повесть
КТО МЫ ТАКИЕ И ГДЕ МЫ РАБОТАЕМ
Каждое утро, в полвосьмого, мы выходим к скалистому, почти отвесному ущелью, глубиной метров в двадцать — двадцать пять. Внизу шумит на валунах немноговодный, но быстрый сай. Вода в нем мыльного цвета. Если не смотреть вниз, закрыть глаза, то шум сая напоминает беспрерывные шорохи, дробь, всплески сильного ливня где-нибудь в России.
У самого края ущелья петляет в траве тропка. Когда мы приехали сюда, в середине апреля, трава эта была до того сочной, что на солнце отливала сталью, и бушевали в ней отчаянно-красные, сумасшедшие маки, тянулись к небу на ломких стеблях тюльпаны. Да и тропы тогда не было: ее протоптали мы; сперва примялась трава на нашем пути, потом совсем сникла, а кое-где близ камней по-
явились даже желтые проплешины. И маков, тюльпанов больше нет, а трава выгорела, закурчавилась,— жара стоит уже градусов под сорок в тени. Мы шли вдоль ущелья; в развилке его, далеко, виднелись два белых домика, навес, крытый толью, и груды труб, оборудования, досок. Там строят дизельную электростанцию, или, как все ее называют здесь,—ДЭС. Там мы и работаем, в бригаде бетонщиков.
Но сперва несколько слов о себе. Нас двое, обоим по тридцать лет, и обоих звать Юриями, поэтому в бригаде нас различают по росту: Юра Большой и Юра Маленький. У одного рост — метр восемьдесят шесть, у другого — метр семьдесят три с половиной. Последнему прозвище казалось немного обидным: не такой уж маленький!.. Вообще-то мы не бетонщики и никогда до сих пор с бетоном дела не имели; мы — московские литераторы, а приехали сюда, на строительство Нурекской ГЭС, и поступили в бригаду по четырем причинам: во-первых, потому, что ни разу не были в Средней Азии, к новым местам всегда тянет; во-вторых, потому, что надоели Москва, дом, периодически чувство такое тревожит каждого из бродяг, а мы отчасти причисляем себя и к ним; в-третьих, потому, что стройка эта только начинается,— по прошлому опыту мы знали: здесь, стало быть, можно встретить самых разных людей, которые порой вступают в конфликты друг с другом самые невероятные, так бывает в начале каждой стройки; ну и, в-четвертых, нам хотелось взглянуть на строителей «снизу», побыть, так сказать, в их шкуре и что-то, быть может, по-новому осмыслить для себя.
Надо сказать сразу: ни в бригаде, ни в прорабстве, ни в поселке, где мы. жили, до тех пор, пока мы сами не вышли из «подполья», никто даже и не подозревал, что основное орудие нашего труда — не лопата, а перо; об этом знал один начальник строительства Юрий Николаевич Чайковский, тоже—Юрий. Больше того: все считали нас хорошими бетонщиками, а прораб Виктор Яковлевич Небоженко после первых же двух дней работы предложил нам обоим быть звеньевыми. На наш взгляд, в столь неожиданной для нас карьере решающую роль сыграли три обстоятельства: во-первых, оба мы в общем-то здоровые парни, когда-то спортсмены; во-вторых, оба неплохо умеем трепать языком и даже, как выяснилось, врать (для пользы дела, конечна); а в-третьих... Но об этом потом.
Во всяком случае мы не были тщеславны и, для того, чтобы не разбиваться по разным сменам, обратились к прорабу со следующей речью:
— Яковлевич, хочешь, назначай одного, а двоих — нет. Ведь ты пойми: мы и едим вместе, кошелек общий, и на охоту ходим вместе, и за девчатами вместе ухаживаем, нельзя нам врозь. (Да поверят наши жены, что последний аргумент был как раз тем самым враньем, для пользы дела!) Яковлевич поспорил, потом подумал (у него вообще такая дурная привычка— сперва спорить, шуметь, а потом думать; видимо, как и у большинства прорабов) и назначил звеньевым Юру Большого. Маленький опять слегка обиделся на это. и долго ворчал что-то насчет преимуществ роста и пустых чердаков. Юра Большой не обиделся. Он, как казалось в тот момент Маленькому, в душе злобно торжествовал и лишь прикидывался внимательным и
ласковым. По крайней мере, сразу же после того как он великодушно предложил уступить свой пост другу, а тот не менее великодушно отказался, Юра Большой тут же—понимаете? тут же! — воскликнул с простодушной радостью:
— Ох и побегаешь ты у меня теперь! Ох и побегаешь!..— После чего Юра Маленький тут же пожалел о своем великодушии.
И все-таки жили мы — пусть не сомневается читатель— дружно. Но лучше рассказывать все по порядку. Впрочем, сперва еще одно маленькое отступление: несколько слов о том, что такое Нурекская ГЭС и река Вахш, на которой она встанет. Хотя о ней писали в газетах не так уж и мало, несколько слов необходимы.
Представьте себе: узкий-узкий каньон, местами всего метров в пятнадцать шириной, а в нем где-то внизу несется с гудом, тяжело ворочает боками, вся— одно целое, одна стремнина, река; лишь изредка она колобродит водоворотами, в которых, как легкие перья, мчат по кругу громадные валуны, так — все вперед, только вперед, неудержимо вперед. А по бокам—две черные, мрачные, литые скалы. Это и есть Вахш в Пули-Сангинском ущелье, где встанет плотина ГЭС. Глубина реки доходит здесь до сорока метров: сдавленная с боков, она развалила горы надвое— такова ее сила. Чтобы было понятней — одна цифра: в паводок Вахш проносит каждую секунду пятьсот тысяч кубометров воды; даже Ангара, которую и в песнях-то зовут не иначе, как могучей, уступает ему.
Под стать Вахшу и гидростанция: плотина ее, причем земляная, вздыбится ввысь на триста метров— случай небывалый в мировой практике гидростроения! Река устремится к турбинам по двум туннелям, пробитым в горах, каждый из которых длиной в полтора километра, а высотой с пятиэтажный дом. Вахш даст самую дешевую энергию — всего одну четверть старой копейки за киловатт-час. Причем стоимость электростанции окупится, по самым осторожным расчетам, за три-четыре года.
Но хватит цифр. В наш век ими не очень-то удивишь, мы уже начинаем привыкать к космическим масштабам. А приводим мы их прежде всего для того, чтобы было понятно, с каким чувством мы ехали в Нурек: небывалая... неповторимая... уникальная... Когда такие слова обретают зримую реальность, они волнуют даже прожженных скептиков.
Итак... Мы лежим на траве, в тени акаций, перед зданием строительно-монтажного управления. Жарко. Здание это — типовой жилой дом «Б-8-50», что в переводе с языка конторщиков — современных варваров в словотворчестве — означает: брусчатый, восьмиквар-тирный. В окнах его, как пчелы в летках улья, суетятся люди. Людей много. Приезжают сюда человек триста — четыреста в день. И всё валят в контору. На лужайке, где мы лежим,— их чемоданы, кошелки, сумки. Чемоданов тоже много, потому что приезжают в основном издалека: из Братска, Красноярска, Караганды, Центральной России... Приезжают главным образом так:
— В газете прочел, строительство такое громадное, и...
— По радио услышал и...
— Пошли с женой в кино, а там—журнал: Нурек, улица такая чистенькая, зеленая, дома беленькие; такое рассказывают, что мы собрались и...
Хитрая штука кино! Улица эта действительно есть. И акации, дома беленькие на ней тоже есть. Но протяженностью она метров в двести, не больше, а вокруг вразброс прилепились к пыльным пустошам еще штук триста кибиток — это нечто вроде украинских мазанок, только пониже, подслеповатей, грязней. Вот пока и весь Нурек.
Приезжают и так. В отделе кадров случайно наблюдаем сцену: молодой парень, азербайджанец, худой, с глянцевыми от солнца скулами, тычет начальнику отдела листок бумаги, твердит:
— Так у меня же путевка, путевка!.. Начальник отдела, таджик, все время в спешке, говорит с людьми только на ходу:
— Какой путевка? Не посылал никакой путевка! Парень ловит его за рукав.
— Да вот же путевка!
На листке бумаги машинкой написано: «По личному призыву Н. С. Хрущева вы направляетесь на строительство форпоста коммунизма в Средней Азии — Нурекской ГЭС. Подъемные и плату за проезд получите по прибытии на место». И чья-то залихватская подпись. Начальник отдела читает и вдруг свирепеет:
— А пычать где, ишак! Пычать где!
— Печать?.. Нет печати.
— А деньги он взял с тебя?
— Взял,— парень недоумевает,— рубль, новыми...
— Двойной ишак!.. Пять раз в милицию сообщали, а он опять шлет!..
Выясняется: какой-то тип, вполне Остап Бендер, вот уже два месяца ездит по всем крупным городам Средней Азии, ходит по рабочим общежитиям, произносит зажигательные речи о Нурекской ГЭС и... пачками продает такие вот путевки.
— Да как же так? — Парень в растерянности.— Ведь на машинке напечатано, и подпись есть!.. Только печати нет,— это да-а.
— Какая специальность у тебя?
— Бетонщик, пятого разряда.
— И трудовая есть?
— Вот.— В голосе парня появляется надежда.
— Повезло тебе: как раз сегодня на ДЭС просили трех бетонщиков. Нина!.. Нина! Оформи его.
Да, ему действительно повезло: стройка в начале, работы мало, и большинство приехавших вынуждены подаваться восвояси. И все-таки едут, едут... С женами, детьми, со всем скарбом, откуда-нибудь за пять тысяч километров: За счет Нурекской ГЭС заполнили рабочей силой все заводы, предприятия Душанбе, Орджоникидзабада, близлежащие колхозы, а они все едут, едут... Проживутся в дороге, и тут никого знакомых, а податься некуда, вещички распродадут, мыкаются, пока не найдут хоть что-нибудь сносное или не дождутся денег на обратную дорогу от какой-нибудь родни, сердобольной души на Западе, в Сибири.
...У нас в литературе давно уже стало дурным тоном ругать этаких, словно отлитых в одной прессформе, журналистов-халтурщиков. Но, видимо, все мы даже не сознаем громадной силы тех средств пропаганды, которые уже есть в наших руках. И тут поневоле
хочется закричать: «Братцы — разбойники От пер.а! Думайте, сколько вреда вы можете натворить! Если уж рассказываете о Нурекской ГЭС, то хоть обмолвитесь, что здесь сейчас делается, когда начнется разворот работ!»
Начальник строительства невесело шутит:
— Если верить журналистам, то мы давно уж и плотину возвели, по их-то темпам...
Мы лежим на лужайке, вокруг нас суетится народ, дети плачут на чемоданах; нас уже определили на работу, и нам очень, очень совестно. Слушаем разговор двух ребят. Один, из Перми, тянет задумчиво:
— А хорошо у нас там, на Каме!.. И черт с ним, что не взяли здесь! Ну скажи: что это за природа такая? В одну сторону глянешь — горы, в другую — горы, в третью — опять горы, тьфу на них! Небось и солнце-то только выйдет и спрячется. То ли дело у нас в июле ночи-то: только стемнеет — и сразу рассвет...
— Ну нет! — возражает другой.— Хорошо здесь! Веришь, нет, меня на Воркуте совсем на девчат не тянуло, от холода, что ли? Уезжал я оттуда, снег валил, мороз, а в Душанбе с поезда вышел, — деревья зеленые, цветы, сразу на лирическое настроение повело... Ни за что отсюда не уеду! Сапоги вот армейские, все с себя продам, перебьюсь, а на работу устроюсь! Землекопом — так землекопом, каменщиком—'так каменщиком, я ж и бульдозеристом могу — кем угодно!
— Бульдозеристом-то сейчас не устроишься... Потом мы видели его на стройке: он работал каменщиком.
На следующее утро приходим на ДЭС. Где-то на полпути от прорабки к шоссе, на котором ждет грузовик, ловим прораба. Это — низенький, моложавый, но уже начинающий полнеть человек, животик свисает через ремень, глаза голубые, по-детски безоблачные. Прораб не ходит, а как-то катится по земле, очень быстро. Позже мы прозвали его «Колобок». А сейчас Юра Большой с первого взгляда определил:
— По-моему, он должен быть юмористическим персонажем в нашем очерке.
Прораб взял наши направления, воскликнул:
— Да что у меня, мешок, что ли! Пихают и пихают! — Потом прочел направления и с уважением спросил: — Бетонщики? Чистые?
Мы не знали, что такое «чистые» бетонщики, но на всякий случай дружно ответили:
— Чистые!
— Ну, тогда другое дело, я вчера просил трех бетонщиков прислать... Раньше вы где работали?
Надо было как-то выкручиваться. Юра Маленький, простодушно глядя в простодушные глаза прораба, ответил:
— Мы-то? Кессонщиками.
— Кессонщиками? — Уважение к нам явно росло.
— Ну да. Шестой разряд у нас. На Тубе, на Бирю-се мосты ставили, слышали? А в Красноярске, на ГЭС,— оголовок продольной перемычки.
— Конечно, слышал. Только ведь у нас-то кессонных работ не будет.
Все-таки в голосе прораба еще сквозило недоверие. Это, должно быть, еще больше вдохновило Юру Маленького, его, как говорится, «понесло»; он отмахнулся небрежно:
— Да это мы знаем!.. Но ведь на Тубе новый способ установки опор выдумали: вибропогружением, и теперь кессонам вообще швах пришел. Куда-то надо подаваться?
Прораб явно не слышал ничего про способ установки опор способом вибропогружения, и Юра Маленький долго рассказывал про опыты со стаканом, в который насыпан песок, на дно положен пластмассовый шарик, а сверху— стальной, про вибровязкие грунты и про чиновников из главка, которые даже на горных речках заставляют долбить сваи — оболочки опор — вибраторами.
— И вот представь,— он уже перешел на «ты»,— на Бирюсе две опоры вибраторами мы заколачивали целый год! Встанет она на валун, и какая уж там вибровязкость! А на остальных четырех, вопреки проекту, на свой риск, поставили кессоны и кончили их за три месяца. Вот тебе и отжившая профессия! Ну да разве что докажешь нашим перестраховщикам!..
Он все это хорошо знал, потому что месяца два назад писал о кессонах статью. Прораб уже утешал нас:
— Ну, ничего, ребята, здесь, как развернемся, работы всем хватит!.. Вот что: бригада ваша сегодня на планировке кинотеатра, его к маю надо сдать, а вы подлейте фундамент — вон под тем дизелем, готовым. Его, понимаете, не кончили: нужно, чтоб картер в бетоне плавал. Хитрая штука,— там отверстия уж больно маленькие в станине, но вы-то справитесь! Бетон марки «50», хорошо?
Мы переглянулись со страхом: каждый испугался за другого: вот сейчас-то он и проговорится... Но Юра Большой только переспросил:
— «Пятьдесят»?
— Ну да, чтоб покрепче. Один к четырем.
Чего должно быть «один», а чего «четыре» и что такое картер, мы спрашивать не стали.
— В помощь вам — еще двух ребят, один старый, а другой тоже сегодня только пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13