мебель для ванной комнаты массив 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Короче говоря, та последняя инстанция, в которую обращались в самых сложных и самых печальных обстоятельствах. Гонорары, которые он получал за предыдущие расследования, позволяли ему вести независимую жизнь, не связанную ни с государством, ни с какими-либо официальными инстанциями. Несколько раз в год он путешествовал, каждый раз выбирая новое место, — не любил встреч с прошлым. Но даже в своих путешествиях избегал знакомств с женщинами, словно опасаясь нарваться на серьезную и продолжительную связь.В Москве и в Баку, где он владел собственными квартирами, у него было несколько знакомых женщин, которые, зная его характер, терпеливо ждали его звонка. Он мог позвонить через год, через два. А мог не позвонить никогда.Женщины, общавшиеся с ним, уже знали об этой его особенности. Он был постоянен в выборе партнеров и непостоянен в выборе партнерш.Его жизнь протекала странно. Иные месяцы проходили медленно и сонно, а следующие за ними дни расширялись до размеров года. Многих людей, которые встречались у него на пути, он не помнил. Они становились размытыми масками прошлого. Кое-кого он помнил долго, каждого по-своему. Он давно осознал как непреложную истину: люди не бывают хорошими или плохими. В зависимости от обстоятельств они делаются либо благородными, либо непорядочными. Изначальных негодяев с абсолютно темными душами он почти не встречал. Как не встречал ангелов, не ведавших о суетной стороне жизни. Такое знание могло сделать его циником, но вместо этого он становился меланхоликом, сам не замечая, как физически стареет, словно обретенное познание давит на его душу. Поэтому у него и болело сердце.В этот день он проспал, как обычно, до полудня. Ночью, привычно выключив телевизор, он читал один из последних романов Айзека Азимова. Узнав о том, что он умирает, великий американский фантаст признался: если бы я знал, что так быстро умру, я написал бы еще больше. Дронго поразила философия этого замечательного гуманиста. Он не пожелал себе ничего — кроме работы. Ничего, в чем мог бы находить радость: у него было одно — радость творчества.Впервые Дронго так долго не мог уснуть, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Может быть, и для него есть лишь единственная радость — творчество.Наверное, только благодаря этому он выжил в те годы, когда это, казалось, было невозможно.Когда в девяносто первом в Вене убили Натали, когда распалась страна, которой он присягал, ему больше жить не хотелось. В девяносто втором он уехал в Англию, где его арестовали; это казалось ему концом. Но быстро отпустили, и он, вернувшись в Москву, навсегда отказался работать в государственных органах, став, по существу, частным детективом. И лишь одно качество осталось с ним: его феноменальные аналитические способности одного из лучших в стране экспертов, умевших применять их на практике.Он был постоянен в своих главных привычках, в том числе в еде, в одежде, к запахам. Запах «Фаренгейта», французского парфюма, стал его своеобразной визитной карточкой. Из обуви он предпочитал всем другим фирмам «Балли».Итальянские костюмы от Валентине были ему привычны, как никакая иная одежда.Дронго часто ловил себя на мысли, что подобный консерватизм — свойство пожилых людей, которым уже поздно менять свои устоявшиеся привычки.Когда раздался телефонный звонок, он недовольно поморщился. Телефон стоял в другой комнате, он никогда не позволял себе устанавливать телефон в спальной, но звонок был достаточно громкий, чтобы его разбудить. Часы показывали пять минут первого.— Извините, что беспокою вас, — сказал незнакомый голос в трубке, — вам надо звонить после двенадцати. С вами говорит главный редактор газеты «Московский фаталист» Павел Сорокин. Возможно, вы слышали о нашей газете. Я бы хотел с вами встретиться. Понимаю, что вас удивил мой звонок, но прошу мне поверить, что дело чрезвычайно важное. Мой телефон…Сообщение было записано, и главный редактор положил трубку. Дронго приподнялся на подушке. «Молодец, — подумал он, — позвонил ровно в пять минут первого». С другой стороны, ясно, что накануне редактор общался с очень близким ему человеком: кто-то подсказал, когда следует звонить Дронго. Он поднялся с постели, задумчиво провел рукой по щеке. Первое, что он делал просыпаясь, — шел в ванную комнату побриться и принять душ. Выполнив привычный ритуал, он подошел к телефону и снова включил запись с сообщением Павла Сорокина.Прослушав запись во второй раз, включил ее в третий. И лишь после этого поднял трубку и набрал номер абонента.— Здравствуйте, попросите, пожалуйста, к телефону Павла Сорокина.— Добрый день, — услышал он в ответ, — я звонил вам полчаса назад. Прошу извинения, что позвонил без разрешения. Но, поверьте, дело мое действительно чрезвычайной важности.— Это я уже понял, — пробормотал Дронго, — где мы встретимся?— В любом месте, какое мы назовете.— Давайте на Арбате. Вы знаете, где находится ресторан «Пальма»?— Примерно да. Это на Новом Арбате?— Да, на бывшем Калининском… на втором этаже. Я буду ждать вас ровно через два часа.— Договорились.Дронго положил трубку. Он вспомнил все, что слышал о «Московском фаталисте». Очень популярная газета. Самый большой тираж в Москве. Иногда ее обвиняют в цинизме, некоей бульварности, но она все же держит марку самой читаемой в столице газеты. Есть ли еще какие-то сведения о газете в Интернете?Он подсел к своему компьютеру и принялся искать интересующие его файлы.Через два часа главный редактор «Московского фаталиста» был в ресторане.Сознание собственной значимости сквозило в каждом слове и жесте этого сорокалетнего мужчины. Ухоженная бородка и очки в круглой оправе придавали ему сходство с Чеховым, которым он очень гордился. Несмотря на потуги тщеславия, вполне понятные при столь шумных успехах руководимого им издания, это был умный, приятный в общении собеседник, не допускавший бестактных промахов. И вместе с тем ловкий деловой и предприимчивый человек, каким ему приходилось быть в сложных рыночных отношениях, обрушившихся на прессу в начале девяностых.Его главным качеством было умение мгновенно принимать решения, быстро перестраиваться в случае необходимости, точно рассчитывать возможные финансовые успехи, избегать провалов в разного рода проектах. Он, по существу, соединял в одном лице талантливого предпринимателя, умелого директора и хваткого редактора, что делало его фигуру почти культовой в среде московских журналистов.Войдя в зал ресторана, он внимательно осмотрелся. Нужного ему человека нигде не было. Ему описали Дронго, и Сорокин был уверен, что сумеет с ходу узнать своего собеседника. И в этот момент за его спиной раздалось:— Здравствуйте, Павел Сергеевич.Сорокин резко обернулся. За спиной стоял тот самый человек, которого ему описали. Лет сорок, высокий, широкоплечий, умные насмешливые глаза, большой лоб.— Здравствуйте, — протянул руку Сорокин, — я, кажется, не опоздал.— Нет. В этом ресторане можно назначать любые встречи. Здесь два выхода с разных сторон, и, сидя за столиком, вы просматриваете всю улицу из конца в конец.— Вы назначали встречу с учетом и этих возможностей, — улыбнулся Сорокин.— Конечно, — серьезно ответил Дронго, — иначе я бы не смог продержаться так долго.Они прошли за столик. Подскочившего официанта попросили для начала принести апельсиновый сок.— У меня к вам очень важное дело, — начал Сорокин, невольно наклоняясь к своему собеседнику.— И я даже знаю, какое, — кивнул Дронго, — убийство Звонарева. Верно?— Вам уже звонили? — удивился главный редактор.— Конечно, нет. Просто перед тем, как явиться на нашу встречу, я немного покопался в Интернете. Так сказать, для ознакомления с вашей газетой. Должен признаться, что я постоянный ее читатель, и могу засвидетельствовать вам свое восхищение. Разумеется, я не мог пройти мимо материалов вашего Звонарева.Всегда очень интересные, объемные, с массой фактов. Он ведь занимался, кажется, проблемами служителей Фемиды. Во всяком случае его последняя статья была об этом. И две недели назад его убили. Если не ошибаюсь, это уже второй случай в вашей газете. Первого журналиста убрали пять лет назад…— Да. И следствие до сих пор не может завершиться. Хотя меня уверяют, что уже вышли на след убийц. Но наши юристы настроены очень скептически. Через пять лет раскрыть такое преступление очень трудно. В суде все может развалиться. И тогда убийцы нашего журналиста уйдут от ответственности.— И вы решили взять дело мести в собственные руки? — не без иронии спросил Дронго.Сорокин нахмурился. Сел ровно и холодно произнес:— Мне рекомендовали вас как серьезного человека. Уверяли, что вы можете помочь нам в решении нашей проблемы. Или они ошибались?— Не нужно сразу обижаться. Вы лишь подтвердили мою догадку, еще ничего не сказав по существу. Значит, разговор пойдет о Звонареве?— Конечно, — пробормотал Сорокин, который понял, что его собеседник оказался прав. Еще не сказав ни слова, он выдал себя с головой несдержанной реакцией.— Славу Звонарева убили две недели назад. Если первого нашего журналиста взорвали, послав ему «сувенирный набор» из военной разведки, то со Звонаревым не стали церемониться. Его просто пристрелили в подъезде собственного дома.Почти на глазах у соседей. Следствие, как всегда, выдвигает массу интересных версий, но за две недели оно не продвинулось ни на шаг. А из практики хорошо известно, что подобные преступления либо раскрываются сразу, либо не раскрываются никогда. У нас больше нет времени. Две недели истекло, и мы хотели бы иметь более правдоподобные версии убийства нашего журналиста.— И не только поэтому, — сказал Дронго, глядя в глаза Сорокину, — вас ведь интересуют и мотивы убийства?— Да, — хмуро признался главный редактор, — и возможные мотивы тоже. Мы не исключаем, что накануне президентских выборов кто-то решил разыграть эту карту.Наша позиция строгого нейтралитета была известна всем. Мы принципиально не поддерживали и не станем поддерживать ни одного из известных кандидатов в президенты. Звонарев в своих статьях в последнее время привел достаточно много компрометирующих фактов, но среди них все же не было таких, за которые можно было убить человека. Во всяком случае, мы стараемся не подставлять своих журналистов. А его убили. Подло убили, выстрелами в спину. И добили контрольным выстрелом. У него в кармане было полторы тысячи долларов, но убийца ничего не взял. Даже ребенку ясно, что убийство было заказным. Именно поэтому я хотел встретиться с вами.Подошедший официант поставил перед ними два стакана свежевыжатого апельсинового сока.— Еще две текилы, — попросил Дронго и, когда официант удалился, спросил:— Вы хотите поручить именно мне это дело?— Конечно. Только поэтому я и обзвонил всех бывших и нынешних сотрудников ФСБ и внешней разведки. Мне нужен человек, который возьмется за независимое расследование убийства. Человек, который сумеет провести быстро и результативно, будучи независимым от любой из наших партий, а тем более — от властей. Вы именно такой человек. Поэтому я прошу вас взяться за расследование убийства нашего товарища. Со своей стороны мы готовы выплатить вам любой гонорар, в разумных пределах, разумеется. Вы согласны?Официант принес две текилы. Поставил на столик тарелочку с нарезанными дольками лимона. И замер в ожидании продолжения заказа. Дронго поднял кисть руки и, качнув пальцами, отпустил его. Потом тяжело вздохнул и спросил у Сорокина:— Кто ведет расследование?— Все кому не лень. ФСБ, прокуратура, милиция. Конкретно — следователь прокуратуры. Но в милиции и в ФСБ созданы свои оперативные группы. Звонарева многие знали и любили в Москве. Президент обещал взять расследование под собственный контроль, но это, как всегда, лишь пустое сотрясение воздуха.Конкретно расследованием убийства занимается некто Бозин Арсений Николаевич.Говорят, достаточно опытный следователь, работает в органах прокуратуры больше двадцати лет. Но, увы, пока никаких результатов.— Понятно. Кто вам дал мой телефон?— Это так принципиально? — нахмурился главный редактор.— Да, я должен знать, через кого вы на меня вышли. Возможно, это повлияет на мое согласие или несогласие с вами сотрудничать.— Через сотрудников службы внешней разведки, — нехотя признался Сорокин, — один из них вспомнил про бывшего сотрудника их ведомства, он и дал ваш телефон.— Фамилию сотрудника вы помните?— Это была конфиденциальная информация. Я не имею права ничего говорить.— Но кто конкретно дал вам мой телефон — вы можете сказать?— Его фамилии я не знаю. С ним связывался наш сотрудник. Только имя-отчество — Владимир Владимирович.— Достаточно. Я все понял.— Вы не согласны? — встревожился Сорокин.— Наоборот. Это имя — гарантия от возможных провокаций. В наше время никто не застрахован от любых неожиданностей. Я согласен.— В таком случае назовите ваш гонорар, — сказал главный, испытующе глядя на Дронго.— Сто тысяч долларов. Из них четверть суммы вперед, независимо от исхода расследования. Деньги мне нужны для расследования.— Не много ли? — усомнился главный.— По-моему, даже мало, учитывая объем работы. Я думаю, если бы к вам обратились с предложением дать информацию по убийству Звонарева за такие деньги, вы бы моментально согласились. Или нет?— Я согласен, — кивнул главный редактор, — куда привезти деньги?— Это не самое главное. Деньги передадите, когда я приеду к вам в редакцию. Кстати, давайте что-нибудь закажем, а то официант уже смотрит на нас волком. И, между прочим, сегодня угощаю я. Что вы любите больше — рыбу или мясо?— Мне все равно, — пожал плечами Сорокин.Дронго поднял руку, подзывая официанта. Быстро сделав заказ, он отпустил парня. Сорокин посмотрел в глаза этому непонятному для него человеку:— Насчет гарантий я, конечно, могу не спрашивать?— Вот именно. У меня не страховая контора, и я не всемогущ. Я могу потерпеть поражение, могу ничего не найти. Но моя репутация заставит меня работать куда интенсивнее, чем трудились бы на вас десяток сыщиков.
1 2 3 4 5 6


А-П

П-Я