— Но они употребляли их при мне. — Грейс уже с трудом сохраняла спокойствие. — И произносили их после его смерти мне в утешение. Им казалось, что я должна чувствовать облегчение при мысли о том, что Джереми не станет взрослым и не узнает о своем несчастье.
— Продолжай, — произнес Гарет, на сей раз уже мрачным тоном. — Это необходимо высказать, прежде чем мы с тобой придем к какому-то решению. Мы даже можем поссориться. Но ты права, я хочу владеть тобой, Грейс. А ты хочешь меня. В основе твоего гнева лежит любовь, твоя любовь ко мне. Продолжай. Говори еще.
— Они ставили клеймо не на том, на ком следовало, — сказала Грейс. — На самом деле ублюдком был его отец. Он и есть ублюдок. Ты снова пытаешься искалечить мою жизнь, Гарет. Я была счастлива больше года. Счастлива! Но ты должен убить и это счастье. Я ненавижу тебя сейчас так же, как ненавидела все эти годы.
— Это уже лучше, — усмехнулся он. — Мы приближаемся к правде. Еще не дошли до нее, но идем по верному пути. Говори дальше.
— Нет! — Грейс подняла чайник слегка дрожащими руками и налила чаю в свою пустую чашку. — Не выйдет, Гарет. На этот раз я не забуду об окружающих, как это случилось на балу. Нет. — Она перевела дыхание. — Расскажи мне об имении твоей покойной жены, об имении, в которое ты пригласил нас на следующей неделе. Оно большое?
— Достаточно большое, чтобы нам было где уединиться, Грейс. Мы продолжим дискуссию там и, возможно, закончим ее. Мы выпустим на свободу все, что терзало твою душу долгие годы. У тебя будет шанс отдубасить меня кулаками или исцарапать, если ты пожелаешь. Но я не упущу момент. Я тебе это обещаю. Скажите, леди Лэмпмен, вы хотели бы еще что-нибудь узнать о моей собственности?
— Нет, благодарю вас, милорд. Вы дали очень точное описание.
Грейс встретила взгляд Перигрина и даже не попыталась спрятать свою боль. Она теперь знала, что тоска и тревога не уйдут и нельзя ожидать от Перри, что он избавит ее от этой боли.
* * *
Особняк лорда Сандерсфорда в Хаммерсмите выходил фасадом на реку и был так красив, что, как удивлялась Этель, даже странно, почему его лордство не живет здесь постоянно. Однако в ответ виконт улыбнулся и заметил, что настоящий дом должен занимать место в сердце, войти в плоть и кровь и вовсе не обязательно, чтобы он отличался какой-то особенной красотой.
Часть гостей из Лондона приглашена была провести здесь ночь, в их числе Этель, Мартин и Присцилла, семейство Стеббинсов и два кузена покойной жены виконта. И разумеется, Лэмпмены.
Перигрин, так же как и Грейс, знал, чего ради они здесь, и понимал, что эти два дня за городом в какой-то мере знаменуют кризис их семейных отношений. Он понял это, когда было получено приглашение, вероятно, понимал и раньше, но совершенно ясно увидел в своем доме неделю назад. Он ожидал тогда, что Сандерсфорд найдет возможность поговорить с его женой наедине. Ожидал увидеть на их лицах то же напряженное выражение, которое заметил на балу. Ожидал также, что Грейс после этого не будет счастлива, что почувствует себя виноватой и неуверенной.
Кризис приближался. Разумеется, его можно предотвратить, если Перигрин заявит права мужа и воспользуется теми способами, которые есть у него в распоряжении при подобном решении проблемы. Например, мог бы увезти жену домой. Выход самый простой. Или мог сообщить Грейс, что ему известна суть дела, и запретить ей разговаривать с виконтом наедине. Грейс подчинилась бы мужу. И наверное, была бы рада сбросить с себя всю тяжесть создавшегося положения.
Однако ни то ни другое Перри не устраивало. Он мог выбрать лишь тот путь, который, как правило, несвойствен мужчинам: вести себя спокойно, предоставив жене свободу самой определить свою судьбу. Видимо, именно за ту неделю, когда Перигрин чувствовал себя невероятно несчастным, он и осознал полностью, какие чувства питает к Грейс. И в то же время понял до конца природу любви. Природу поистине пугающую. Потому что любовь ничего не может требовать только для себя. Она может лишь отдавать, она полностью открыта, она беззащитна перед болью, пустотой и отверженностью.
И Перигрин повез свою жену на прием к Сандерсфорду, словно не замечая бледности ее лица и того, что глаза ее оставались потухшими всю дорогу, которую они проделали в карете вместе с Присциллой и Люсиндой Стеббинс.
В Хаммерсмите он предоставил Грейс возможность оставаться с ним рядом, ни единым словом или жестом не понуждая ее к этому. Он позволил жене держать себя под руку все то время, пока они в сопровождении хозяина осматривали дом, прекрасно понимая, что этот самый хозяин слишком опытен для того, чтобы допустить подобное положение вещей на весь остаток дня и следующее утро.
Они задержались в галерее, которая выходила окнами на реку, и настолько увлеклись редкостным собранием китайского фарфора, что даже не обратили внимания на великолепный вид из окон, вызвавший восторженные восклицания гостей. В музыкальном салоне их привели в восхищение разнообразные музыкальные инструменты, собранные тещей лорда.
— Как хорошо, что у нас нет подобных вещей, Перри, — сказала Грейс, — иначе я, чего доброго, извела бы половину твоего состояния на музыкальные уроки, чтобы научиться играть на всех инструментах.
— А я истратил бы вторую половину, чтобы тоже научиться играть на них, — ответил на это Перигрин. — И тогда, лишившись состояния, мы с тобой вынуждены были бы зарабатывать на хлеб своим музыкальным искусством, бродя по дорогам, как менестрели в старину.
— Звучит заманчиво, — рассмеялась Грейс. — Я взяла бы с собой флейту, а тебе, Перри, пришлось бы таскать на спине клавикорды.
— Вот и хорошо, что у нас нет такого множества инструментов, — тоже засмеявшись, заключил он.
Они гуляли в парке и по берегу реки и были вполне единодушны с остальными гостями насчет того, что им необычайно повезло с погодой: день стоял теплый и солнечный в отличие от предыдущих, угрюмо-пасмурных. Они сидели на террасе за чаем и слушали забавные армейские истории, которые лорд Сандерсфорд, пустив в ход все свое обаяние, рассказывал гостям. Во время общего взрыва веселого смеха Перигрин почувствовал, как Грейс погладила его по руке, и ласково улыбнулся ей. Вскоре все разошлись по своим комнатам немного отдохнуть перед обедом и вечерними развлечениями.
Это должно произойти вечером, думал Перигрин, стоя у себя в гардеробной, боковая дверь которой выходила в их общую с женой спальню. Он медленно застегнул пуговицы и тщательно расправил кружевные манжеты так, что они прикрывали кисти рук до самых пальцев. В нижней гостиной должны были состояться танцы, чтобы, как сказал Сандерсфорд, повеселить молодежь. Двери на террасу в такой теплый вечер, разумеется, будут открыты.
Это произойдет сегодня вечером. Он бессилен предотвратить что-либо, вернее, сам предпочел именно такой ход событий. Ему только надо проследить, чтобы встреча, если она состоится, не совершилась вопреки воле Грейс. Перри понимал, что жена не хочет выяснения отношений и в то же время ждет их, так как они неотвратимы. Но даже при подобных обстоятельствах, считал Перри, нет места насилию и принуждению. От этого он вполне может уберечь жену.
* * *
Люсинда Стеббинс не пользовалась успехом в первые недели сезона. Слишком пухленькая с точки зрения большинства, с волосами скорее желтого, чем светло-золотистого оттенка, она не отличалась красотой. К тому же в обществе предпочитала молчать, но нередко хихикала и краснела как-то пятнами, что не прибавляло ей привлекательности.
Однако Грейс знала, что Люсинда — чистая душой и добрая девушка; Перри тоже относился к ней очень тепло и взял ее под свое покровительство. За обедом сидел рядом с ней, и Люсинда то и дело смеялась его шуткам, не заливаясь краской смущения. Когда в большой нижней гостиной начались танцы, Перри пригласил ее на первый танец.
Грейс обрадовалась, увидев, что один из кузенов пригласил Люсинду на второй танец, а потом вступил с ней в долгий оживленный разговор. Грейс была его соседкой за обедом и даже на основании нескольких вполне поверхностных замечаний кузена пришла к выводу, что этот юноша весьма чувствительный и благоразумный.
Что касается Присциллы, то она вовсю распустила перышки в лучах откровенного восхищения второго кузена и двух весьма привлекательных молодых соседей виконта. Она, как говорится, была на высоте и наслаждалась каждой секундой своего триумфа.
— Присцилле даже еще нет восемнадцати, — говорила ее мать. — Мы бы не хотели, чтобы девочка сделала выбор в этом году. Она еще молода для замужества. Пусть наберется опыта.
— А Люсинде, несомненно, придется обдумать именно в этом году те предложения, которые она получит, — сказала миссис Стеббинс. — Вряд ли мой муж согласится привезти нас в Лондон еще на один сезон. Он просто невероятный любитель деревенской жизни, леди Лэмпмен. Мы, разумеется, хотели бы выбрать для девочки достойного мужа и вовсе не намерены принимать первое же предложение.
“Как странно, — думала между тем Грейс, — что меня не привозили в Лондон на сезон”. Кажется, и не возникало вопроса об этом, во всяком случае, в памяти у нее ничего подобного не сохранилось. Если бы приезд в Лондон состоялся, она, конечно же, выбрала бы жениха сама. В то время отец не стал бы противиться любому ее решению.
Но она полюбила Гарета именно в том возрасте, когда ей предстояли выезды. Надеялась выйти за него замуж и жить счастливо. И ни в каком сезоне в Лондоне тогда не было необходимости.
Да, она считала себя очень волевой и самостоятельной, думала Грейс, следя за переменами фигур в кадрили и улыбаясь мужу, который танцевал с разрумянившейся девушкой не старше шестнадцати лет. На самом-то деле она тогда была всего лишь куклой на веревочке. А за веревочку дергал Гарет. Когда он уехал, ей исполнился двадцать один год. О браке они говорили по меньшей мере четыре года. Собирался ли Гарет вообще жениться на ней?
Гарет всегда поступал по-своему. Они ссорились и даже дрались, но Грейс не могла припомнить ни одного серьезного случая, когда одержала бы победу. Самое примечательное, что виконт отказался жениться на ней перед отъездом и привел для этого вполне резонные основания, но в то же время отверг все ее возражения против их интимной близости. И она отдалась ему, упрямо и глупо не обращая внимания на законы общества.
Вопреки собственному мнению о себе как о сильной и разумной личности Грейс оказалась чудовищно слабой и глупой. Очень, очень глупой.
— Я познакомилась с Мартином на таком же вечере, как этот, — рассказывала Этель. — С первого взгляда он мне не понравился, потому что очень редко улыбался. Я считала его высокомерным. Даже забавно, насколько иным оказывается человек, когда его узнаешь ближе. На самом деле мой муж очень чувствителен и часто неуверен в себе.
Миссис Стеббинс рассмеялась:
— Папа выбрал для меня мистера Стеббинса, потому что обладал очень скромным состоянием, а наше старинное имя надо было поддерживать.
…Отец должен был бы отвезти ее в Лондон, думала Грейс. Должен был настоять, чтобы она делала выезды, была представлена ко двору, усвоила хороший тон, познакомилась с молодыми леди своего возраста и достойными молодыми джентльменами. Она бы тогда повзрослела, набралась здравого смысла гораздо раньше чем это произошло в действительности. Лучше поняла бы Гарета, сравнив его с другими и вовремя разглядев его эгоизм.
Однако изменило бы это сложившееся положение вещей? Ведь она была невероятно упряма. И несомненно, боролась бы с отцом на каждом шагу, закрывала бы глаза на тот опыт, который мог бы уберечь ее от ее будущего. Увы, она была влюблена и безнадежно слепа.
Избавилась ли она окончательно от влияния Гарета даже теперь, когда глаза ее открыты? Избавится ли вообще когда-нибудь? Грейс заметила, что он закончил разговор с мужчинами и направляется к ней. Грейс понимала, что вся эта поездка затеяна ради нее, а этот вечерний прием в особенности. Гарет задумал пообщаться с ней наедине и добьется этого. Частично потому, что Сандерсфорд всегда добивался, чего хотел. Частично потому, что ей самой важно выяснить, кончатся ли на этом их отношения. Конец это или некое новое начало? С Гаретом ничего нельзя знать заранее.
Этель внезапно наклонилась к ней и прошептала так тихо, чтобы ее услышала только Грейс:
— Вечер очень теплый, приятно было бы подышать воздухом. Ты можешь сказать, что мы с тобой решили погулять яа террасе.
Грейс посмотрела на невестку удивленно. Этель покраснела, смутилась и спрятала от нее глаза.
— Разумеется, если ты не против, — продолжала Этель. — Я не знаю, что ты чувствуешь. Я никогда этого не понимала. Но теперь я полюбила тебя. И Перри. Мне нравится Перри.
Она отвернулась, чтобы ответить на какое-то замечание миссис Стеббинс.
— Вы не танцуете, леди Лэмпмен? — произнес лорд Сандерсфорд, останавливаясь перед Грейс и кланяясь с улыбкой одновременно ей и двум другим дамам. — Моя гостиная не идет в сравнение с бальными залами, в которых вам пришлось танцевать в последние недели, но ведь вы привыкли к жизни в деревне.
— Я протанцевала один танец с Перри, — ответила Грейс.
— Но вы должны протанцевать следующий танец со мной, — сказал он, протягивая ей руку. — Как хозяин дома я хотел бы настоять на этом.
— Какое изысканное общество, милорд, — заметила миссис Стеббинс.
Он поклонился еще раз в благодарность за комплимент. Грейс, чувствуя на себе взгляд Этель, встала подала руку лорду Сандерсфорду.
— А теперь, Грейс, — через несколько секунд заговорил он, ловкими уверенными поворотами проводя ее через всю комнату к открытому французскому окну, — для нас с тобой настало время ненадолго исчезнуть, как ты думаешь?
— Да, Гарет, — ответила она, глядя прямо ему в глаза. — Настало.
Он ответил ей благодарным взглядом.
— Ты всегда была достаточно храброй, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Я рад, что ты не находишь нужным отказаться с любезной улыбкой. Давайте прогуляемся по террасе, мэм?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26