– А как с институтом химии ПАН? Удалось что-нибудь?
– Я договорился со своим знакомым о встрече на пять часов в кафе «Дануся».
Немирох поморщился:
– А потише места не мог выбрать? Рядом с вокзалом, всегда полно народу. И проезжих, и местных…
– Ему так удобнее, он живет под Варшавой. А из кафе до поезда два шага. Правда, он предупредил, что сегодня не сможет уделить мне много времени. Но это – ничего, главное – сказать ему, что нас интересует, пусть все разузнает. Человек он серьезный, болтать зря не станет и нас не подведет. На него вполне можно положиться.
– Прекрасно.
– Артистку вы сами будете допрашивать?
– Нет, предпочту довериться тебе. С молодой красивой особой, думаю, поручику легче договориться, чем мне, старому деду.
– Вы не одного молодого еще перещеголяете.
– Ладно-ладно, не льсти. А после допроса приходи сразу – расскажешь, что удалось узнать.
– Официальный протокол допроса оформлять?
– Решишь сам на месте, по ходу дела. Главное – побольше узнать о Лехновиче. Как-никак она прожила у него несколько месяцев и кое-что должна знать о своем женихе.
Пани Мариола заставила себя ждать целых десять минут и даже не сочла нужным извиниться за опоздание – она была уверена, что красивая женщина может позволить себе опаздывать и все обязаны ее ждать. Мариола Бовери действительно была красива, но того рода женской красотой, которую обычно принято считать вульгарной, слишком злоупотребляла всеми доступными видами косметики. Возможно, это казалось бы уместным перед кинокамерой или вечером в ресторане, но никак не днем и тем более в здании управления милиции.
Вопреки инсинуациям жены адвоката, пани Янины Потурицкой, актрисе на самом деле было всего лишь двадцать пять лет. С образованием, правда, дело обстояло хуже. Театральное училище ей даже не снилось. Аттестата зрелости, «ввиду плохого состояния здоровья», получить тоже не удалось.
Мариола ничего не имела против ведения протокола, хотя визит в управление милиции склонна была считать скорее как дружескую встречу.
– Как я рада, – щебетала она, – беседовать с вами, а не с этим старым полковником. Надулся, как индюк, и думает кого-то испугать. Такими только детей в детском саду стращать.
Поручик тактично молчал, а пани Мариола продолжала заливаться соловьем:
– Ах, как я вам завидую! Это чудесно – заниматься такой увлекательной работой! Не то что я: целыми днями десятки раз повторяю в студии перед камерой один и тот же жест. Порой до потери пульса! А режиссеры, как правило, сами не знают, чего хотят. Вот и сегодня – еле вырвалась. Просто ужас!
У Межеевского не дрогнул на лице ни один мускул, хотя ему было отлично известно, что Мариола уже довольно давно не снималась ни в одном фильме, даже в роли статистки. И не похоже было, что это положение в ближайшем будущем изменится к лучшему.
– Наша работа лишь внешне выглядит романтично. А в действительности это дотошное собирание разных сведений да возня с хулиганами, обворовавшими пивной киоск. Удовольствие беседовать с молодой, интеллигентной и красивой женщиной нам, к сожалению, выпадает редко.
Мариола ни минуты не сомневалась, что «молодая, интеллигентная и красивая женщина» – это именно она.
– Да и то нам довелось встретиться лишь по случаю трагического события на Президентской.
– Ах, это действительно ужасно. Я страшно жалею, что поддалась на уговоры Стаха и пошла к Войцеховским.
– Вы были с ними знакомы прежде?
– Нет. Очень нужен мне какой-то старый хрыч и его уродина. Если бы Лехнович так усиленно меня не упрашивал, я ни за что бы не пошла. Но в конце концов решила все-таки уступить ему на прощание.
– Что значит – «на прощание»? Вы знали, что он умрет?
Мариола разразилась смехом. Серебристым смехом, хорошо отрепетированным.
– Вы, может быть, еще подозреваете, что я его и убила? Да нет же, вы меня не так поняли. Просто он мне надоел. До невозможности.
– Да?…
– Скажу вам откровенно – это был отвратительный тип.
– Не может быть!
– Представьте себе. Просто какой-то ненормальный. Вы не поверите – он хотел мне изменить.
– Что вы говорите?! – Межеевский силился изобразить на лице выражение крайнего удивления.
– Да. И с кем бы вы думали? С одной вертихвосткой.
– Чудовищно!
– К счастью, я его вовремя раскусила. Он мне совершенно опротивел. Жадина, грубиян, никаких.приличных знакомств. К тому же болтун и хвастун. Чего он мне только не плел! Его послушать, так в Варшаве нет ни одной женщины, которая могла бы устоять перед ним. А в сущности, он ничего собой не представлял, мог лишь совращать студенток, которым нужно было получить хоть тройку на экзаменах. И ничего больше.
– Но, кажется, он был одаренным химиком? Мариола Бовери махнула рукой.
– Не знаю. Но уверена, что больше хвастался. Как обычно. У него все были дураками и только он один – гений. Его послушать, так Войцеховский ничего бы в жизни не добился, не будь его, Лехновича. Я специально пошла с ним в гости, чтобы посмотреть на этого Войцеховского. Старик, конечно, но сразу видно – в порядке. Вы обратили внимание, какой бриллиант на пальце у его Эльжбеты? Такой бриллиант и за двести тысяч не купишь. Одна вилла стоит полтора миллиона. А что Лехнович? Трехкомнатная кооперативная квартира и доцентское жалованье. Ну, подработает иногда кое-какие крохи. Я за одну главную роль в любом заграничном фильме получу столько, сколько этому пану доценту не заработать до конца своей жизни. А он еще равняется с Войцеховским. Сколько он пел мне о своих друзьях, а как дошло до дела, то оказалось, что не был знаком ни с одним режиссером даже в Польше. Прямо в глаза мне врал, что знаком с режиссером из Советского Союза. А когда я позвонила в Москву, этот режиссер сказал, что никакого пана Лехновича не знает и никогда ничего о нем не слышал.
– Но, кажется, Лехнович сделал какое-то крупное научное открытие?
– Научное открытие? Первый раз слышу. Скорее всего, он вам тоже наврал. Иначе он трубил бы об этом на всех перекрестках, а я ни словечка от него ни о каком открытии не слышала. Правда, однажды хвалился, что стоит ему шевельнуть пальцем – и все американские концерны передерутся между собой из-за него, если он захочет уйти из своего института. Но когда я сказала: ну сделай так, чтобы они передрались, он ответил, что не настало еще время. А если настанет, я, мол, еще о нем услышу.
– Лехнович получал письма из-за границы?
– Какие-то иностранные журналы приходили. Да еще разные рекламные проспекты. А больше ничего. Мой младший брат – заядлый филателист, но Стах не разрешал мне даже марки с конвертов для него отклеить. Он и'х сам собирал. Говорил, что отдает какому-то швейцару. А когда я один раз взяла с его стола одну-единственную красивую марку, кажется Мадагаскара, он устроил такой скандал, что я думала – убьет меня.
– Что ж, он был такой жадный?
– Да нет. Жадным может быть только человек богатый, а он был беден. Просто беден. Что у него было? Каких-то несчастных восемь-девять тысяч злотых в месяц. А может, и того меньше.
Поручик старательно поддакивал. Он не стал говорить, что эти «восемь-девять тысяч» – почти два месячных оклада офицера милиции.
– А красивая женщина, как вы понимаете, словно драгоценный камень, нуждается в соответствующей оправе. Особенно если она актриса.
– Безусловно, – поспешил согласиться поручик. – Но давайте вернемся к Лехновичу. Факт остается фактом, его убили. Как вы думаете, кто? Не удалось ли вам заметить что-либо подозрительное?
– Кто убил? У меня это не вызывает ни малейших сомнений.
– Кто же?
– Доктор. Постойте, как его фамилия?… Ах да, вспомнила: Ясенчак.
– Почему именно доктор?
– Ну как же! Вы бы только видели, как его любимая Кристина строила Стаху глазки. Будь ее воля, она прямо там же, на Президентской, утащила бы его наверх, в спальню. От меня такие вещи не скроешь. Да и доктор тоже не слепой. Он весь вечер следил за ними. Но все-таки не уследил. Был момент, перед самым ужином, когда Кристина отправилась на кухню, вроде бы заменить хозяйку – та в это время играла. А Стах как раз выложил карты на стол, поскольку его партнер вистовал, и сделал вид, будто направился в туалет. Но я-то хорошо видела, как он открыл в туалет дверь, но тут же ее закрыл, а сам шмыгнул на кухню и торчал там целый час, так что его партнерам пришлось даже прервать игру. Я думала, Ясенчака хватит удар – он тут же проиграл партию на каких-то дурацких трех трефах, оставшись без двух, хотя мог сыграть малый шлем.
– Ну и что ж тут такого? Из-за этого так уж прямо сразу и убивать человека?
– О, вы не знаете, на что способен стареющий муж, у которого молоденькая жена, да еще если ее вдруг потянет «налево». А может, и не вдруг. Возможно, этот треугольник сложился раньше. Я лично не ревнива и никогда не следила за Стахом.
– Удивляюсь, как это за игрой в карты люди могут поссориться чуть ли не до драки. Ведь не корову же они проигрывали.
– Вообще-то бридж в тот вечер проходил, можно сказать, довольно спокойно. Хотя мужчины, дело известное, вечно стараются поддеть друг друга. Но в этот раз виновником скандала был Лехнович.
– Как же все это происходило?
– Стах умышленно старался вызвать скандал. Сначала он, я-то уж хорошо его изучила, всячески пытался разозлить адвоката. А тот реагировал на его слова, как бык на красную тряпку. Начал огрызаться, швырять на стол карты. Я только до сих пор не могу понять, почему он назвал Стаха доносчиком?
– Наверное, в гневе выкрикнул первое, что пришло на ум. – Поручик сделал вид, что не придает значения этой детали. Никто из ранее допрошенных об этом не упоминал.
– Мы так мило с вами беседуем, – проговорил он, – я с искренним сожалением думаю о предстоящем прощании. Но, с другой стороны, прекрасно понимаю, для вас время дорого. В студии вас, вероятно, уже заждались.
Мариола взглянула на часы.
– На сегодняшние съемки я уже опоздала. Ох, и попадет же мне от режиссера! Ну да ладно.
– Простите меня бога ради и большое вам спасибо. Еще одна только маленькая формальность – надо подписать протокол.
Мариола взяла протянутую шариковую ручку.
– Прошу вас подписать разборчиво, подлинным именем, согласно паспорту.
– Ах, – вздохнула Мариола Бовери, – как я ненавижу этого Сковронека Сковронек – жаворонок (польск.).

. Ну, посудите сами, можно ли сделать артистическую карьеру с такой фамилией. Представляете себе – афиша: «…в главной роли Мария Сковронек». Ужас!
– Зато «Мариола Бовери» звучит вполне пристойно. И весьма оригинально, – как мог изощрялся в галантности поручик.
Пани Мариола все принимала за чистую монету.
– Если я вам еще понадоблюсь, буду рада увидеться с таким милым офицером. Возможно, вам удобнее где-нибудь в городе? Но тогда поторопитесь, потому что мой импресарио сейчас заканчивает переговоры с одной иностранной кинофирмой Вероятно, придется надолго уехать: меня непременно хотят занять сразу в нескольких фильмах.
– В ФРГ?
– Возможно… Но сначала все-таки Париж и Рим. Не знаю, как мне удастся везде успеть. Но что делать…
– Как я вам завидую!
– Ах, всюду одна и та же каторга. А найти по-настоящему интеллигентного режиссера теперь так трудно!
После ухода актрисы поручик отправился с докладом к полковнику, но секретарша сказала, что «старик» уехал в министерство и сегодня, вероятно, его не будет. Межеевский привел в порядок материалы дела и отправился в кафе.
Ровно в пять он сидел в «Данусе». Несколькими минутами позже появился инженер Закшевский. Он внимательно выслушал рассказ поручика. Межеевский не стал посвящать товарища во все детали, лишь сказал, что ведет следствие по делу о смерти Лехновича, который якобы сделал какое-то сенсационное открытие в области полимеров. Закшевский был искренне удивлен.
– Я ничего об этом не слышал, хотя работал вместе с Лехновичем над одной и той же темой. Ты, часом, ничего не путаешь? Как говорится, слышал звон, да не знаешь, где он.
– Да ничего я не путаю, – обиделся поручик. – Если говорю, значит, знаю.
– Наш институт вообще не занимается полимерами. Над ними работает кафедра полимеров Политехнического института.
– Ну и что? Лехнович вполне мог заниматься этой проблемой частным порядком. В нерабочее время. Или вообще дома.
– Ну да, конечно… И в пробирке или в кухонной кастрюле на спиртовке сделал эпохальное открытие… – рассмеялся Закшевский. – Времена таких чудес, брат, давно миновали. Теперь, чтобы сделать какое-нибудь открытие, нужна хорошая лаборатория со сложным специальным оборудованием и множеством помощников и лаборантов. Требуется провести тысячи, а то и десятки тысяч опытов, прежде чем получишь нужный результат. Не обойтись тут и без современных компьютеров.
– И тем не менее я не ошибаюсь. Из вполне достоверного источника мне стало известно, что Лехнович создал какой-то совершенно уникальный полимер. По твердости превосходит сталь, по тугоплавкости – ванадий или тантал и поддается формовке легче, чем глина.
– Абсурд какой-то! – Закшевский пожал плечами.
– И все-таки я попрошу тебя навести справки в своем институте, поговори с людьми.
– Ты хочешь выставить меня идиотом?
– Не горячись, старик.
– Да как же не горячиться? Это все равно что спросить в пекарне, не изготовляют ли они колбасу.
– И тем не менее я прошу тебя об этом одолжении.
– Вечно ты меня эксплуатируешь. Ну ладно, сделаю, но в последний раз. Постараюсь узнать, кто в Варшаве занимается полимерами, и попробую с ними связаться – может быть, они что-нибудь знают. Хотя вообще-то полимеры не моя специальность, но кое-что из этой области старик Войцеховский сумел вбить мне в голову.
– Лехнович прежде был учеником, а затем и ассистентом у Войцеховского. У него защищал диссертацию.
– Ну, тогда он наверняка разбирался в полимерах. Но ведь все это было, как я могу судить, лет десять назад. А по нынешним временам десять лет в науке – это гораздо– больше, чем три века в прошлом. Лехнович же десять последних лет работал в нашем институте и совершенно не был связан с полимерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20