— Если мне что-нибудь рассказывают, я знаю — от меня хотят, чтобы я передал это дальше. В наше время, когда из всего делают военную тайну, полезно бывает напомнить людям, для чего у них подвешен язык: чтобы правда не оставалась под спудом… Нет, вы только поглядите на Таллита, — продолжал отец Ранк. Таллит приподнял уголок шторы и всматривался в темную улицу. — Ну, мошенник ты этакий, что там поделывает Юсеф? — спросил отец Ранк. — Юсефу принадлежит большой дом напротив, и Таллиту просто не терпится прибрать его к рукам, правда, Таллит? Ну, как же насчет ужина, Таллит? Мы ведь проголодались.— Вот и ужин, отец мой, вот и ужин, — сказал Таллит, отходя от окна.Он молча сел рядом со столетним дедом, а его сестра принялась разносить блюда.— У Таллита всегда вкусно кормят, — сказал отец Ранк.— У Юсефа сегодня тоже гости.— Священнику не подобает быть привередливым, — сказал отец Ранк, — но твой обед мне, пожалуй, больше по нутру. — По комнате гулко прокатился его смех.— Разве это так страшно, если кого-нибудь увидят у Юсефа?— Да, мистер Уилсон. Если бы я увидел там вас, я бы сказал себе: «Юсефу позарез нужно знать, сколько ввезут тканей, — скажем, сколько их поступит в будущем месяце, сколько их отгружено, — и он заплатит за эти сведения». Если бы я увидел, как туда входит девушка, я пожалел бы ее от души, от всей души. — Он ткнул вилкой в свою еду и снова рассмеялся. — А вот если бы к нему в дом вошел Таллит, я бы знал, что сейчас начнут кричать караул.— А что, если бы туда вошел полицейский? — спросил Таллит.— Я бы не поверил своим глазам, — сказал священник. — Дураков больше нет после того, что случилось с Бейли.— Вчера ночью Юсеф приехал домой на полицейской машине, — заметил Таллит. — Я ее прекрасно разглядел.— Какой-нибудь шофер подрабатывал на стороне, — сказал отец Ранк.— Мне показалось, что я узнал майора Скоби. Он был достаточно осторожен и не вышел из машины. Конечно, поручиться я не могу. Но _похоже_ было, что это майор Скоби.— Ну и намолол же я тут чепухи, — сказал священник. — Старый пустомеля! Будь это Скоби, мне бы и в голову ничего плохого не пришло. — Он вызывающе обвел глазами комнату. — Ничего плохого, — повторил он. — Готов поспорить на весь воскресный сбор в церкви, что тут дело совершенно чистое.И снова послышались гулкие раскаты его смеха «Хо! хо! хо!», словно прокаженный громогласно возвещал о своей беде.
***
Когда Уилсон вернулся в гостиницу, в комнате Гарриса еще горел свет. Уилсон устал, он был озабочен и хотел украдкой пробраться к себе, но Гаррис его услышал.— Я вас поджидал, старина, — сказал он, размахивая электрическим фонариком.На нем были противомоскитные сапоги, надетые поверх пижамы, и он выглядел, как поднятый со сна дружинник во время воздушной тревоги.— Уже поздно. Я думал, вы спите.— Не мог же я заснуть, пока мы не поохотимся. У меня это стало просто потребностью. Мы можем учредить ежемесячный приз. Вот увидите, скоро и другие вступят в это соревнование.— Можно завести переходящий серебряный кубок, — ехидно предложил Уилсон.— Не удивлюсь, если так и будет, старина. «Тараканий чемпионат» — ей-богу, звучит не так уж плохо!Гаррис двинулся вперед и, неслышно ступая по половицам, вышел на середину комнаты; над железной кроватью серела москитная сетка, в углу стояло кресло с откидной спинкой, туалетный столик был завален старыми номерами «Пикчер пост». Уилсона снова поразило, что комната может быть еще более унылой, чем его собственная.— По вечерам, старина, мы будем тянуть жребий, в чьей комнате охотиться.— Какое у меня оружие?— Возьмите одну из моих ночных туфель. — Под ногой у Уилсона скрипнула половица, и Гаррис быстро повернулся к нему. — У них слух, как у крыс, — сказал он.— Я немножко устал. Может, лучше в другой раз?— Ну хоть пять минут старина. Без этого я не засну. Смотрите, вон один прямо над раковиной. Уступаю вам первый удар.Но как только тень туфли упала на оштукатуренную стену, таракана и след простыл.— Так у вас ничего не получится, старина. Глядите!Гаррис наметил жертву: таракан сидел как раз на середине стены между потолком и полом, и Гаррис, осторожно ступая по скрипучим половицам, стал размахивать фонариком. Потом он ударил, оставив кровавое пятно на стене.— Очко, — сказал он. — Их надо гипнотизировать.Они метались по комнате, размахивая фонариками, шлепая туфлями, порою теряя голову и опрометью кидаясь в угол за своей дичью; охотничий азарт целиком захватил Уилсона. Сперва они перебрасывались корректными замечаниями, как истые спортсмены: «Славный удар», «Не повезло», — но когда счет сравнялся, они столкнулись у стены над одним тараканом, и тут их нервы не выдержали.— Какой толк, старина, гоняться за одной и той же дичью? — заметил Гаррис.— Я его первый заметил.— Вашего вы прозевали. Это мой.— Нет, мой. Он сделал двойной вираж.— Ничего подобного.— Ну а почему бы мне не поохотиться за вашим? Вы сами погнали его ко мне. Вы же его прозевали!— Это не по правилам, — сухо сказал Гаррис.— Может быть, не по _вашим_ правилам.— Черт возьми, — сказал Гаррис, — игру-то придумал я!Другой таракан сидел на коричневом куске мыла, лежавшем на умывальнике. Уилсон заметил его метнул туфлю с пяти шагов. Туфля угодила в мыло, и таракан свалился в раковину. Гаррис отвернул кран и смыл его струей воды в сток.— Хороший удар, старина, — заметил он примирительно. — Один «В в».— Черта с два «В в»!… — сказал Уилсон. — Он уже был дохлый, когда вы пустили воду.— Никогда нельзя знать наверняка. Он мог только потерять сознание… получить сотрясение мозга. По правилам это «В в».— Опять-таки по _вашим_ правилам.— В этой игре мои правила — закон.— Ну, это ненадолго, — пригрозил Уилсон.Он хлопнул дверью так сильно, что задрожали стены его комнаты. Сердце у него колотилось от бешенства и от зноя этой ночи; пот ручьями струился у него под мышками. Но когда он встал у своей кровати и увидел точную копию комнаты Гарриса — умывальник, стол, серую москитную сетку и даже прилипшего к стене таракана, — гнев его понемногу улетучился и уступил место тоске. Ему казалось, что он поссорился со своим отражением в зеркале. «Что я, с ума сошел? — подумал он. — Чего это я так взбеленился? Я потерял хорошего приятеля».Уилсон долго не мог заснуть в эту ночь, а когда наконец задремал, ему приснилось, что он совершил преступление; он проснулся, все еще ощущая гнет своей вины. Спускаясь к завтраку, он задержался у двери Гарриса. Оттуда не было слышно ни звука. Он постучал, но никто не ответил. Он приоткрыл дверь и кое-как разглядел сквозь серую сетку влажную постель Гарриса.— Вы не спите? — тихо спросил он.— В чем дело, старина?— Извините меня за вчерашнее.— Это я виноват, старина. Лихорадка одолела. Меня лихорадило еще с вечера. Вот нервы и расходились.— Нет, это я виноват. Вы совершенно правы. Это было «В в».— Мы решим это жребием, старина.— Я вечером зайду.— Вот и отлично.Но после завтрака мысли его были отвлечены от Гарриса другими заботами. По дороге в контору он зашел к начальнику полиции и, выходя, столкнулся со Скоби.— Здравствуйте, — сказал Скоби, — что вы тут делаете?— Заходил к начальнику полиции за пропуском. Тут у вас требуют столько пропусков! Мне понадобился на вход в порт.— Когда же вы к нам зайдете, Уилсон?— Боюсь показаться навязчивым, сэр.— Глупости. Луизе приятно будет опять поболтать с вами о книгах. Сам-то я их не читаю.— Наверно, у вас времени не хватает.— Ну, в такой стране, как эта, времени хоть отбавляй, — сказал Скоби. — Просто я не очень-то люблю читать. Зайдем на минутку ко мне в кабинет, я позвоню Луизе. Она вам будет рада. Вы бы иногда приглашали ее погулять. Ей нужно побольше двигаться.— С удовольствием, — сказал Уилсон и тут же покраснел; к счастью, в комнате было полутемно.Он огляделся: так вот он, кабинет Скоби. Он осматривал его, как генерал осматривает поле сражения, хотя ему трудно было представить себе Скоби врагом. Скоби откинулся в кресле, чтобы набрать номер, и ржавые наручники на стене звякнули.— Вы свободны сегодня вечером?Заметив, что Скоби его разглядывает, Уилсон поборол свою рассеянность: эти покрасневшие глаза чуть-чуть навыкате смотрели на него испытующе.— Не понимаю, что вас сюда занесло, — сказал Скоби. — Такие, как вы, сюда не ездят.— Да вот так иногда плывешь по течению… — солгал Уилсон.— Со мной этого не бывает, — сказал Скоби. — Я все предусматриваю заранее. Как видите, даже для других.Скоби заговорил в трубку. Его голос сразу изменился, словно он играл роль — роль, которая требовала нежности и терпения и разыгрывалась так часто, что рот произносил привычные слова, а глаза оставались пустыми.— Вот и отлично. Значит, договорились, — сказал Скоби, кладя трубку.— Это вы чудно придумали, — отозвался Уилсон.— У меня все поначалу идет хорошо, — сказал Скоби. — Пойдите погуляйте с ней, а к вашему возвращению я приготовлю чего-нибудь выпить. Оставайтесь с нами ужинать, — добавил он с какой-то настойчивостью. — Мы будем вам очень рады.Когда Уилсон ушел, Скоби заглянул к начальнику полиции.— Я шел было к вам, сэр, но встретил Уилсона, — сказал он.— Ах, Уилсона. Он заходил ко мне потолковать о капитане одного из их парусников.— Понятно.Жалюзи на окнах были опущены, и утреннее солнце не проникало в кабинет. Появился сержант с папкой, и в открытую дверь ворвался запах обезьянника. С утра парило, и уже в половине девятого все тело было мокрым от пота.— Он сказал, что заходил к вам насчет пропуска, — заметил Скоби.— Ах, да, — сказал начальник полиции, — и за этим тоже. — Он подложил под кисть руки промокашку, чтобы та впитывала пот, пока он пишет. — Да, он говорил что-то и насчет пропуска, Скоби.
4 Уже стемнело, когда Луиза и Уилсон снова пересекли мост через реку и вернулись в город. Фары полицейского грузовика освещали открытую дверь дома, и какие-то фигуры сновали взад и вперед со всякой кладью.— Что случилось? — вскрикнула Луиза и пустилась бегом по улице.Уилсон, тяжело дыша, побежал за ней. Из дома вышел Али, неся на голове жестяную ванну, складной стул и сверток, увязанный в старое полотенце.— Что тут происходит, Али?— Хозяин едет в поход, — сказал Али, и его зубы весело блеснули при свете фар.В гостиной сидел Скоби с бокалом в руке.— Хорошо, что вы вернулись, — сказал он. — Я уж решил было оставить записку.Уилсон увидел начатую записку. Скоби вырвал листок из блокнота и успел набросать несколько строк своим размашистым неровным почерком.— Господи, что случилось. Генри?— Я должен ехать в Бамбу.— А разве нельзя подождать до четверга и поехать поездом?— Нет.— Можно мне поехать с тобой?— В другой раз. Извини, дорогая. Мне придется взять с собой Али и оставить тебе мальчика.— Что же все-таки стряслось?— С молодым Пембертоном случилось несчастье.— Серьезное?— Да.— Он такой болван! Оставить его там окружным комиссаром было чистое безумие.Скоби допил свое виски и сказал:— Извините, Уилсон. Хозяйничайте сами. Достаньте со льда бутылку содовой. Слуги заняты сборами.— Ты надолго, дорогой?— Если повезет, вернусь послезавтра. А что, если тебе это время побыть у миссис Галифакс?— Мне и здесь хорошо.— Я бы взял мальчика и оставил тебе Али, но мальчик не умеет готовить.— Тебе будет лучше с Али, дорогой. Совсем как в прежние времена, до того, как я сюда приехала.— Пожалуй, я пойду, сэр, — сказал Уилсон. — Простите, что я так задержал миссис Скоби.— Что вы, я ничуть не беспокоился. Отец Ранк шел мимо и сказал, что вы укрылись от дождя в старом форте. Правильно сделали. Он промок до костей. Ему бы тоже следовало переждать дождь — в его возрасте приступ лихорадки совсем ни к чему.— Разрешите долить вам, сэр? И я пойду.— Генри никогда больше одного не пьет.— На этот раз, пожалуй, выпью. Не уходите, Уилсон. Побудьте еще немножко с Луизой. А я допью и поеду. Спать сегодня не придется.— Почему не может поехать кто-нибудь помоложе? Тебе это совсем не по возрасту, Тикки. Трястись в машине целую ночь! Отчего было не послать Фрезера?— Начальник просил поехать меня. Тут нужны осторожность и такт — молодому человеку нельзя такого дела доверить. — Он допил виски и невесело отвел глаза под пристальным взглядом Уилсона. — Ну, мне пора.— Никогда не прощу этого Пембертону…— Не говори глупостей, дорогая, — оборвал жену Скоби. — Мы бы очень многое прощали, если бы знали все обстоятельства дела. — Он нехотя улыбнулся Уилсону. — Полицейский, который всегда знает обстоятельства дела, обязан быть самым снисходительным человеком на свете.— Жаль, что я ничем не могу быть полезен вам, сэр.— Можете. Оставайтесь и выпейте еще рюмочку с Луизой, развлеките ее. Ей не часто удается поговорить о книжках.Уилсон заметил, как она поджала губы при слове «книжки» и как передернулся Скоби, когда она назвала его Тикки; Уилсон впервые в жизни понял, как близкие люди мучаются сами и мучают друг друга. Глупо, что мы боимся одиночества.— До свиданья, дорогая.— До свиданья, Тикки.— Поухаживай за Уилсоном. Не забывай ему подливать. И не хандри.Когда она поцеловала Скоби, Уилсон стоял у двери со стаканом в руке; он вспомнил старый форт на горе и вкус губной помады. Ее рот хранил след его поцелуя ровно полтора часа. Он не чувствовал ревности — только досаду человека, который пробует писать письмо на влажном листе бумаги и видит, как расползаются буквы.Стоя рядом, они глядели, как Скоби пересекает улицу, направляясь к грузовику. Он выпил больше, чем обычно, и, может быть, поэтому споткнулся.— Надо было им послать кого-нибудь помоложе, — сказал Уилсон.— Об этом они не заботятся. Начальник доверяет ему одному. — Они смотрели, как Скоби с трудом взбирается в машину. — Он подручный с самого рождения, — продолжала она с тоской. — Вол, который тащит воз.Черный полицейский за рулем завел мотор и включил скорость, не отпустив тормоза.— Даже хорошего шофера не могут ему дать! — сказала она. — Хороший шофер, наверно, повезет Фрезера и компанию на танцы. — Подпрыгивая и покачиваясь, грузовик выехал со двора. — Так-то, Уилсон, — сказала Луиза.Она взяла со стола записку, которую писал Скоби, и прочитала вслух:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34