Медперсонал был исключительно вежлив и дружелюбен. Раненого мгновенно отправили в операционную. Нас проводили в специально оборудованную комнатку, где туг же предложили на выбор чай, кофе, кое-что покрепче, поинтересовались, не желаем ли мы перекусить…
Рубен Саркисович быстро заглянул к нам и сообщил, что поговорит после операции. Приятная молодая медсестра показала нам на кнопку, на которую можно нажать, если нам что-нибудь понадобится, указала, где можно помыть руки.
Я тут же отправилась в это заведение. Оно напомнило мне те, что сейчас можно встретить в самых дорогих ресторанах нашего города. Потом я прогулялась по нескольким холлам. Больше всего меня поразило, что нигде не было запаха больницы, приятно пахло или лавандой, или ландышем, или фиалкой. Запах был ненавязчивым, а очень слабым, но благодаря ему от больницы было совсем другое впечатление. Я не говорю о стерильной чистоте и отсутствии всяких мелких насекомых… Стены были окрашены в пастельные тона и не обезображены никакими идиотскими плакатами, оставшимися с времён чуть ли не Великой Отечественной войны. Портретов тоже никаких не наблюдалось. Тут мне вспомнилось, как я, навещая брата четыре года назад, с удивлением обнаружила в одном из уголков портрет Леонида Ильича, видимо, просто забытый на стене…
Когда я вернулась в отведённую нам комнату, Никитин с Шулманисом уже приняли коньяку для расширения сосудов. Предложили мне. Я отказалась, заметив, что мне ещё их везти домой, и налила себе чая с травами.
Когда появился Рубен Саркисович, он сообщил, что больной в сознании, можно перекинуться с ним парой слов, если у нас есть такое желание. Врач вынул из него две пули, которые господин попросил оставить ему на память, но раненому повезло: его спасла внушительная жировая прослойка. Никаких жизненно важных органов не задето. Будет жить.
Пообщаться с больным мы отправились втроём. При виде меня у него округлились глаза.
— Наташа?! — воскликнул он.
Это все-таки был Вахтанг.
Глава 8
Больше всего Вахтанга Георгиевича беспокоило, чтобы никто не узнал о его нынешнем местонахождении. Рубен Саркисович его успокоил, заявив, что в его клинике у пациентов не то что паспорт, а имя и фамилию не спрашивают, просто интересуются, как бы дорогой пациент хотел, чтобы его именовали. Можно даже называться «номер третий» или «двадцать четвёртый», по номеру палаты.
— Хочешь называться Иваном, дорогой, — будешь Иваном. Хочешь Кареном — будешь Кареном, хочешь Джоном — будешь Джоном. Мне не важно, как тебя на самом деле зовут. Ты для меня — больной. Я — врач, я тебя лечить должен. Каждый должен заниматься своим делом. У мужчины дело должно быть своё, да? Вай, что я тебе объясняю? Ты сам — мужчина.
Вахтанг очень хорошо понимал Рубена. Врач Дополнительно заверил его, что охрана у него — высший класс, сюда никто не проникнет ни под видом посетителя, ни под видом врача, накинув белый халат, чтобы доделать незаконченную работу дополнительными девятью граммами свинца, как уже случалось в государственных учреждениях, где ходят все кто ни попадя. У Рубена Саркисовича не проходной двор.
Чкадуа удовлетворённо кивнул. Мы с ним договорились, что дядя Саша, Марис и я подъедем завтра к вечеру, когда Вахтанг немного отойдёт. Разговор есть. Вахтанг кивнул, заметив, что и у него к нам разговор будет. Мы поняли, что его сильно клонит в сон, да и медсестра уже стояла со шприцем наготове, попрощались и ушли.
Мне казалось, что я только что опустила голову на подушку, когда услышала звон будильника. Я с трудом разомкнула веки и взглянула на часы: десять утра. Какой идиот мог его поставить на десять?! Этим идиотом оказался Марис. Я высказала ему все, что о нем думаю. Шулманис отреагировал на мою тираду вполне спокойно и заметил, что я могу спать дальше, а он мужчина и, как вчера правильно заметил хирург, у мужчины должно быть дело, а дело должно быть превыше всего. Для любого мужчины, не только для восточного. Мариса ждала работа.
Он уехал, а я тут же снова заснула и поднялась только около четырех.
Совсем ночь в день превратила, а день в ночь. Ну что ж, такова жизнь, как любил говаривать мой предыдущий, правда, он это всегда выдавал на французском. Он вообще говорил на нескольких языках. Нет у него, наверное, проблем в общении с чертями. В том, что он сейчас не с ангелами беседует, у меня как-то сомнений не возникало.
Я, не торопясь, встала, постояла под контрастным душем, сделала маску, выпила кофе, потом быстренько сварганила себе яичницу с ветчиной и ещё выпила кофе. Вскоре прибыл дядя Саша. Мариса пока не было.
Дядя Саша извлёк из своей бездонной сумки весьма любопытный набор подарков, в частности, три парика для моей скоромной особы, надев которые я поняла, как можно здорово изменить внешность. У Никитина были для меня также очки с простыми стёклами и какая-то странная смесь, после нанесения которой на лицо, как объяснил дядя Саша, оно делается морщинистым.
— Ну уж нет! — завопила я. — Никаких морщин! Этого ещё не хватало!
— Ну не навсегда же они появятся, — заметил полковник. — Временно. Это нужно для дела. Видишь, вот в этом паричке имеются седые волоски? Никто тебя в нем не узнает, да ещё с морщинами? Походочку потренируешь, оденешься не в твои модные шмотки, а в то, что я тут для тебя припас.
Дядя Саша извлёк из мешка пакет с одеждой. Мне стало плохо, когда я увидела, что мне предстоит надеть. Хотела возразить и закатить очередную истерику, но дядя Саша меня остановил.
— Ты с братом вчера или сегодня связывалась? — спросил он. Я покачала головой.
— Надо бы к нему наведаться, а в таком одеянии тебя никто не признает, если даже за домом следят.
— А с какой стати старуха пойдёт к молодому парню?
— Представишься одной из Детей Плутона.
— Это ещё кто такие? — удивлённо спросила я.
— Тебя что, кто-то спрашивать будет? Тебе большинство людей просто дверь не откроют. Им уже всякие Дети Солнца, Луны и прочих небесных светил надоели до чёртиков. У меня просто тут брошюрки после одного дела остались. На них написано «Дети Плутона». Вот и будешь одной дитятей.
Никитин извлёк из сумки тонкие брошюрки, напечатанные на хорошей бумаге, и протянул мне Для изучения. Я быстро проглядела содержание, чтобы, по крайней мере, усечь суть учения, которое я буду временно проповедовать.
Оказалось, что Плутон время от времени разговаривает своими детьми, уберегая их от несчастий и указывая правильный путь. Услышать его сразу практически невозможно, нужно проникнуться его учением, поверить в его силу, сделать пожертвования, слушаться старших братьев и сестёр, идти по пути, указываемом теми, с кем Плутон уже разговаривает, и ждать, пока не заговорит со мной. Я должна была представлять тех, с кем он уже общался.
— Дядя Саша, — обратилась я к Никитину после прочтения этого бреда сивой кобылы, разбавленного заумными терминами: иначе я не могла бы определить содержание брошюры, — неужели кто-то в это верит?
— К сожалению, масса людей, — вздохнул дядя Саша. — Почва-то сейчас благодатнейшая: безденежье, безработица, неустроенность, а тут даётся хоть какая-то надежда, успокоение. Рядовым сектантам к психотерапевту надо идти, а они вступают в эти общества… где верхушка делает с ними то, что вздумается.
Вот этими, — Никитин кивнул на кучу брошюрок, — мои приятели занимались. У одного дочка попала в ряды Детей. Выяснилось, что их там наркотой накачивали, девчонку его потом долго лечили. Слава Богу, удалось в чувство привести, полная зависимость не успела сформироваться. Кстати, Рубен помог с её лечением.
— Он и наркоманов лечит? — поразилась я.
— Нет, — покачал головой Никитин. — Рубен — хирург. Но знакомые-то везде есть. Кстати, рожать когда соберёшься, к нему надо идти. В той же клинике и роды принимают. Рубен из мужиков пули вытаскивает, а их жены в соседнем отделении детей на свет производят. Роды в клинике Рубена Саркисовича обходились счастливым родителям в тысячу долларов. Но с обезболиванием и с постоянно дежурящей рядом с тобой бригадой из трех человек. Я потом у приятеля забрал пачку брошюрок, изъятых в процессе обыска, — продолжал дядя Саша рассказ о Детях Плутона. — Оставил на всякий случай: вдруг пригодятся? Видишь: пригодились. Я вообще человек запасливый.
Это я уже поняла. Мне было бы интересно посмотреть на запасы дяди Саши, хранящиеся в его квартире, просто из женского любопытства. Возможно, предназначения большинства предметов я просто не поняла бы, но все равно взглянуть не отказалась бы… Как это раньше мне никогда не приходило в голову попросить его провести экскурсию по «золотым кладовым»? Или «оружейной палате»?
Но неужели все это он привёз из дома? Или его кто-то снабжает товаром?
Но это же стоит немалых денег! Кто же его финансирует? С меня-то Никитин ничего не требует. Даже соседская помощь совсем безвозмездной быть не может… Тогда чего добивается дядя Саша? Ладно, будем разбираться.
— Значит, эту секту разогнали? — вернулась я к Детям Плутона. Никитин кивнул.
— Двоих добрых молодцев, что эту шайку-лейку организовали, отправили в места не столь отдалённые. Не знаю уж, как их там встретили, — дядя Саша усмехнулся, — но подозреваю, что не с распростёртыми объятиями. Димка, кореш мой, специально отправил соответствующую информацию впереди паровоза. Его бы воля, он бы их своими руками придушил, да закон наш слишком мягок… Ну, может, паханы другим судом их судить будут… Как им там на роду написано, что им их Плутон наколдовал.
Я надела парик, дядя Саша помог мне наложить стягивающую щеки жидкость.
Тут же кожа сделалась морщинистой. Я облачилась в принесённую им одежду и взглянула на себя в зеркало. На меня смотрела сухощавая высокая старушка.
— Теперь только походку твою модельную менить — и готово дело, — заявил дядя Саша. Давай потренируемся до прихода Мариса, а потом на нем проверишь.
Увидев на кухне старушку с кучей каких-то религиозных брошюрок, Марис вначале опешил, а потом заорал на дядю Сашу, спрашивая, зачем её (то есть меня) сюда пустили. Затем он стал бегать по квартире — искать меня. Я понесла какую-то чушь про Плутона, мои озарения и его детей.
Марис встал как вкопанный. Он узнал мой голос. Надо было поработать над голосом, чтобы его изменить. Мы решили, что я должна просто говорить гораздо тише, почаше вздыхать и растягивать слова. И никаких матерных выражений: не подобает это для проповедницы. А я, откровенно говоря, люблю пропустить крепкое словечко. Да и как иначе-то в этой жизни?
Наконец я была готова к ратным подвигам Дядя Саша вручил мне трубку, которую я спрятала под свободной старушечьей кофтой. Трубку я временно отключила — было бы странным, если бы у старушки вдруг зазвонил сотовый телефон.
Мы решили, что пока я одна отправлюсь на квартиру к брату, вначале зайду в другие квартиры у него в парадной (не во все, конечно), а потом уже появлюсь у Андрюши с Серёжей и выясню обстановку. У Мариса также возникла идея, что в дальнейшем можно будет использовать мой новый облик, если придётся идти в логово, где держат Руту. Ну это мы ещё посмотрим, милый мальчик. Однако не стала говорить вслух о своём нежелании рисковать ради какой-то неизвестной мне Руты.
Я отправилась на трамвайную остановку, а мужчины остались разбирать документы, извлечённые вчера ночью из директорского кабинета на заводе.
Напротив парадной моего братца стояли его родная «вольво», Серегина «шестёрка» и ещё какая-то неизвестная мне «девятка», в которой на месте водителя сидел качок с традиционной короткой стрижкой. Он скользнул по мне взглядом и потерял интерес к бабке с авоськой (в которой лежали брошюры).
На первом и втором этажах двери мне не открыли вообще, на третьем заявили, что там живут люди православные и нечего мне тут шастать, на четвёртом девчонка лет шестнадцати немного послушала мой бред, не пуская дальше порога, потом сказала, что её это не интересует, и захлопнула дверь. Я пошла к Андрюше.
За дверью слышались какие-то звуки. Нет, не борьбы. Ни криков, ни стонов. Похоже было, что-то куда-то оттаскивают. Тело?
Я позвонила. Звуки стихли. Дверь не открывали. Потом я своим звериным слухом уловила, как кто-то крадётся к двери и почувствовала, что меня рассматривают в «глазок». Я придала своему лицу идиотское выражение и снова позвонила.
Дверь открыл молодой качок, двойник того, который сидел в «девятке».
Тенниска у него не была застёгнута ни на одну пуговицу, и я смогла рассмотреть огромную золотую цепь и верх креста, очертания которого просматривались под тонкой материей и впечатляли своими размерами. Дверь в комнату была плотно прикрыта, звуков оттуда не доносилось, в крохотном коридорчике никого не было.
— Что нужно? — спросил качок.
— Сыночек, — залепетала я, вытаскивая одну из брошюр из авоськи, — вот не хочешь ли почитать вечерком? Это нужно знать каждому… — Я лично не представляла, как разговаривают с жильцами квартир религиозные агитаторы — или как там их называют, — потому что в тех домах, где я проживала в последние два года, была охрана и даже были установлены видеокамеры. Подобных агитаторов даже к дверям не подпустили бы.
— Не хочу, — грубо перебил меня качок. — И не ходи… не ходите сюда больше.
— Ну ты хоть послушай… — сделала я ещё одну попытку.
Перед моим носом грубо закрыли дверь. Наверное, я плохой агитатор.
Складывающаяся ситуация мне совсем не нравилась. У моего брата явно были неприятности, и, скорее всего, причиной этих неприятностей была я. Но тогда… Мне нужно не только спасать брата, но и быстро сматываться с той квартиры. в которой сейчас спокойно сидят дядя Саша с Марисом, — нельзя забывать, через кого мы её нашли. Никитин с Шулманисом, конечно, могут постоять за себя, но…
Я быстро прикинула свои шансы. Брату я сейчас помочь все равно не смогу. Неизвестно, сколько их там, в квартире. А вот предупредить дядю Сашу с Марисом успею.
Я пулей слетела по лестнице, но по двору опять шла старушечьей походкой, чтобы не вызывать подозрений у типа в «девятке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43