— Лабан, — предупредила она, — они не должны видеть, что мы здесь одни и что испугались их.— Хорошо, мама.Он стоял посередине комнаты, оглядываясь вокруг: все ли сделано, что надо.— Они хотят забрать лошадей, — предположил он.— Скорей всего. Надо попытаться им помешать.Индейцы въехали во двор и остановились, увидев Эви в дверном проеме. Лабан притаился за дверью, готовый захлопнуть ее и перекрыть брусом.— Что вам нужно? — спросила она.— Еда, — крикнул один из них. — Ты давать нам еду.— Сожалею, но лишней еды у меня нет.Руфь подняла винтовку, оставленную им Чарли Мак-Клаудом, и просунула дуло в бойницу.— Ты давать нам еду, или мы брать лошадей. Мы брать корову.— Уходите! — приказала Эви. — Уходите немедленно! Мы не хотим ссор, но вам не следует так себя вести. Я не люблю, когда мне угрожают. Прочь отсюда!Они молча глядели на нее. Расположение лошадей изменилось, один из индейцев медленно поехал вокруг хижины.Эви стояла совершенно неподвижно, пряча дробовик в складках юбки. Она чувствовала, что они сомневаются. Они видели дуло винтовки в бойнице, и хозяйка держалась слишком уверенно.Другой индеец тронул коня и направился к загону.— Велите ему оставить наших лошадей в покое, — приказала она.И вдруг они ринулись прямо на нее.Что предупредило ее, она так и не поняла. Возможно, заметила, как напряглись мышцы коней перед прыжком. Индейцы были от нее не дальше сорока футов, когда началась атака.Эви подняла дробовик и выстрелила от бедра… некогда было поднимать его выше. Затем отступила назад с такой скоростью, «то чуть не упала, а Лабан навалился на дверь и уложил в скобы брус.Атакующие с разбегу налетели на дверь. Эви открыла бойницу, выпиленную в тяжелой двери, и выпалила из дробовика.Она услышала вопль, и враги бросились врассыпную. Лабан подскочил к Руфи, перехватил винтовку и выстрелил, почти не целясь.— Один готов, мам, — сказала Руфь. — Ты одного убила. И еще один здорово ранен, весь в крови.Лабан не только умел обращаться с винтовкой, но и метко стрелял. Он наблюдал за лошадьми, а Эви и Руфь перебегали от одной бойницы к другой, пытаясь определить замыслы противника.Но вокруг стало совсем тихо. Один из индейцев лежал в луже крови, распластавшись среди двора. Выстрел из дробовика встретил его не более чем в двадцати футах, когда он бежал к хижине. Заряд крупной дроби разворотил ему грудную клетку.Вдруг Лабан снова выстрелил.Загон располагался на открытом месте, и к нему было трудно подобраться незаметно.— Мама, а ведь скоро прибудет дилижанс, — напомнил Лабан. — Индейцы могут на него напасть.Дилижанс… она совсем забыла про дилижанс.— Руфь, — приказала она, — лезь на чердак и следи за дорогой. Как только появится дилижанс, кричи Лабану, пусть стреляет.— Куда стрелять? — удивился мальчик.— Какая разница, нужно просто предупредить дилижанс. Стреляй туда, где бы сам прятался, будь ты индейцем.Подойдя к очагу, она пододвинула горшок с бобами ближе к огню, сварила кофе и нарезала мясо. Возможно, дилижанс проскочит мимо, но если остановится, то пассажирам и охране будут необходимы и горячая еда и кофе — прежде всего, они захотят кофе.Время от времени Эви выглядывала в бойницы, но никого не видела. Полная тишина, ни дуновения ветерка. Все как всегда — солнце, трава, лошади в загоне, дорога в далекую, Плазу. В хижине сумрачно и тихо, сквозь ставни едва пробивается свет.Дилижансу пора было прибыть. Пассажиры устали и окостенели от долгого сидения в тесноте. Чарли или Бен Логан, который сменял его, сидит на облучке. Его отлично видно со всех сторон — превосходная мишень. Эви молила Бога, чтобы среди пассажиров не оказалось женщин.Она перезарядила дробовик. Ей было страшно, но она прекрасно знала, что надо делать. Сколько индейцев участвовало в нападении? Ей показалось — дюжина. Но их вполне могло быть и в два раза больше. Мертвый по-прежнему лежал перед домом, еще один по меньшей мере ранен — тот, которого видела Руфь. Лабан тоже мог ранить кого-то.Минуты тянулись бесконечно. Она налила кофе себе и Лабану, который пил его очень редко — только в самые холода.— Они все еще здесь, — сообщил мальчик. — Я только что видел, как взлетела сорока. Ее что-то напугало. И лошади тоже встревожены.— Куда же пропал дилижанс?Наконец раздался крик Руфи:— Мама! Едут! Дилижанс уже близко!Лабан спустил курок. Гром выстрела прозвучал оглушительно после долгой тишины. Лабан выстрелил еще раз. И тут они увидели дилижанс.Упряжка неслась во весь опор, возница сильно откинулся назад: непонятно, каким чудом он держался на кренящемся облучке. Дилижанс подлетел к хижине, и возница сильно натянул вожжи, осаживая лошадей у самой двери.Эви бегом бросилась открывать дверь. Лошади встали так резко, что карета едва не ударилась об угол дома.Эви распахнула дверь в тот момент, когда двое мужчин и одна женщина почти вывалились из повозки. Один из мужчин тащил другого волоком. Возница, а это оказался Бен Логан, с трудом поднялся на крыльцо. Весь в крови, он сжимал в руке кольт и успел выстрелить из. него, прежде чем дверь захлопнулась.— Они перехватили нас в трех милях отсюда, — тяжело дыша, заговорил он, — за мысом. Похоже, парочку мы подстрелили, но нам пришлось тяжко.Он пошатнулся и почти рухнул на скамью, положив руку с револьвером на стол.Втащив раненого, мужчины тотчас же припали к бойницам и повели непрерывный огонь. Комната наполнилась пороховым дымом.— Какая у вас крыша, мэм? — спросил один из них. — Я не успел заметить, когда мы вбежали.— Из жердей, засыпанных землей.— Слава Богу, нам повезло! Им не удастся поджечь ее.Стрельба постепенно стихла.Невысокий, плотный пассажир с квадратным решительным подбородком повернулся к Логану:— Бен, нужно отогнать повозку. Они подпалят ее и устроят пожар в хижине.— Дом каменный, — возразила Эви.— Какая разница. Они сожгут дверь и будут палить внутрь. А мы к тому времени задохнемся от дыма.— Лошади запряжены, — отозвался Бен, — но мне не дотянуться до вожжей.Женщина, встав на колени возле раненого, осторожно расстегивала на нем жилет и рубашку. Эви подошла к ней.— Может быть, лучше уложить его в кровать…Незнакомка подняла на нее глаза, и Эви увидела, что перед ней почти девочка с круглым, милым личиком.— Лучше его не двигать. У него, похоже, кишки продырявлены.Грубое выражение в нежных устах прозвучало ошеломляюще. Эви начала что-то говорить, но потом догадалась, кто ее гостья, и заторопилась.— Да, да, конечно. Вот горячая вода, бинты у меня тоже есть. Только я мало что понимаю в ранах.— Я разбираюсь в них достаточно, — деловито заявила девушка. — Повидала их порядком. В городках, где жила, обожали перестрелки.Плотный мужчина чуть-чуть приоткрыл дверь и выглянул наружу.— Одна из лошадей лежит. Придется сначала обрезать постромки.— Так обрежьте, — согласился Логан и кинул мужчине длинный охотничий нож с тяжелым лезвием и острый как бритва. Тот поколебался одно мгновение и выскользнул наружу. Стоя на коленях, он быстрыми взмахами ножа перерезал ремни упряжи. Схватив кнут, хлестнул ближайшую лошадь, и она помчалась, увлекая за собой остальных. Через секунду, сильно накренясь, дилижанс промчался через двор, сбив по дороге индейца, который неожиданно выскочил из-за кедрового бревна.Человек, обрезавший постромки, метнулся к двери, но споткнулся, его быстро втащили в дом, когда пули забарабанили по двери и стене. И снова воцарилась тишина.Девушка перешла от раненого, лежавшего на полу, к Бену Логану. Работая точно и ловко, она промыла и забинтовала его раны.Снаружи не раздавалось ни звука. День клонился к закату, дневная жара сменилась вечерней прохладой.— Как думаешь, Бен, — спросил Логана мужчина с квадратным лицом, — уйдут они ночью или останутся и будут драться?Бен пожал плечами.— Наверное, уйдут. Не в характере краснокожих продолжать проигранный бой, а ведь за сегодняшний день они потеряли больше народу, чем при иных столкновениях с армией. Я полагаю, они постараются забрать своего убитого; возможно, попытаются увести лошадей. Но, вероятно, они все же уйдут. — Помолчав, он добавил: — Они умеют считать не хуже нас с вами и знают, что здесь, за каменной стеной, пятеро стрелков. Индейцы не из тех, кто кладет жизнь за медали.Долго, медленно тянулся вечер; еще дольше и медленней — лунная ночь.Несколько раз, просто для острастки, обороняющиеся палили вдоль загона, который хорошо был виден из хижины. Только дальняя его сторона не просматривалась. На заре лошади все еще стояли на месте, однако тело убитого индейца исчезло, а к десяти часам утра они поняли, что осада снята.— Не волнуйтесь, — предупредил Логан. — Если дилижанс не прибудет в Плазу вовремя, солдаты выйдут на поиски.И они пришли… сорок всадников, целый отряд в полном вооружении. Глава 5 Апачи появились и исчезли. Напавший на хижину бродячий отряд, как выяснилось позже, пришел с мексиканской границы, из индейских становищ в дальних горах Сьерра-Мадре.Эви Тил смотрела на побуревшую осеннюю степь и думала о превратностях судьбы, о величии жизни. Всего неделя миновала с тех пор, как она увидела в окно первого индейца, а ей казалось, что прошла уже целая вечность. Столько всего случилось — бой, кровь, страдания, радость спасения! События пронеслись, буря разметала людей. А земля, окружающая их, осталась такой, как и была. Что изменилось в прерии? Да ничего. Тот же покой, те же первозданная сила и безучастность!Но апачи оставили след в душах Эви и детей. Отныне они всегда будут начеку, осторожны и осмотрительны. Однако противостояние сделало их сильнее, ибо они встретились с врагом лицом к лицу и выстояли.И еще кое-что обрела Эви Тил — впервые почувствовала себя здесь спокойно, по-настоящему спокойно. До сих пор она считала эту землю враждебной, даже боролась против нее. Но невозможно все время воевать с землей, равно как и с морем. Приходится учиться жить с ней вместе, принадлежать ей, соответствовать ее времени и ее пути. Эви вдруг ощутила, что земля — это тоже живое существо. Она дышала ветром, плакала дождем, мрачнела под тучами и веселела под солнцем.Когда Эви попала сюда, ее ужаснула заброшенность их дома посреди бескрайних необитаемых просторов. Теперь же хижина уже не казалась ей чем-то чужеродным на этих холмах. Она уже не выглядела как нечто привнесенное извне, а превратилась в часть пейзажа. Да и сама Эви. Разве она та же, какой приехала сюда несколько месяцев назад? Все началось с игры света и тени на поверхности травяного моря. Земля как бы протянула ей руку. Но теперь она должна создать что-нибудь свое, нельзя оставлять землю творить в одиночестве.— Лабан! Руфь! — позвала ребят Эви. — Давайте разобьем цветник и вырастим цветы.Дети поглядели на нее с удивлением и в радостном нетерпении.— Мы выкопаем степные растения и посадим их у дверей, — пояснила Эви. — Лабан, ты начнешь первый. Возьми заступ и вскопай грядки по обеим сторонам, от крыльца до угла. Глубину бери четыре фута. Руфь, а мы пойдем за цветами. Найдем маргаритки, и еще я где-то видела индейские гребешки… Пошли!Когда они вернулись, неся полную корзину бережно выкопанных стебельков, Лабан уже вскопал грядки, разрыхлил их и полил водой.— Хорошо бы еще посадить деревья, — предложила Руфь. — У нас достаточно воды, а возле ручья растет несколько молодых тополей.До сумерек они обсуждали, как разместить деревья, чтобы они давали тень хижине и в то же время не мешали дилижансам.Теперь, уложив детей, Эви часто выходила из хижины, чтобы посмотреть на яркие, безмолвные звезды, прислушаться к ветру, пообщаться с землей. Это было ее личное время, когда она забывала о заботах дня и просто стояла, чувствуя, как ветер касается ее волос, как земля отдает накопленное тепло, и жалобный крик койотов далеко в степи уже не внушал ей страх.В окне хижины неярко светилась лампа, потому что масло следовало экономить.До Эви доносилось, как топчутся и время от времени фыркают лошади в загоне или чем-то рассерженный конь бьет копытом.Джейкоб погиб…Теперь она поверила в это. Она не знала, как и где он нашел свою смерть — убит или тяжело ранен, — но ни на мгновение не сомневалась, что он не мог так просто исчезнуть, бросив их на произвол судьбы. Джейкоб был слишком предан своему долгу, и для него много значили его дом и дети.Он никогда не испытывал к ней нежности и, скорее всего, не любил ее. Даже в редкие минуты близости он казался ей не в своей тарелке; и все же она чувствовала, что со временем муж по-своему к ней привязался. Он принадлежал к тем миллионам замкнутых мужчин, которые не умеют по-настоящему выразить свои чувства и, более того, считают это неприличным.А она нуждалась в любви и нежности и испытывала страшное одиночество рядом с Джейкобом, но не в его силах было дать ей любовь, которой она так отчаянно ждала, о которой так долго мечтала.Уже второй раз смерть близкого человека ставила Эви в чрезвычайно сложную ситуацию. Тогда, три года назад, сойдя в могилу, отец не только лишил ее финансовой поддержки, оставив совершенно одну в незнакомом месте, но и унес с собой ее мечты.Он всегда был полон различных планов — как правило, очень непрактичных, но они давали надежды. Отец не мог жить без мечты и недолго огорчался, когда рушились его прожекты, он тут же посвящал всего себя следующему; его увлеченность питала ее собственные фантазии, в которых обязательно где-то на горизонте маячил некий Сказочный Принц, молодой, красивый и нежный, ищущий по свету ее — одну-единственную.С отцом она похоронила свои мечты о Сказочном Принце: Джейкоб под эту категорию никак не подходил, он больше напоминал скалу, о которую она могла опереться, когда жизнь поворачивалась к ней своей уродливой стороной. Без денег, без дома, без крыши над головой, без шанса найти работу — она приняла его предложение.И вот она снова осталась одна. Правда, с прежним одиночеством это не имело ничего общего, потому что с ней были дети, которые в ней нуждались. Они нуждались в ней так же сильно, как и она в них. А еще у них был дом, семья. Без этого она снова бы стала тем, чем прежде — потерянной девчонкой в жестоком мире, где одинокой женщине не на что рассчитывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17