Я считал, что она мертворожденное дитя, плод авантюристов от искусства, которые, пользуясь модой на новизну, нашли способ обратить на себя внимание. Считал так до тех пор, пока Михаил Грановский не посвятил меня в подробности творческой жизни этого театра…

* * *

Каждое утро в одно и то же время прохожие, регулярный маршрут которых пролегал через Тверской бульвар, встречали здесь крепкого коренастого брюнета с тонкими усиками, запоминавшегося не столько симпатичной внешностью, сколько странным поведением… Он выходил из дома № 26 и двигался по бульвару, читая на ходу газету. Двигался вовсе не так медленно, как следовало бы этого ожидать. Он, видимо, приспособился и шагал уверенно, словно смотрел себе под ноги.
Прохожие принимали его за чудака, каких в общем не так уж мало, ибо читающий пешеход не столь уж большая редкость. Но дворники, которым он намозолил глаза, убежденно считали его психом. Дворники в отличие от прохожих весьма наблюдательны. Они могли проследить довольно большие отрезки пути этого гражданина и обменяться потом впечатлениями. Они знали: в течение ста пятидесяти – двухсот метров гражданин успеет прочесть газету и в конце этой дистанции, замедлив шаг или вовсе остановившись, проделает с ней нелепую операцию – аккуратно разорвет ее на кусочки, часть из них положит в левый карман, остальное скомкает и в лучшем случае бросит в урну.
Но правый карман «психа» оттопыривал целый рулон газет. «Псих» тут же вынимал очередную и на следующем участке пути проделывал с ней то же самое…
К личности странного гражданина дворники не проявляли особого любопытства. Он был для них ясен как день: псих есть псих, и этим исчерпана вся информация. Они не знали, что «псих» не кто иной, как известный в то время поэт Борис Южанин – основатель и руководитель нового театра «Синяя блуза». Он приходил на службу, уже начиненный газетными сообщениями, переполненный идеями. Садился за стол, раскладывал газетные вырезки и вместе со своим помощником Владимиром Мразовским начинал творить сценарий спектакля, который к вечеру будет закончен, а завтра поставлен и показан. Почти в буквальном понимании этих слов.
Удивительный, неслыханный театр. Театр, так сказать, быстрого реагирования, где чуть ли не каждую неделю шла премьера. Тот, что менял свой игровой материал со скоростью и гибкостью газеты и всегда соответствовал ей тематически. Тот, что вооружился девизом: «Утром в газете – вечером на сцене», что современники называли «Живой газетой». Мало кто представлял себе, что верность этому девизу удастся сохранить. Но «Синяя блуза» в течение восьми лет доказывала такую возможность.
Это был театр, где публика то и дело взрывалась от смеха, но случалось, и плакала. Где обыгрывались фельетоны, актуальные анекдоты, голосили частушки, отплясывали лихие танцы, отбивали чечетку, но порою исполняли оратории, кантаты, реквиемы. Театр, о котором на вопрос: «Какого он профиля?» – полагалось ответить: «Любого!» В нем сочетались почти все сценические жанры. В нем были собраны почти все виды искусства: пение, танец, кукольные представления, инструментальная музыка, драматические сцены и даже в какой-то мере изобразительное искусство, ибо знаменитые пирамиды «Синей блузы» не что иное, как живые полотна, с темой, сюжетом.
Но при всем этом внешнем разнобое, при всей лоскутности его тем не менее отличала внутренняя цельность, монолитность, стоявшие на единстве задачи, однозначности идеи: агитация, политическое толкование текущих событий.
Спектакль «Синей блузы» не имел единого сюжета. Театр малых форм, он скорее походил на сегодняшние самодеятельные «капустники», что иногда ставят любители на предприятиях. Разница лишь в том, что последние имеют сугубо местное назначение. Но зритель «Синей блузы» уходил из зала с чувством, что видел некое сквозное действие, представление, пронизанное единой, стержневой логикой, а не разрозненные куски.
Достигалось это и подбором тематики, и актерским искусством перевоплощения из образа в образ – тем, что называют приемом трансформации: почти на глазах у зрителей актер меняет не только внутренний, но и внешний облик – искусство, которым так мастерски владеет Аркадий Райкин. Трансформация главным образом и создавала эффект целостности спектакля – менялись образы, менялись темы, но исполняли их одни и те же люди. То есть впечатление единства создавал не сюжет действия персонажей, а некий сюжет показа актерского мастерства.
И еще одна вещь работала на это впечатление: темп. Бешеный, к тому же еще и нарастающий темп спектакля! И объяснить это можно прежде всего тем, что у большинства актеров за плечами спортивная жизнь. Еще одна внутренняя связка между театром и спортом.
Темп – идеал, к которому стремится и театр, и спорт.
«Синяя блуза» закручивала темпы не только на сцене – она и в жизни побуждала к ним актеров. В течение нескольких репетиций нужно было выучить тексты, проработать мизансцены, сыграться настолько, чтобы все это вынести на суд зрителя. Вот почему Борис Южанин, как говорится, не спускал рукава даже в дороге между домом и службой.
Он жил в том напряжении, когда организм ощущает секунды как интервалы времени, в которые происходят зримые, поддающиеся осмыслению события. Время для него текло так, словно он несся на фотонных скоростях.
По утрам он до седьмого пота спешил, ибо знал: часам к одиннадцати придется раскрыть свою «капсулу». С этого времени начинались визиты авторов. Вваливался, скажем, огромного роста человек с пронзительными, насмешливыми глазами, тянул руку, говоря:
– Здорово, Борис!
– А, Володя! Очень кстати. Маяковский-то мне и нужен.
– Маяковский всем нужен. Что у тебя?
– Ладно… Это потом. Сперва покажи, что принес? Поэт небрежно бросал на стол рукопись и, не глядя на Южанина, расхаживал по комнате. А тот – пока пробегал глазами странички – улыбался, смеялся, потом вскакивал, выходил из-за стола и, не отрывая взгляда от бумаги, говорил:
– Ну, Володя, угодил! В самый цвет! Именно то, что нужно «Блузе»! Одной строфой всю международную обстановку показал… И как это тебе так здорово удается попасть… м-м… в тональность, что ли, нашего театра?! У тебя, наверное, абсолютный слух. Ты, видимо, очень точно слышишь голос синеблузников. Вот смотри… – И он с упоением декламировал куски из новой работы Маяковского.
– Это, по-моему, – продолжал Южанин, – хорошо должно лечь на музыку. Из этого, я думаю, получатся отличные куплеты…
Тема безопасности страны была одной из самых актуальных – пожалуй, самой актуальной. Народы молодой республики остро чувствовали враждебность окружавшего ее мира. У нас, граждан юной Страны Советов, подобное чувство тогда возникало не только под влиянием газетной информации. Мы принимали эту ненависть более непосредственно, словно существовала какая-то таинственная прямая связь – так, как иногда спиной ощущаешь на себе чей-то тяжелый, недобрый взгляд. Это, может быть, и есть классовое чутье? Оно поддерживалось еще и тем, что среди нас было очень много враждебных элементов. Они являлись как бы миссионерами, проводниками сей ненависти. К тому же в памяти оставались совсем еще свежими страшные годы гражданской войны, интервенции.
Поэтому понятно: международное положение стало для «Синей блузы» темой номер один.
Несколько дней спустя после разговора Южанина с Маяковским синеблузники уже читали со сцены:

Там,
за китайской линией,
грозится Чжанцзолиния,
и пан Пилсудский в шпорах просушивает порох.
А Лондон –
чемберленится,
кулак вздымать не ленится.

Что касается, так сказать, внутригосударственной тематики, то тут на первый план вставала куда более светлая, оптимистичная тема…
У каждого времени свои идеалы. Свой полет мечты. Нынешние десятилетия проходят под знаком космоса, кибернетики. В двадцатые годы Советская Россия сгруппировалась, чтобы сделать скачок из эпохи лошадиной силы в эпоху машины. Слово «машина» передавало суть великого напряжения нации. Это было модное слово, как модно стало слово «спутник» в шестидесятые годы. Естественно, «машинная» тематика насыщала искусство. Даже частушки, призванные отражать в основном бытовую сторону жизни, и те отдавали дань злободневной теме. В «Синей блузе» в комическом русском хоре мы (я забегаю вперед – в бытность моей работы в этом театре) пели:

Электричеством и паром
Жнут, и косят, и куют.
Скоро думать не мозгами –
Электричеством начнут.

Или;

Трактор едет, а кобыла
Грустно смотрит на него.
Без привычки трудно было,
А привыкла – ничего!

А Маяковский поставлял «Синей блузе» такие строчки:

Каждое
сегодняшнее дело
меряй,
как шаг
в электрический, в машинный коммунизм.

Разумеется, перед театром крупным планом вставали проблемы воспитания нового человека, борьбы с буржуазными пережитками. И Южанин обращался к Маяковскому:
– Послушай, тема тут есть неплохая… Я вот вырезал из «Известий». На-ка, прочти.
– На шута мне читать? Давай своими словами…
– Можно и своими… Словом, гражданка одна блудила, блудила, ребенка приблудила, а теперь ходит – со всех знакомых алименты собирает.
– Почему одна?! Не одна – таких много. Это явление…
– Вот именно. О том и речь. Набросай что-нибудь… Частушки, что ли, какие-нибудь…
Маяковский вставал, подходил к окну, с минуту глядел в него, потом, повернувшись, лихо подскакивал, как это делают, прежде чем начать колено «Цыганочки», и тихонько голосил:

Эх, завьюсь-ка я щипцами.
Разукрашусь лентами.
В лес пойду не за грибами,
А за алиментами.

Южанин заливался смехом.
– Гениально, Володя! То, что нужно!
– Ну уж сразу: «Гениально!» Скажи скромнее: просто талантливо!
Нынче, спустя более полувека, когда разговор заходит о «Синей блузе», я иногда с удивлением слышу: «Но „Синяя блуза“ – самодеятельность, это ведь не профессиональный коллектив!» Читателям, которые думают так же, приведу слова харьковской газеты. «В числе сотрудников „Синей блузы“, – пишет она, – такие квалифицированные мастера, как Маяковский, Третьяков, Ардов, Буревой, Южанин и др.».
Обратите внимание: гигант Маяковский в те времена прибывал всего лишь в ранге квалифицированного мастера. Зато «Блуза» в глазах сегодняшней общественности не поднялась выше самодеятельности. Мне скажут: первое, дескать, несправедливо, но понятно – только история может раздавать знаки различия, современнику это не дано. Вот тут, мол, становится понятным и второе: она и определила место «Синей блузе». Могу на это ответить: история еще не кончилась, Если не сегодня, то завтра она даст «Блузе» достойные погоны. И сейчас уже чувствуется, что дело к этому движется.
Один лишь перечень авторов этого театра говорит о его профессионализме.
Но в спектаклях музыки было не меньше, чем литературного текста. И потому, случалось, Борис Южанин, заглянув в только что положенную к нему на стол нотную тетрадь, наскоро исписанную пулеметным композиторским почерком, возвращал автора от дверей, говоря:
– Постой, куда побежал?! Фамилию забыл поставить!
– Ах, да!…
Автор возвращался, хватал тетрадь и в верхнем правом углу первой страницы торопливо, неразборчиво царапал: «Исаак Дунаевский».
Композитор убегал. А хозяин кабинета снимал телефонную трубку, называл номер и, услыхав ответ, просил:
– Сигизмунда Капа, пожалуйста!… Послушай, Зига, ты почему задерживаешь мне танцы? Смотри – Дунаевский: вчера ему заказал – сегодня принес… Сегодня будет готово? Вчера должно было быть готово! Ладно. Тащи.
Писали для «Синей блузы» композиторы: Константин Листов, Дмитрий Покрасс, Самсон Гальперин, Лев Эстрин…
Часа в три Южанин бежал на репетиции, чтобы посмотреть, что там происходит. Здесь он встречал режиссеров Сергея Юткевича, Евсея Дарского, нещадно гонявших актеров. А среди последних были: Лев Миров, Борис Тенин, Иосиф Шохет, Егор Тусузов… Свободным, никому не подвластным художником чувствовал себя лишь «человек-гора» – конферансье Михаил Гаркави. Он сидел в сторонке и дожидался паузы между номерами, чтобы вклинить кусок своего конферанса. Впрочем, шумели и на него. При этом шумели все – и режиссеры и актеры.
– Да не спеши ты!
– Ну что ты лупишь как на пожар?!
– Миша, скажи еще что-нибудь. Потяни чуток – не успеваем!
Пока Гаркави объявлял, актеры переодевались. И хотя делали это мастерски, очень быстро, считанных секунд, затраченных на объявление следующего номера, оказывалось порою все-таки недостаточно…
Имена, которые я назвал, хорошо известны читателю. Еще раз скажу: такое созвездие талантов достаточно говорит о том, что собой представляла «Блуза». Но в истории случилась удивительная вещь – парадокс: впечатление самодеятельности этот театр оставил у потомков именно потому, что сверкал своим мастерством, самобытностью. Нелепость, нонсенс? Вовсе нет.
Театр Южанина взбудоражил всю страну. Он родился в 1924 году, а уже в 1925-1926-м популярность его достигла поистине глобальных размеров (о нем много говорили и писали за рубежом) и породила легионы подражателей. «Синяя блуза» превратилась в движение. Простота сценических форм, приемов создавала впечатление исполнительской доступности. И по всей стране, как опята после грибного дождя, стали появляться самодеятельные коллективы синеблузников. В Москве, скажем, чуть ли не каждое более или менее крупное предприятие имело свою труппу. Каких только не было названий: «Красный петух», «Прожектор», «Электрик», «Винтик», «Живой гудок», «Гудок агитбазы», «Пионерский живгаз», «Красная блуза», «Металлист», «Молот», «Красный шлем», «Резец»…
Повторяю: «Синяя блуза» стала движением. Движением, в котором… затерялся его источник. И затерялся настолько, что до сих пор его не могут… если не найти, то тщательно рассмотреть. И очень жаль.
Нынешнему времени, когда ощущается довольно заметный спад сатиры и юмора, когда налицо вообще дефицит на разговорный жанр, когда большинство программ состоит в основном из эстрадного пения, очень не хватает «Синей блузы» или чего-то подобного ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27