В глазах Эбигейл появились неподдельные благоговение и почтительность.
– Мадам, – сказала она, – у меня только одна госпожа. Я не способна служить двум сразу.
Анна кивнула. И произнесла фразу, которую Эбигейл слышала уже не впервые:
– Ты милое, доброе создание.
Однако эти слова ни разу еще не звучали так проникновенно. После этого принцесса стала искать взглядом Эбигейл среди других служанок и бывала очень довольна, находя ее.
Сара, удачно выдав замуж двух старших дочерей, увлеклась политикой. Часто вместе с мужем бывала в обществе Годолфинов, обхаживала своего довольно упрямого зятя Чарльза Спенсера. У нее не было сомнений, что Анна скоро станет королевой. Вильгельм никак не мог протянуть долго. Тело его было вместилищем всяких болезней, все считали чудом, что он жив до сих пор. Но, казалось, он обрел новые силы, поскольку его злейший враг, Людовик Четырнадцатый, принялся осуществлять свой план – взять власть над всей Европой. Это стало возможным потому, что испанский трон достался его внуку, Филиппу Анжуйскому. Если б Филипп мог править независимо, это не явилось бы значительным событием, но разве король-солнце мог допустить такое? Нет, ему хотелось править через внука Испанией и вместе с тем Францией, а это значило, что баланс европейских сил нарушится в пользу французов. Вильгельм не мог этого допустить и уже готовился к выступлению против Людовика в союзе с Австрией и Голландией.
Вильгельм Оранский увереннее чувствовал себя на поле битвы, чем в зале совета, Мальборо тоже. Война явилась бы для Джона Черчилла источником воодушевления и выгоды; а Саре хотелось, чтобы он проявил в полной мере свои таланты.
Когда Вильгельм умрет – любой другой человек в его состоянии умер бы много лет назад – Анной станут управлять Мальборо, Сара позаботится об этом. С двумя влиятельными зятьями они будут успешно противостоять любым политическим врагам.
При столь блестящих перспективах Саре трудно было терпеливо сносить пустую болтовню Анны.
– Знаешь, – сказала она мужу, – я начинаю ненавидеть эту особу.
– Господи, Сара, подумай, что ты говоришь.
– Дорогой Маль, избавь меня от поучений. Разве в том, чего мы достигли, главным образом не моя заслуга?
Мальборо был вынужден это признать.
– Однако, Сара, – добавил он, – не знаю, как при твоей откровенности враги давным-давно не уничтожили нас.
– Старая Морли знает меня и принимает такой, какая я есть. Я всегда была откровенной с ней, и она не возражала. Меняться я не собираюсь. Но иногда она меня так раздражает, что я готова закричать от одного ее прикосновения. Хорошо, что мне пришло в голову отдать ей Эбигейл Хилл. Этому существу приходится сейчас исполнять самые отвратительные задачи. Похоже, она справляется с ними прекрасно, и жалоб у Анны нет. Принцесса говорит, что Эбигейл доброе создание. «Доброе, но тупое», – сказала я, а она ответила: «Тупость иногда отрадна». Но поверь, ее очень трудно выносить, особенно после смерти Глостера.
– Что ж, напоминать об осторожности тебе, видимо, ни к чему. Ты знаешь, что делаешь.
– Разве я когда-нибудь подводила тебя?
– Никогда! – заверил ее Мальборо.
Сара высказывала нарастающее раздражение Анной не только мужу, но и Эбигейл. Эта девчонка так обязана ей, считала Сара, что необязательно сдерживаться в ее присутствии.
Графиня несколько раз оскорбительно отозвалась о принцессе. Эбигейл выслушала это с обычным спокойным видом, словно ничуть не удивляясь.
Сара вела себя так, словно уже стала правительницей.
Эбигейл изумляла ее наглость. Она часто задумывалась, что испытала бы Анна, узнав, как Сара ее поносит. Леди Мальборо была склонна обращаться к принцессе с несдержанностью, принимаемой за откровенность, но серьезные оскорбления, разумеется, произносила за ее спиной.
Об этих оскорблениях Эбигейл не говорила даже Сэмюэлу Мэшему. По натуре она была скрытной, к тому же, не знала, что станется с ней, если Сара лишится расположения принцессы. А в том, что она лишится его, если Анна узнает о самых обидных словах, сказанных в ее адрес, сомнений у девушки не было.
И все же ей очень хотелось узнать, как поступит Анна, узнав, до чего Сара может быть непорядочной.
Как-то раз Эбигейл одна помогала принцессе одеться. После ссоры с сестрой, умершей шесть лет назад, Анна терпеть не могла пышных церемоний. Некоторое время она очень скромно жила в Кокпите и Беркли-хаузе, даже провела около месяца за городом в Твикенхеме, где ничем не отличалась от других, отдыхающих здесь людей. Потом Вильгельм понял, что если хочет удержать трон, то должен обращаться с Анной как с наследницей. Анна переехала в Сент-Джеймский дворец, летние месяцы проводила в Виндзорском замке, но больше не желала жить с пышностью, подобающей ее сану. И поэтому зачастую позволяла только одной из горничных помогать ей во время туалета.
Эбигейл не могла найти ее перчаток. Анна сказала:
– Вспомнила, Хилл. Я оставила их в соседней комнате. Принеси, будь добра.
Девушка немедленно повиновалась. Открыв дверь в соседнюю комнату, она увидела леди Мальборо. Та читала за столом письмо, надев по рассеянности перчатки принцессы.
На миг Эбигейл заколебалась. Она могла прикрыть дверь, тогда то, что будет сказано Сарой, принцесса не услышит, могла и оставить открытой, в таком случае ее слова будут услышаны.
Искушение было велико. Сара не может знать, что Анна находится в пределах слышимости, Анна не знает, что Сара сидит в этой комнате.
Эбигейл подержала дверь открытой, потом решилась. Не закрывая ее, она подошла к столу, где сидела ее кузина. Секунду-другую девушка не издавала ни звука, потом осторожно кашлянула.
Сара подняла взгляд.
– А, это ты, Эбигейл. До чего бесшумно крадешься. Даже испугала меня.
– Прошу прощения, леди Мальборо.
– Что тебе нужно?
– Перчатки принцессы. Вы, кажется, по ошибке надели их.
– Что? – пронзительно воскликнула Сара, глядя на свои руки в перчатках.
– По-моему, они принадлежат принцессе.
Сара сморщила нос; она видела, что Эбигейл изумленно смотрит на нее, и не смогла удержаться от соблазна показать этому смиренному существу, что ни в грош не ставит принцессу крови, что считает себя равной ей, а то и выше. Разумеется, куда до нее глупой принцессе Анне.
– Перчатки этой особы! – воскликнула она.
Эбигейл попятилась; будь Сара понаблюдательней, она бы заметила, что девушка выказывает необычное для нее волнение, но графиня сочла, что горничная восхищается той, кто может говорить так о принцессе. Ладно же, сейчас она услышит еще не то.
– Вы надели их по ошибке, леди Мальборо, – робко сказала Эбигейл.
– Значит, на мне перчатки, которых касались мерзкие руки этой дряни! – пронзительно выкрикнула Сара.
Эбигейл с трудом удержалась, чтобы не оглянуться на приоткрытую дверь. В соседней комнате невозможно было не услышать этот громкий, резкий голос.
– Забери их. Быстрей. Фу! Как отвратительно.
Девушка подобрала перчатки, которые Сара швырнула на пол, торопливо вышла и тихо закрыла дверь.
Анна сидела все там же, по ее лицу с первого взгляда можно было понять, что она слышала все, сказанное Сарой.
Эбигейл положила перчатки ей на стол. Анна не сказала ничего, но глянула в глаза горничной, и они мгновенно поняли одна другую. Сара Черчилл – непорядочная подруга принцессы, и это известно им обоим; вести разговор на эту тему было бы мучительно, однако никто из них не забудет о происшедшем; таким образом, к сближению был сделан еще один шаг.
Король очень мучился. Бремя его забот отягощали телесная немощь и нечистая совесть. Ему навсегда запомнилось письмо, пришедшее Марии утром в день их коронации. Яков писал из сен-жерменского изгнания, где жил под покровительством Людовика Четырнадцатого, что дочери, позволившей отнять корону у отца, нечего ждать от него, кроме проклятий.
Теперь Вильгельм стоял на пороге смерти, и его постоянно беспокоил вопрос о преемнике.
Поговорить на эту тему совершенно свободно он мог только с Элизабет Вильерс, ставшей благодаря ему графиней Оркнейской. Умнейшая женщина, пусть и не красавица, она была для него с первого взгляда самой очаровательной в мире. Ее живой острый ум и загадочные, слегка косящие глаза, из-за которых ей дали прозвище «Косоглазая Бетти», притягивали его и теперь не меньше, чем когда бы то ни было. Что ж, в конце концов он земной человек. Он понял это, когда вскоре после женитьбы, нарушив кальвинистские принципы, сделал ее своей любовницей. Других любовниц у него не было никогда. Мария, его супруга, казалась в сравнении с нею глупым ребенком; ему часто хотелось, чтобы Элизабет была принцессой с правом на трон, а Мария ее фрейлиной.
Мария была ему замечательной женой; он осознал это в полной мере лишь после ее смерти; однако в последнюю ночь жизни она написала письмо, где умоляла его ради спасения собственной души расстаться с любовницей. Его оно сильно расстроило; к тому же, этот документ Мария отправила на хранение епископу Кентерберийскому вместе с сопроводительной запиской, из которой и стало известно последнее ее желание. А пренебречь таким желанием было нельзя. Он перестал встречаться с Элизабет, выдал ее замуж за Джорджа Гамильтона, присвоил ему титул графа Оркнейского, и многие сочли, что это разрыв с последующей наградой за прошлые услуги. Только он не мог отвергнуть Элизабет так легко. Когда Вильгельм уезжал в Голландию, она отправлялась за ним, и отношения их возобновлялись. И поскольку в предсмертном письме Мария не просила его прекратить обсуждать с Элизабет свои проблемы, он продолжал следовать этой многолетней привычке. Изобретательность и мудрость Элизабет были для него бесценны.
Из своего кабинета Вильгельм пошел к графине Оркнейской, воспользовавшись потайной лестницей, ведущей в ее апартаменты.
Элизабет радостно встретила своего любовника. В сущности, его вряд ли можно было назвать теперь любовником, однако эта перемена в судьбе недовольства у нее не вызывала. Влияние ее не уменьшилось, престиж весьма вырос. С мужем она была счастлива и, прилагая все силы, успешно содействовала его карьере.
Графиня попросила Вильгельма присесть и поведать ей свои заботы.
– Я старею, Элизабет, – сказал он с кривой улыбкой. – И думаю, дни мои сочтены.
– Ты часто говорил то же самое, однако жив до сих пор.
– Я беспокоюсь о престолонаследии. Сына у меня, к сожалению, нет.
Графиня Оркнейская с печальным видом кивнула.
– Мысль, – продолжал он, – что моя толстая глупая свояченица станет королевой, приводит меня в ужас. Пока был жив ее умненький мальчик, существовала какая-то надежда. Его смерть – невосполнимая утрата.
– Принцесса всецело находится под влиянием графини Мальборо, – сказала Элизабет. – Если она станет королевой, править будет Сара Черчилл.
– Мне бы хотелось помешать этому. – Вильгельм задумчиво посмотрел на нее, и она поняла, что сейчас он скажет о цели своего визита.
– Я подумываю написать Якову в Сен-Жермен.
Элизабет ждала продолжения, однако король какое-то время молчал, и ей стало ясно, что решения он еще не принял.
– Хочу предложить ему усыновить Якова, его сына.
– Он ни за что на это не пойдет.
– Даже поняв, что поставлено на карту? Если мальчик приедет сюда как мой сын и примет протестантскую веру, то станет законным наследником трона.
– Замысел прекрасный, – сказала Элизабет, – но осуществить его вряд ли удастся. Во-первых, сына Яков тебе ни за что не доверит; во-вторых, друзья Анны совершат новый переворот, чтобы возвести ее на престол.
– Думаю, этот мятеж я смог бы подавить.
– Мальборо и Годолфин будут держаться заодно. К ним присоединятся Сандерленд и его сын Спенсер. Дьявольски хитрая Сара сплотила их, они образуют союз, тем более, что внуки Мальборо будут внуками Сандерленда и Годолфина.
– С Мальборо мне удавалось справляться раньше. И я снова справлюсь с ними. Надо начинать переговоры с Яковом.
– Что ж, – согласилась Элизабет, – это хороший ход. Хоть Яков определенно откажется, якобиты будут довольны.
– Если сын Якова приедет – хорошо; если нет, то, по крайней мере, я делал все, что было в моих силах. Только якобитам может не понравиться, что я хочу обратить мальчика в протестантство.
– Но даже они поймут, что англичане не примут его католиком.
– Элизабет, я считаю своим долгом добиться, чтобы они его приняли.
Она поняла и встревожилась. Вильгельма мучила совесть, и он походил на человека, стремящегося перед смертью привести свою душу и дом в порядок.
Сара не могла сдерживать гнев.
– Знаете, что задумал этот Голландский Недоносок? – возмущенно спросила она у принцессы. – Хочет лишить вас престола! Решил вызвать в Англию этого незаконнорожденного пащенка и навязать его стране! Миссис Морли, я этого не допущу. Если вы намерены лежать на кушетке, терпя подобные гнусности, то я не стану.
Анна покачала головой. После истории с перчатками она с трудом заставляла себя смотреть в лицо Саре. И холодела от ужаса при ее появлении. Ей постоянно слышался тот резкий голос, говорящий, что она дрянь. И еще Сара назвала ее руки мерзкими. Они красивы! Кроме них да еще голоса, поставленного миссис Беттертон, когда она воспитывалась вместе с Сарой, ничего красивого у нее нет. Ее прекрасные руки – мерзкие! Как это забыть? Как относиться по-прежнему к миссис Фримен? Однако Анна была не в силах упрекнуть подругу тем, что случайно услышала. И радовалась, что об этом никто не знал, кроме нее и Эбигейл Хилл; славное тихое создание никогда не выдаст секрета.
Сара продолжала:
– Разумеется, я ни за что этого не допущу. У нас был разговор на эту тему с мистером Фрименом. Он согласен со мной, что это противоречит здравому смыслу. Привезти пащенка в Англию! Да ведь если Яков действительно наследник трона, почему сейчас его занимает Вильгельм? Нет. Этому не бывать. Ни за что!
– Моя дорогая миссис Фримен очень ожесточена.
– Неизменно – из-за миссис Морли!
– Приятно узнать, что я столь дорога вам… неизменно.
Сара не только ярилась, но и тревожилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53