Их было четыре: большая светлая мастерская; наши спальни – две маленькие смежные комнатки с узкими просветами окошек и небольшая гостиная. Три маленькие комнаты были частью старого дома, мастерская же, конечно, добавлена Сэланжером.– Здесь наш с тобой дом, – говорила бабушка, – наше маленькое королевство. Он твой и мой; здесь мы как короли в нашем маленьком замке... или, может быть – королевы, а?Бабушка была невысокой, с густой копной черных волос, в которых уже начала пробиваться седина. Она высоко зачесывала их кверху и закрепляла блестящим испанским гребнем. Волосы являлись предметом ее особой гордости.– Прическа всегда должна быть... elegant, – учила она меня, – ты можешь быть одета в самый превосходный шелк и в великолепный атлас, но они никогда не произведут должного эффекта... если в твоей прическе не будет стиля.Большие бабушкины глаза могли сверкать от радости или гореть гневом, могли выражать ледяное презрение и зажигаться любовью. В них отражались малейшие движение ее души. У нее были красивые длинные пальцы, и я всегда буду помнить их точные движения, когда она кроила платья на своем большом столе в мастерской. Она была такой тонкой и легкой, что я побаивалась, как бы ее не унесло ветром. Однажды я сказала ей об этом и добавила:– А что тогда будет со мной?Обычно она смеялась над моими фантазиями, но на этот раз она вдруг стала очень серьезной.– С тобой все будет хорошо... всегда... так же, как это было со мной. Я с юных лет крепко стою на своих ногах. И все потому, что есть нечто, что я умею делать хорошо. Вот как это должно быть. Что-нибудь... неважно что... но лучше других, и тогда ты всегда сумеешь устроиться как следует в этой жизни. Понимаешь, то, что я делаю из тюка с нитками при помощи ткацкого станка и пары ножниц, сродни искусству... И даже более того. Многие умеют обращаться с иголкой, любой может разрезать кусок материи – раз-раз. Но нужно кое-что еще... вдохновение... талант, которые каждый должен привносить в свое занятие: Тогда ты действительно сможешь сделать что-то стоящее. И если этот талант есть у тебя... ты всегда будешь иметь кусок хлеба. Ты, моя малышка, пойдешь по моим стопам. Я научу тебя всему. И тогда... что бы ни случилось, тебе нечего бояться. Я всегда присмотрю за тобой.И я знала, что так и будет.Мне было легко учиться у нее. Когда приходили ткани, она делала эскизы и спрашивала мое мнение. Однажды я попыталась сделать эскиз сама, и она осталась им очень довольна. Показав мне мои ошибки и исправив их несколькими точными штрихами, она поздравила меня с дебютом. «Платье Ленор»... Я очень хорошо помню его, оно было моего любимого лавандового цвета. После бабушка рассказывала мне, что сэру Фрэнсису очень понравилась моя модель. Фасон платья в точности соответствовал типу ткани.После того, как сэр Фрэнсис и его ассистенты просматривали платья, их упаковывали и увозили на фабрику. А вскоре прибывали новые ткани. Наши платья продавались в модном лондонском салоне, который тоже был частью шелковой империи Сэланжеров.Я хорошо помню день, когда бабушка рассказала мне, как мы очутились в Шелковом доме.В тот день я поднялась к ней в комнату озадаченная. Мы катались верхом, – занятия верховой ездой проводились ежедневно. Джулия была хорошей наездницей. Я, в общем, тоже. Касси, конечно, не могла угнаться за нами. Она побаивалась лошадей, несмотря на то, что у нее была самая смирная лошадка в конюшне. Я всегда присматривала за ней, когда она пускала лошадь в галоп, и точно знаю, что это служило ей поддержкой.После занятий Джулия повела носом и сказала:– Я чувствую, что на кухне готовится что-то вкусное.И мы отправились туда.– Ботинки у вас грязные? – вопросила миссис Диллон.– Нет, ботинки у нас не грязные, миссис Диллон, – в тон ей ответила Джулия.– Что ж, рада это слышать, так как мне не нужна грязь на кухне, мисс Джулия.– Как вкусно пахнет булочками, – проворковала Джулия.– Как им и положено... хорошие булочки и пахнут хорошо.Мы уселись за стол, с надеждой глядя, как миссис Диллон достает из духовки очередную партию булочек.– Ну ладно, – мрачно согласилась миссис Диллон.– Но эта мисс Эвертон будет недовольна. И няня тоже... еще бы, перехватывать булочки между едой. Вам бы следовало дождаться своего законного чая.– До него еще так далеко, – вздохнула Джулия. – Вот эту мне.– Вы – мисс Обжора, вот что я вам скажу, – сказала миссис Диллон. – Это же самая большая.– Вам это должно быть приятно, – заметила я.– Благодарю, Ленор, я не нуждаюсь в комплиментах. Я и сама знаю, какие булочки пеку... Ну вот. Одну вам мисс Джулия. Одну вам, мисс Касси. И одну тебе, Ленор.И вот тут я впервые обратила внимание. Мисс Джулия. Мисс Касси... и Ленор.Некоторое время я раздумывала над этой странностью и наконец, когда мы с бабушкой сидели в саду у пруда выбрала подходящий момент, чтобы заговорить об этом Я спросила, почему ко мне никогда не обращаются «мисс», а называют просто по имени, как какую-нибудь Грейс или Мэй, или еще кого-нибудь из слуг.С минуту бабушка молчала.– Эти слуги, – наконец заговорила она, – очень как бы это сказать... чутки к таким вещам. Вот как. Они очень хорошо чувствуют такие тонкости... как кого называть... где чье место... Ты – моя внучка. А это не то же самое, что дочь сэра Фрэнсиса и леди Сэланжер. И поэтому такие люди, как миссис Диллон... и решают: «А-а, обойдется без «мисс»!– Ты хочешь сказать, что я стою на одной ступеньке с Грейс и Мэй?Она поджала губы, подняла руки вверх и закачалась из стороны в сторону. Она всегда очень живо жестикулировала, что придавало ее речи большую выразительность.– Мы с тобой не должны придавать значения мнению таких, как миссис Диллон. Мы улыбаемся. Мы говорим: «Ах, вот как, да? Очень хорошо». В конце концов, что тебе до того, что тебя не называют «мисс»? Что такое это «мисс»? Ничто. Ты все равно такая, какая есть, и без этой приставки.– Да, но почему, бабушка?– А, ну это просто. Ты ведь не дочь хозяев этого дома, поэтому для миссис Диллон ты не «мисс».– Да, но, когда девочки Дэлингтон приходят на чай или поиграть с нами, они называют их «мисс», а ведь они тоже не дочери хозяев этого дома. Мы с тобой слуги, бабушка?– Мы здесь работаем... и если это означает быть слугами, то возможно. Но мы с тобой вместе... ты и я... и мы живем хорошо. Спокойно. Так стоит ли волноваться из-за какого-то «мисс»?– Просто я хочу знать, бабушка, что мы делаем в этом доме, к которому не принадлежим?Она колебалась всего мгновение, прежде чем пришла к какому-то решению.– Мы приехали сюда, когда тебе было восемь месяцев от роду. Ты была таким милым ребенком. Здесь мы могли быть вместе... бабушка и ее малышка. Я думала, что в этом доме мы сможем быть счастливы, и к тому же они обещали, что ты получишь образование... и воспитание такое же, как у господских детей. Но мы как-то не обсуждали приставку «мисс». И, наверное, поэтому ты ее не получила. А ты хочешь быть «мисс»? Успокойся, малышка. Это короткое слово – не самое главное в жизни.– Расскажи мне, как мы попали сюда. Почему у меня нет ни отца, ни матери?Она вздохнула.– Вот и пришло время, – тихо сказала она как бы самой себе. – Твоя мать была самой красивой и очаровательной девушкой, которая когда-либо рождалась на свет. Ее звали Мари-Луиза. Моя дочь, моя крошка, mon amour. Мы жили в окрестностях Виллер-Мюр. Там тепло и часто светит солнце. В Виллер-Мюр лето – действительно лето. Ты просыпаешься и знаешь, что весь день будет светить солнце. Не то, что здесь... когда оно выглянет ненадолго и уходит и никак не может решиться выглянуть снова.– Ты бы хотела жить в Виллер-Мюр?Она энергично тряхнула головой.– Я хочу быть здесь. Теперь я принадлежу этому дому... и ты тоже, ma petite. Здесь ты будешь счастлива... и наступит день, когда тебя перестанет волновать, называют тебя «мисс» или нет.– Меня и сейчас это не волнует, бабушка. Я просто хотела знать.– Виллер-Мюр далеко отсюда, во Франции, и ты должна знать, а если не знаешь, то это тебе скажет и любезная мисс Эвертон, что Франция – большая страна... больше, чем этот маленький остров. Там есть горы и небольшие па и деревни, а Виллер-Мюр находится почти на границе с Италией. Там хорошо растут шелковицы, а это означает, что там есть шелк. Эти маленькие червячки, которые прядут для нас шелк, любят шелковичные листья, и везде, где растет шелковица, есть шелк.– Так, значит, ты всегда была знакома с шелком?– Виллер-Мюр – родина шелкопрядов... и шелк в тех местах – основное средство существования. Семья Сент-Аланжер жила там всегда и, если так будет угодно Господу, будет жить и дальше: Вот что я тебе скажу. Дом Сент-Аланжеров похож на этот... только вокруг не леса, а горы Сент-Аланжеры живут там уже несколько столетий. Это очень красивое место – лужайки с цветами, раскидистые деревья, через поместье бежит река. Повсюду разбросаны домики, где живут работники со своими семьями. Есть там и большая фабрика – здание из белого камня, увитое олеандрами и бугенвиллиями Олеандр – декоративное-вьющееся растение с крупными душистыми цветками, бугенвиллия – декоративный вьющийся кустарник с красными, Оранжевыми и белыми цветками.

, которые растут повсюду. Но главное – mureraies – шелковичные рощи, где водятся лучшие в мире шелкопряды, лучше, чем шелкопряды Индии или Китая... где, возможно, и есть настоящая родина шелка. Виллер-Мюр – один из поставщиков лучшего шелка в мире.– И ты там жила и работала на Сент-Аланжеров?Она кивнула.– У нас был хорошенький маленький домик... нам он казался самым лучшим. Весь в цветах... Моя дочь, Мари-Луиза, была там очень счастлива. Казалось, она была прямо-таки создана для счастья. Ее глаза играли и смеялись, но никогда не бывали такими грозными, какими становятся иногда твои, моя малышка. Они были темно-темно синие... как у тебя, а волосы почти черные... темнее твоих, мягкие и волнистые. Настоящая красавица... И совершенно не умела видеть зла. Она была наивна и доверчива... и умерла.– Как она умерла?– При твоем рождении. Такое случается. Она не должна была умереть. Я бы оберегала ее так же, как оберегаю тебя. Я сумела бы устроить ее счастье. Она умерла... но оставила мне тебя... и я счастлива этим.– А мой отец? – спросила я.Она помолчала, и потом произнесла:– Иногда так случается в жизни. Ты поймешь это позже. Иногда дети появляются на свет, а отец...– Ты хочешь сказать... он бросил ее?Она взяла мою руку и поцеловала ее.– Она была очень красивой. Но что бы тогда ни произошло, она оставила мне тебя, дитя мое, и это лучший подарок, который она могла мне сделать на прощание. У меня осталось ее дитя, которое стало моей единственной отрадой.– О, бабушка, это так грустно, – сказала я.– Было лето, – продолжала она. – Мари-Луиза уходила гулять по полям, где так сладко пахнет цветами, и подолгу не возвращалась. Она была совершенно невинна. Наверное, мне следовало предупредить ее.– И мой отец ее бросил?– Этого я не могу тебе сказать. Почти до самого твоего рождения я не знала о том, что она ждет ребенка. А потом это произошло... и она умерла. Я помню, как сидела возле ее постели, опустошенная и отчаявшаяся, а потом пришла акушерка и вручила мне тебя. Ты стала моим спасением. Я поняла, что потеряла дочь, но получила взамен ее ребенка. С тех пор ты была для меня всем.– Хотелось бы мне знать, кто мой отец.Она покачала головой и пожала плечами.– И поэтому ты приехала сюда? – предположила я.– Да, я приехала сюда. Мне показалось это самым лучшим решением. Когда такое случается в небольших поселениях, то человеку, с которым произошла беда, приходится очень нелегко. Ты могла бы это уже понять по Кларксону и миссис Диллон. Они шепчутся... болтают. Я не хотела, чтобы ты росла среди всего этого.– Ты хочешь сказать, что они стали бы презирать меня из-за того, что мои родители не были женаты?Она кивнула.– Сент-Аланжеры – богатая семья... могущественная семья. Виллер-Мюр – это Сент-Аланжеры. Вся округа работает на них. Их имя известно по всей Франции, и в Италии тоже. Так что месье Сент-Аланжер, который стоит во главе этой семьи, всем нам был как отец... а производители шелка по всему миру поддерживают между собой связь. Они все знают друг друга. Сравнивают. Они – соперники. Ну, ты знаешь, что я имею в виду: «мой шелк лучше твоего шелка» и все такое.– Да, – машинально отозвалась я, все еще думая о своей матери и о человеке, который предал ее, и о том скандале, который произошел когда-то в Виллер-Мюр.– Сэр Фрэнсис... наносит Сент-Аланжерам визиты время от времени. Между семьями существует видимость дружбы... но дружба ли это на самом деле? Каждый хочет, чтобы его шелк был лучше. У каждого свои секреты... Они могут поделиться тем и этим... но так, совсем чуть-чуть, чем-нибудь незначительным.– Понимаю, бабушка, но я хочу услышать о своей матери.– Она, должно быть, счастлива, когда смотрит с небес и видит нас вместе. Она знает, что мы значим друг для друга. Так вот, сэр Фрэнсис приехал тогда в Виллер-Мюр. Я хорошо помню это. Между их семьями существует некая связь. Понимаешь, говорят, что много-много лет назад они были одной семьей. Прислушайся к их именам. Сент-Аланжер... на английский манер – Сэланжер.– Вот как? – взволнованно вскричала я. – Так, значит, существует родство между этими семьями?И снова легкое пожатие плечами.– Я думаю, ты слышала от мисс Эвертон о так называемом Нантском эдикте.– О, да, – воскликнула я. – Он был подписан королем Франции Генрихом Четвертым в... ах, кажется, в 1598 году.– Да, да, но что он значил? Он дал гугенотам свободу вероисповедания.– Да, я помню это. Генрих и сам был гугенотом, но когда парижане отказались признать королем протестанта, он сказал, что Париж стоит мессы, и принял католичество.Она улыбнулась очень довольная.– Вот что значит быть образованной! Да, но потом все изменилось.– Потом, много лет спустя, Луи Четырнадцатый отменил эдикт.– И тысячи гугенотов были вынуждены покинуть Францию. Одна из ветвей фамильного древа Сент-Аланжеров осела в Англии. Они привезли с собой свои знания и открыли фабрики по производству шелка. Они много работали и добились процветания.– Как это все интересно! Так, значит, сэр Фрэнсис навещает своих родственников во Франции?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52