился Кузьма.
Соображал он хорошо и быстро: при первых же выстрелах присел и накрыл голову тючком. Несколько автоматных очередей впились в снег рядом с ним, его не задела ни одна; буквально считанные минуты спустя ему предстояло на опыте узнать, что при всех своих достоинствах немецкий «шмайссер» обладает и порядочным рассеиванием.
Когда очереди вспороли снег, Кузьма понял: маленький белый тючок, перевязанный пеньковым шпагатом, не может прикрыть его целиком и уж тем более защитить от пуль, на белом пространстве он в своем темном обмундировании прямо-таки притягивает взгляды фашистов. Они почему-то перестали в него стрелять, тут же все разъяснилось: прямо перед ним, шагах в десяти, опустился немец чуть выше среднего роста и соответствующей десантнику комплекции.
Гитлеровцы, конечно же, прошли через тренировки: от ножных лямок они освободились еще в воздухе, после приземления им оставалось отстегнуть подвесную систему до конца, ветер подхватывал купола и уносил. На земле освобождение от ножных лямок заняло бы много времени: ведь они падали в снег. И несмотря на то, что снег был плотный, хорошо убитый ветрами, парашютисты проваливались в него по пояс.
А этот, спустившийся перед Кузьмой, упал на тропу. Правда, парашют и его завалил на снег, но он много выиграл перед другими, ему не надо было выкарабкиваться на наст. Он потерял лишь секунду-другую, освобождаясь от парашюта.
Зато именно этих секунд не потерял Кузьма. Опустив тючок, рванулся к немцу и достиг его, казалось, одним яростным прыжком. Но это именно казалось; фашист успел вскочить и, находясь пока от нападающего метрах в трех, стал хозяином положения. Оставалось схватиться за висевший на груди автомат, слегка развернуть корпус – и русский сам налетел бы на свою смерть. Фашист посчитал излишним тратить патроны. Он выбросил вперед руки, чтобы принять на них врага, совершенно безоружного; ведь его учили расправляться в рукопашной с кем угодно, а этот был просто замухрышка.
Бац!!!
Немец упал, словно подрубленный, лицом в снег; еще живой, еще сознавая, что это конец, но не понимая, почему; его кинжал, висевший на поясе, вонзился ему же в шею.
«Шмайссер» Кузьме пришлось доставать из-под трупа. Действуя предельно быстро, он вытащил из подсумка запасные рожки, распихал их по карманам, на тропку положил три гранаты. В него начали стрелять теперь уже с земли, а он начал отстреливаться.
Он первым принял бой, сразу оказавшись в центре его, в самой гуще; свалив нескольких фашистов, заставил остальных растеряться, промедлить со штурмом аэродрома, дать прийти в себя роте охранения и всему личному составу полка, организовать оборону.
Через несколько минут гитлеровцам, которые находились от него поблизости, он уже не давал не только подняться в рост, но и поднять голову. Чутьем искусного стрелка он угадывал, постигал особенности чужого оружия, после первых очередей определил рассеивание, степень его увеличения по мере нагрева ствола и в этой связи – частоту и продолжительность очередей.
Между тем времени на раздумье, на анализ действий ему не давали, били почти непрерывно и с разных сторон. Правда, уже издалека, а немецкий автомат рассчитан прежде всего на ближний бой. И все же если бы не глубокая тропа, ставшая траншеей, еще не известно, на какой бы секунде он погиб. Все время приходилось вертеться и вьюном, и змеей, и кем угодно; от ползанья вокруг трупа, на котором вместо одежды остались лохмотья, тоже образовалась траншея; гранаты исчезли, оказалось, сам их засыпал. В него кидали гранаты, выбиря удобный момент, пока он стрелял в другую сторону, но, к счастью, ни разу не докинули, его лишь грязным снегом забрасывало.
По-настоящему он испугался тогда, когда по врагу начали бить наши зенитки: они ведь могли стрелять и по танкам, и по пехоте, у них стволы опускались до земли. Но, опять же к счастью, очажок его сопротивления успели засечь раньше, близко от него снаряды не рвались, он осмелел, фашисты вновь почувствовали его присутствие. Они скрипели зубами: какой-то бешеный «Ванька», невесть как и почему оказавшийся среди них, к черту свел и внезапность нападения, и штурм аэродрома. Какой уж тут штурм, когда тебе стреляют в спину, причем, без промаха!
Еще до темноты последнюю точку в бою успели поставить моряки, вызванные из города на подмогу. Взвились три белые ракеты – сигнал к отходу и сбору десанта в условленном месте. Гитлеровцев преследовали и добивали, все-таки в темноте оставшимся удалось оторваться. Потери были большими, чем они, видимо, предполагали. Группа пошла к морю. С рассветом, наступившим часов в одиннадцать, несколько штурмовиков, привыкшие летать на малых высотах, настигли десант и, по сути, уничтожили. Десятка два фашистов, оставшихся в живых, как будто снова повернули к линии фронта, но началась пурга – и больше о десантниках никто ничего не слышал. Новой попытки захватить аэродром немцы не предпринимали; возможно, потому, что с нашей стороны меры были приняты самые действенные: усилена охрана, подходы заблокированы, повсюду расставлены посты наблюдения и, где только можно, натянута колючая проволока. Всех насторожило то, что десант был сброшен из-за облаков с завидной точностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16


А-П

П-Я