– с негодованием спросила София. – Я чуть не умерла от стыда.
– Или от апоплексического удара? Честно говоря, Софи, ты просто побагровела. Я лишь развивал твою идею, вот и все. Ты ведь сама затеяла разговор про Рождество, Новый год и всякие прочие сантименты.
– Приглашение на Рождество и на крещение – две совершенно разные вещи! Я не знала, куда девать глаза. Еще бы, через год или раньше! Что за дурацкое заявление! Я скорее бы…
– Софи, – перебил он девушку, подняв руку, – давай не возвращаться ко всем этим жабам, лягушкам и змеям, ладно? Решено. Тебе нечего бояться, дорогая. Признаюсь, при одной мысли о младенцах и детских комнатах я готов бежать без остановки всю дорогу до Бразилии, не обращая внимания даже на океан, тем более, если предполагается, что матерью этих детей будешь ты.
– Это абсолютно в твоем стиле – высказываться так не по-джентльменски, – раздраженно бросила она. – Знаешь, я скорее останусь бездетной до своего смертного часа, чем ты станешь отцом моих детей! Вот так!
– Твои родители целый час провели наедине, – сменил тему лорд Фрэнсис, – и после этого казались довольными собой и всем миром. Должен сказать, это хороший признак, Софи. Еще несколько подобных дней, и мы сможем покончить с этим представлением, прежде чем на свадьбу начнут съезжаться гости.
– Ты так считаешь? Они выглядели как обычная женатая пара, правда, Фрэнсис? Но как нам узнать, останутся ли они вместе после того, как мы положим конец всему этому?
– Не знаю. – Молодой человек пожал плечами. – Полагаю, тебе стоит спросить об этом у родителей, Софи. Ты же, в конце концов, их дочь.
– О, разве я могу подойти к ним и задать такой вопрос?
– Спроси каждого в отдельности.
– Пожалуй. – Девушка ненадолго задумалась, затем просияла. – Идея насчет Рождества может сработать в любом случае, Фрэнсис. Нет лучшего времени, чем Рождество, для любви, семьи, мира, тепла и всего прочего, столь же замечательного. Если нам удастся добиться, чтобы они приехали к нам на Рождество, я уверена, потом они останутся вместе. Ты не согласен со мной?
– Вероятно, крестины могут оказать такое же действие, – сухо заметил он. – Софи, я все больше и больше убеждаюсь, что ты или самая безнравственная интриганка из всех, с кем я имел удовольствие быть знакомым, или потенциальный клиент сумасшедшего дома. Я бы скорее склонился к последнему.
– Ну конечно, – обиделась София. – Значит, все должно кончиться в этом месяце, так?
– И чем раньше, тем лучше. Для моего спокойствия. Обещай мне одну вещь.
– Что именно? – Она с подозрением взглянула на спутника.
– Что после всего этого ты будешь считать себя полностью отмщенной за все те гадости, которые я делал тебе мальчишкой. Тогда мы пожмем друг другу руки и счастливо пойдем каждый своей дорогой.
– Но ты ведь абсолютно добровольно согласился поддержать меня! Я же никогда не соглашалась участвовать в твоих мерзких проделках. Не говори, что у тебя есть какие-то тайные мысли, Фрэнсис, и что ты хотел бы, чтобы мы никогда этого не затевали. Так или нет?
– У кого? У меня? Тайные мысли? С какой стати, Софи, если для меня это лишь развлечение? Мне грозит опасность быть притянутому к алтарю просто для того, чтобы можно было пригласить твоих родителей на Рождество?! Со мной никогда не бывало такого, чтобы я лелеял какие-то тайные замыслы или уступал какому-то страстному желанию.
– Хорошо. – София с сомнением смотрела на него. – Но зачем ты говоришь о том, чтобы пожать друг другу руки и каждому пойти своей дорогой? Если мы так поступим, мама тут же уедет домой, и они с папой так и не успеют понять, что больше не могут жить врозь. А я никогда не выйду замуж, так как окончательно поверю, что брак не может принести ничего хорошего. Хочешь взять на себя ответственность за все это?
– Софи, когда ты окажешься в сумасшедшем доме, – вздохнул лорд Фрэнсис, – попроси их оставить комнату для меня. Договорились? Подозреваю, она мне скоро понадобится.
Щелкнув языком, София пустила лошадь галопом, а лорд Фрэнсис, покачав головой, последовал за девушкой.
Глава 7
«После помолвки нужно обязательно в течение недели устроить бал как официальное празднование, – убедила герцогиня всех, включая и самое себя, – а помимо основных приготовлений есть еще масса всяких дел». Она, видимо, позабыла, что несколько недель назад граф уже устраивал праздник и что его слуги вовремя и успешно справились со всей необходимой работой, и не помнила, что для подготовки свадьбы были наняты специалисты своего дела и все шло как по маслу. Но однажды днем герцогиню все-таки удалось уговорить отдохнуть часок у себя в комнате.
– Сам я понимаю, что мир не перевернется, если жена пойдет отдохнуть, но вывести ее из этого заблуждения невозможно, – пожаловался его светлость графу и графине, – она получает истинное удовольствие, паникуя по каждому пустяку.
На следующей неделе Оливия и София в сопровождении лорда Фрэнсиса собирались поехать в Лондон, чтобы приобрести свадебный наряд для невесты и другую праздничную одежду. Графиня со смешанными чувствами ожидала предстоящей поездки, ведь прошло очень много лет с тех пор, как она последний раз была в городе. И все равно она всегда любила Лондон, ее первый светский сезон был незабываемым.
Почти все дни Оливия была постоянно занята истинными и выдуманными заботами по подготовке к предстоящей свадьбе, и, кроме этого, нужно было развлекать гостей. Она уже начала привыкать к роли хозяйки Клифтон-Корта, проводить время в обществе мужа и ради Софии вести с ним себя так, словно у них был самый обычный брак. И ее старания вознаграждались – София сияла и была абсолютно счастлива. И все же у Оливии возникла потребность побыть одной. За четырнадцать лет у нее сложился свой образ жизни. Она воспитывала дочь, имела круг близких друзей, посещала приемы у соседей и тем не менее, в сущности, была одинока, однако это была ее жизнь.
И сейчас ей нужно было время, чтобы осмыслить новую ситуацию, время вновь обрести равновесие и здравомыслие. Иногда она вдруг почти забывала, что положение дел совсем не таково, каким кажется. Временами она вдруг обнаруживала, что без крайней необходимости сидит рядом с мужем, или разговаривает с ним, или даже разыскивает его. Например, однажды она гуляла с Маркусом после обеда в саду и, только вернувшись в дом, поняла, что вовсе необязательно было это делать, потому что София и лорд Фрэнсис ушли в деревню вместе с другими молодыми людьми. И были случаи – дважды, – когда он утром за завтраком говорил, что должен на несколько часов уехать по делам имения, а потом, оставшись с ним наедине, она спрашивала, нельзя ли ей поехать тоже. Прежде, когда Клифтоны жили вместе, Оливия всегда сопровождала мужа, не желая, по ее словам, быть просто леди в доме. Тогда она хотела быть частью его мира, хотела понять, как управляют имением, хотела разумно и осмысленно беседовать с мужем о действительно важных вещах. Ее любознательность сослужила хорошую службу в последующие годы. Маркус продолжал поддерживать связь со своим управляющим, ко никогда не приезжал домой и предоставлял ей самой принимать решения, касавшиеся повседневных дел в Раштоне. И вот два дня по утрам Оливия ездила с ним по Клифтону, слушала, смотрела, задавала вопросы, делала замечания и получала от этого удовольствие, которого давно не знала. Объезжая имение, они почти все время разговаривали. Часами, оставаясь наедине с ним, Оливия ни разу не почувствовала ни неловкости, ни какой-либо напряженности из-за их долгого разрыва и сознания того, что все это кончится, как только дочь выйдет замуж. Как в старые времена, они оба чувствовали себя друзьями, друзьями и товарищами.
Опасное чувство.
У Оливии была потребность в уединении, и она находила его не в своей комнате, а в потайном саду. У нее вошло в привычку каждый день после полудня убегать туда на часок, и только однажды – день выдался дождливый – она изменила этому обычаю. Иногда женщина сидела на камне, размышляя или мечтая, вдыхала пьянящий аромат роз, а ее взор, отдыхая, блуждал по красочному цветочному ковру. Иногда она брала с собой книгу и читала, иногда ложилась на траву в тени деревьев и следила за плывущими по голубому небу облаками, впитывая в себя спокойствие природы. А однажды Оливия заснула.
Этот сад, отгороженный от всего на свете, был миром грез, маленьким раем на земле.
Оливия никогда не запирала калитку, но всегда надеялась, что никто посторонний не обнаружит ее потайной мирок. Все очарование исчезло бы, если бы кто-то другой приходил туда восхищаться его красотами. Разумеется, за исключением одного-единственного человека. Она приходила сюда каждый день, чтобы убежать от Марка – не столько от его физического присутствия, сколько от его воздействия на ее чувства, и тем не менее он всегда незримо присутствовал рядом с ней, потому что именно здесь впервые поцеловал ее. Это был их сад – Марка и Ливи, двух совершенно других людей. Оливия не хотела признаться себе, что на самом деле они остались теми же самыми.
Днем перед началом бала она пришла в сад, вместо того чтобы, подобно остальным дамам, отдохнуть в своей комнате и приготовиться к празднику. Как часто бывало в последние дни, припекало солнце, и на небе не было ни облачка. Сидя в тени плакучей ивы у клумбы гиацинтов, Оливия мечтала, чтобы оставшиеся до свадьбы Софии три недели пролетели поскорее, и в то же время хотела, чтобы время остановилось. «Сама не знаю, чего мне хочется», – грустно улыбнулась она полному противоречию мыслей и потянулась к сиреневому цветку.
Вдруг арочная дверца открылась, и он вошел в сад. Оливия ничуть не удивилась, как будто ожидала этого. Ожидала? Конечно, неосознанно, иначе она, безусловно, искала бы уединения в каком-нибудь другом месте. Здесь в этом волшебном саду не было ничего от реального мира, и она не могла ответить, хотелось ли ей, чтобы Маркус пришел, чтобы он был здесь.
Закрыв за собой калитку, он прислонился к ней, и Оливия была уверена – хотя не видела и не слышала, как он это сделал, – запер дверь. Она ожидала этого – но хотела ли?
– Отдыхаешь? – Он прошел по дорожке мимо солнечных часов и с улыбкой остановился возле нее.
– Отдыхаю. – Она сидела на камне на уровне плеч Маркуса.
– Ты ведь каждый день приходишь сюда, верно?
– Да.
Конечно, это был мир грез. Маркус стоял, глядя на Оливию снизу вверх, и его глаза блуждали по ее лицу, волосам, телу. А она смотрела на мужчину, в которого он превратился, пока ее не было рядом, и отмечала произошедшие перемены. Ни одного из них, казалось, не тяготила воцарившаяся тишина, ни у кого не было потребности что-либо сказать.
Безусловно, он стал еще красивее, или, возможно, так казалось Оливии потому, что она смотрела на него прежними глазами, помнившими стройного симпатичного мальчика. На его лице появились линии – именно линии, а не морщины, – подчеркивавшие зрелость, волевой характер и говорившие о большом жизненном опыте, а тронутые серебром волосы, такие же густые, как и раньше, придавали еще большую привлекательность. Он раздался в плечах и груди, но живот остался плоским, талия тонкой, бедра узкими, а кожа гладкой и упругой. В отличие от Кларенса Марк Клифтон выглядел моложе своих лет. Очевидно, он как и прежде следил за собой и, видимо, много ходил пешком и ездил верхом, если судить по тренированным мышцам его ног. «Интересно, – мелькнула у Оливии мысль, – ходит ли еще он боксировать в зал Джексона, когда бывает в городе?»
Маркус протянул к ней руки, и она, без колебания положив ладони ему на плечи, наклонилась вперед, чтобы он мог взять ее за талию и спустить на землю. Несколько мгновений он держал жену на весу над собой, а она смотрела на его обращенное вверх лицо.
Это было неизбежно. На протяжении многих дней Оливия чувствовала, что это обязательно случится. Знала ли? Нет, однако подсознательно она этого ждала и приходила в потайной сад, уверенная, что рано или поздно он тоже придет туда. Ведь это был их сад, и он остался таким же прекрасным и уединенным, как тогда, когда молодые люди обменялись первым поцелуем. И если что-то осталось неизменным в мире, то это был их сад.
Маркус медленно опускал ее, так что тело Оливии скользило по его телу, пока ее ноги не коснулись земли, а потом наклонил голову и поцеловал. Из-за его роста она, как прежде, вынуждена была откинуть назад голову.
Оливия была ошеломлена тем, что все осталось прежним и одновременно стало совсем другим. Это был тот Марк, каким он был всегда, и все было таким знакомым и родным, что годы разлуки мгновенно откатились назад. Не было этих бесконечных лет, остались только Марк и Ливи, и еще необходимость быть вместе. Он был единственным мужчиной, который когда-либо интимно касался ее или целовал. Но все же что-то в нем стало иным. Обычно он касался ее приоткрытыми губами, и они наслаждались теплотой и интимностью одних только поцелуев. Она любила, свернувшись рядом с ним на диване или сидя на его коленях, упиваться поцелуями безо всякой мысли о том, чтобы пойти в постель. Это была удивительная духовная форма общения. Но он никогда не целовал ее открытым ртом, полностью вобрав в себя ее губы, и не просовывал язык ей в рот, создавая странные вибрации у нежной плоти губ. Потом его лицо оказалось над ее лицом, они снова взглянули друг на друга, на этот раз прямо – глаза в глаза. Наклонив голову, Марк покрыл нежными поцелуями ее виски и щеки, а Оливия, положив локти ему на плечи, тыльной стороной пальцев провела по его гладкой, явно только что выбритой щеке.
Они всегда были способны бесконечно, не смущаясь, смотреть друг другу в глаза. Однажды друзья сказали, что Оливия и Маркус никогда не сидят за столом во время разговора напротив друг друга, потому что при этом вынуждены были бы смотреть в глаза друг другу, а для них это невыносимо. Они долго смеялись, а потом сели за небольшой карточный столик и, упершись в него локтями и подперев руками подбородки, попытались смутить друг друга взглядами, но непроизвольно рассмеялись и, наклонившись, обменялись легким поцелуем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29