– Вы путаете две разные вещи. Реальные способности и их официальная оценка необязательно адекватны. Вряд ли Марк потянул бы на отличие. И знаете, почему? Он был способен на весьма смелые и оригинальные идеи, но уходил в них целиком, оставляя все остальное без внимания. Экзаменаторам нравится оригинальность мышления, но прежде им нужно, чтобы вы выложили перед ними набор общепринятых дат и сведений, хотя бы только ради того, чтобы показать свое усердие. Исключительная память и быстрый разборчивый почерк – вот секрет диплома с отличием по истории. А сами-то вы где, между прочим?
По взгляду Корделии можно было понять, что до нее не дошел смысл вопроса.
– В каком вы колледже? – уточнил Эдвард Хорсфолл.
– Ни в каком. Я работаю… частным детективом. Он проглотил эту информацию, не моргнув глазом.
– Мой дядюшка нанял однажды одного вашего коллегу, чтобы выяснить, не изменяет ли ему тетушка с местным дантистом. Так оно и было, и он бы без труда об этом узнал, стоило спросить их самих. А у него получилось, что он не только одновременно потерял жену и хорошего зубного врача, но еще и заплатил за информацию, которую вполне мог получить даром. Этот случай взбудоражил всю семью. Но, право же, я всегда думал, что…
– …что это неженское дело? – закончила за него Корделия.
– Отчего же? Как раз наоборот. Эта работа, как я ее понимаю, требует таких чисто женских качеств, как любопытство и охота влезать в чужие дела.
Его внимание снова начало блуждать. До них донеслись обрывки разговора расположившейся рядом группы:
– …Это наихудший образец так называемого «академического стиля». Полное презрение к логике! Россыпь престижных имен, претензия на глубину, но какие чудовищные грамматические ошибки!..
Послушав эту болтовню несколько секунд, куратор Марка решил, видимо, что она не заслуживает его внимания, и снова снизошел к Корделии:
– Почему Марк Кэллендер так вас интересует?
– Его отец нанял меня, чтобы расследовать причины его смерти. Я надеялась, что вы сможете мне помочь. Может быть, вы помните что-то, что помогло бы понять, почему он был так несчастлив? Настолько, что покончил с собой, я хотела сказать… Он хотя бы объяснил вам, почему оставил учебу?
– Нет. Мы никогда не были настолько близки. Он пришел лишь чисто официально попрощаться. Я пробормотал какие-то фразы сожаления. Мы пожали друг другу руки. Вот и все. Признаюсь, я был смущен. А Марк? Нет. Этого молодого человека смутить было невозможно.
У входной двери возникло движение, и в гостиную протиснулась группа новых гостей. Среди них выделялась высокая темноволосая девушка. Корделия заметила, что Хорсфолл весь подобрался, а в глазах у него появилось то полувызывающее, полуумоляющее выражение, которое Корделии было уже знакомо. Сердце у нее упало. Теперь даже малые крохи информации она получит только при большой удаче. Отчаянно стараясь снова завладеть его вниманием, она сказала:
– Я не уверена, что Марк покончил с собой. Не исключено, что его убили.
Он разговаривал с ней, не сводя глаз с девушки.
– Малоправдоподобно. Кому понадобилось убивать его? Зачем? Личностью он был непримечательной и ни в ком не возбуждал ни малейшей неприязни. Исключением был разве что его собственный отец. Но это не значит, что он это сделал. И прежде всего потому, что в тот вечер, когда умер Марк, сэр Роналд принимал участие в праздничном ужине у нас в колледже. Я сидел рядом с ним за столом. Сын звонил ему туда.
– В какое время это было? – спросила Корделия, готовая вцепиться ему в рукав.
– Вскоре после того, как мы принялись за еду, сколько мне помнится. Бенскин – один из слуг при нашем колледже – подошел к нему и передал записку. Это было между восемью часами и четвертью девятого. Кэллендер исчез минут на десять, а потом вернулся доедать свой суп. Остальным еще не успели подать второе.
– Он не сказал, зачем звонил Марк? Его взволновал звонок?
– Не могу ничего сообщить по этому поводу. Мы вообще не разговаривали с ним в тот вечер. Сэр Роналд не считает нужным растрачивать свое красноречие на столь незначительных персон, как я. А теперь прошу меня извинить…
И он пустился в путь через толпу к предмету своей страсти. Корделия поставила свой бокал и отправилась на поиски Хьюго.
– Послушайте, – сказала она ему, – я хочу переговорить со слугой из вашего колледжа по фамилии Бенскин. Как вы думаете, я смогу найти его сегодня?
Хьюго отставил в сторону бутылку, за которую уже было взялся.
– Скорее всего да. Он живет при колледже. Но вам самой вряд ли удастся вытащить его из берлоги. Если это так срочно, мне придется пойти с вами.
* * *
Привратник колледжа подтвердил, что Бенскин у себя. Ждать его пришлось минут пять, в течение которых Хьюго болтал с привратником, а Корделия развлекалась чтением записок на доске объявлений. Бенскин появился, исполненный достоинства, невозмутимый. Это был седовласый, одетый в форменную одежду старик, с толстокожим лицом, похожим на анемичный апельсин. Он мог бы, подумала Корделия, позировать для рекламы образцового дворецкого, если бы не хитро спрятанное в уголках рта и глазах презрение ко всему сущему.
Корделия дала ему бегло ознакомиться с запиской сэра Роналда и прямо атаковала вопросами. Ходить вокруг да около не имело смысла: она приняла помощь Хьюго, и избавиться от него теперь было невозможно.
– Сэр Роналд попросил меня расследовать обстоятельства смерти своего сына, – начала она.
– Понимаю, мисс.
– Мне сказали, что мистер Марк Кэллендер звонил сюда сэру Роналду во время праздничного ужина в колледже в тот вечер, когда Марк умер, и что именно вы подзывали сэра Роналда к телефону.
– Да, мисс, тогда у меня сложилось впечатление, что звонил Марк Кэллендер. Однако я ошибся.
– Почему вы так решили, мистер Бенскин?
– Мне сказал об этом сам сэр Роналд, когда я встретил его через несколько дней после несчастья с его сыном. Я знаю сэра Роналда с тех пор, как он сам был у нас здесь студентом. Поэтому я счел уместным выразить ему свои соболезнования. Во время нашего короткого разговора я упомянул о телефонном звонке вечером 26 мая, и сэр Роналд сказал мне, что я ошибся, что звонил вовсе не мистер Кэллендер.
– Он сказал, кто это был?
– Сэр Роналд сообщил мне, что это был его лаборант мистер Крис Ланн.
– Вас это удивило? Я имею в виду вашу ошибку.
– Признаю, это несколько удивило меня.
– Вы действительно думаете сейчас, что не расслышали имени?
С лица старика не сходило отрешенное выражение.
– Я не могу допустить мысли, что сэр Роналд не знал, с кем именно он разговаривал.
– А часто случалось, что мистер Кэллендер звонил своему отцу в колледж?
– На моей памяти – ни разу. Но имейте в виду, мисс, что отвечать на телефонные звонки не входит в мои обязанности. Возможно, вам сможет помочь кто-то другой из слуг, но я не думаю, что дальнейшие расспросы принесут какие-либо результаты. К тому же сэру Роналду вряд ли будет приятно узнать, что допросу подверглись слуги колледжа.
– Любые расспросы, которые могут привести нас к истине, отвечают интересам сэра Роналда. Он просил установить обстоятельства смерти сына до мельчайших деталей. Подумайте, мистер Бенскин, может быть, есть еще что-то, о чем вы хотели бы мне сказать?
Это был уже почти крик о помощи, но никакой реакции на него не последовало.
– Мне нечего вам больше сообщить, мисс. Мистер Кэллендер был спокойным и обходительным молодым человеком. Насколько я мог заметить, он был здоров душевно и физически до того самого дня, когда он нас оставил. Его смерть потрясла у нас в колледже всех. Чем еще я могу быть вам полезен, мисс?
Он терпеливо ждал, чтобы его отпустили, и Корделии ничего другого не оставалось. Когда они с Хьюго вышли из колледжа и отправились в обратный путь, Корделия со злостью сказала:
– Этому типу на все наплевать!
– Конечно. Этот старый мошенник работает здесь чуть ли не целую вечность и всякого повидал. Тысяча лет для него как один вечер. За все время я видел Бенскина взволнованным только один раз, когда покончил с собой наш студент – сын герцога. Бенскин полагает, что есть вещи, которых колледж не должен допускать.
– Но он вовсе не ошибся, сказав, что звонил Марк. Все его манеры выдавали это. Он отлично знает, что именно он слышал. Он в этом, конечно, ни за что не признается, но в глубине души уверен, что никакой ошибки не было.
– Он вел себя в точности так. как положено старому слуге. В этом – весь Бенскин, – заметил Хьюго. – Он обожает порассуждать о том, что молодые джентльмены теперь пошли не те, что прежде. Конечно, не те, черт возьми! В излюбленные Бенскином времена джентльмены носили бакенбарды и одевались так, чтобы их с первого взгляда можно было отличить от плебеев. Бенскин с радостью вернул бы эти времена, если бы мог. Честное слово, это просто ходячий анахронизм.
– Да, но при всем том он не глуховат. Я нарочно задавала ему вопросы негромко, и он все прекрасно расслышал. Неужели вы действительно думаете, что в тот раз он ошибся?
– Послушайте, Корделия! Не можете же вы подозревать, что сэр Роналд причастен к смерти сына? Будьте логичны. Надеюсь, вы согласитесь, что всякий убийца, если только он в своем уме, хочет остаться безнаказанным? Сэр Роналд Кэллендер, каким бы дерьмом он ни был, человек, безусловно, умный и расчетливый. Марк мертв, тело его кремировали. Никто и не заговаривал об убийстве. И вот сэр Роналд нанимает вас, чтобы опять все взбаламутить? Зачем ему это, если он хочет что-то скрыть? Ему ведь даже не нужно отводить от себя подозрения. Его никто ни в чем не подозревает.
– Я вовсе не подозреваю его в убийстве сына. Ему неизвестно, почему Марк умер, и он очень хочет это знать.
Поэтому-то я здесь. И все же я не могу понять, почему он солгал об этом телефонном звонке.
– Для этого у него вполне мог быть десяток совершенно невинных поводов. Если Марк решил позвонить ему в колледж, значит, дело было очень срочное. Вполне возможно, что его отец не хочет теперь предавать его огласке, потому что оно могло пролить свет на причины самоубийства сына.
– Тогда зачем было поручать мне расследование этих причин?
– Верно. Вы мудры, как всегда, о прекрасная Корделия! Хорошо, можно я попытаюсь еще раз? Представьте, что Марк попросил его о помощи: срочно приехать или что-то еще, на что добрый папаша ответил отказом. Могу вообразить себе его реакцию: «Ты ведешь себя по меньшей мере странно, Марк. Ты же знаешь, что я ужинаю с ректором. Не могу же я бросить свой бифштекс и кларет только потому, что ты устраиваешь истерики по телефону. Возьми себя в руки сейчас же!» Как бы все это выглядело в суде, а? – Голос Хьюго тут же принял жестко официальный тон: – «Нам не хотелось бы усугубить горе сэра Роналда, но мы все же вынуждены заметить и просим занести это в протокол как достойный сожаления факт, что он предпочел игнорировать столь явный зов о помощи. Если бы он поспешил на выручку сыну, жизнь этого талантливого молодого студента была бы, несомненно, спасена». Насколько я заметил, все самоубийцы в Кембридже оказываются талантливыми и подающими надежды. Интересно, доживу я до того дня, когда в характеристике деканата прочту, что некто покончил с собой как раз вовремя, чтобы избавить власти от необходимости вышвырнуть его из университета за неуспеваемость.
– Марк умер между семью и девятью часами вечера. Этот телефонный звонок – алиби сэра Роналда.
– Сам он вряд ли так считает. Ему не нужно никакое алиби. Если вы знаете, что вы ни при чем и что вас никто ни в чем не подозревает, об алиби вы просто не думаете. Алиби беспокоит только преступника.
– Да, но откуда Марк знал, где ему искать отца? Следователю сэр Роналд сказал, что не разговаривал с сыном больше двух недель.
– А вот это интересный вопрос. Задайте его мисс Лиминг. Или еще лучше – спросите Ланна, в самом ли деле это он звонил в колледж. Кстати, если вы ищете злодея, то лучшей кандидатуры, чем Ланн, вам не найти. Мне этот тип всегда казался зловещим.
– Я не знала, что вы с ним знакомы.
– О, в Кембридже его любая собака знает. Он носится по городу на этом своем ужасном фургоне без окон с такой ожесточенной целеустремленностью, словно ему поручили доставлять в газовые камеры непокорных студентов. Ланна знают все. Улыбается он редко, но уж если улыбается, то так, словно сам себя изнасиловал. На вашем месте я бы этим Ланном занялся основательно.
Они пошли дальше в молчании. Вечерний воздух был теплым и ароматным. Повсюду уже горели огни. На Корделию навалились вдруг одиночество и грусть. Будь Берни жив, они обсуждали бы сейчас обстоятельства дела, удобно устроившись в самом дальнем углу какого-нибудь кембриджского паба, огражденные шумом и облаками табачного дыма от постороннего любопытства. Это был бы негромкий разговор на понятном им одним жаргоне. Им было бы о чем поразмыслить. Например, о личности молодого человека, над изголовьем которого висел шедевр живописи, но который купил тем не менее дешевый журнальчик с вульгарными голыми девицами. Или журнал принадлежал не ему? Тогда как страница из него оказалась в траве у коттеджа? Стоило обсудить причины, заставившие отца солгать о последнем телефонном звонке сына, незаконченную работу в саду и брошенный грязным инструмент, цитату из Блейка, аккуратно отпечатанную на машинке. Они поговорили бы об Изабел, которая явно перепугана, и о Софи, которая безусловно честна, и о Хьюго, которому наверняка что-то известно о смерти Марка. Впервые Корделия почувствовала сомнения в своей способности справиться с этим делом в одиночку. О, если бы рядом был кто-то надежный, кому можно было бы довериться! Она снова подумала о Софи, но нет – она же была возлюбленной Марка, она сестра Хьюго. Софи – лицо заинтересованное. Корделия была одна, но в конце концов ей не привыкать.
На углу Пэнтон-стрит они остановились, и Хьюго спросил:
– Вы вернетесь на вечеринку к Изабел?
– Нет, спасибо. У меня еще есть работа.
– Вы остановились в Кембридже?
«Просто ли вежливым любопытством продиктован этот вопрос?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28