Лусе никогда бы не погнался за разгневанной супругой и не унизился бы до объяснений. Как только Ник начал «по-благородному» ухаживать за Мерседес, он сразу же дал ей повод для подозрений. А это слишком опасно.
Но черт побери! Он же сейчас ни в чем не провинился. Ему хотелось ей сказать об этом, и она должна его выслушать. Но было бы не в характере Лусеро немедленно начать оправдываться, взваливать всю вину на Сенси, на умело раскинутую ею ловушку. В какое дерьмо он попал по вине этой потаскушки! Вот дьявол! Все его старания возбудить в сердце Мерседес любовь пошли прахом.
Одно лишь средство – выпивка – даст ему необходимый покой и время, чтобы он и супруга оба поостыли.
Насколько он знает Мерседес – а он, кажется, уже неплохо изучил ее натуру, – она сейчас, наверное, сходит с ума, переплавляя в себе обиду в ярость. Впрочем, это неплохо, ночь обещает быть бурной. Его зубы, обнажившись в улыбке, сверкнули в темноте.
На кухне Николас обнаружил Ангелину, выскребающую горшки и сковороды.
– Я учуял истинно райский аромат. После целого дня в седле я, кажется, готов съесть волка.
– Волка я не подам к столу, хозяин, а лишь жареного ягненка. Нам удалось припрятать от солдат нескольких овец и их весеннее потомство. Я сберегла это лакомство для вас и приготовила ваше любимое мачо.
Ее широкоскулое, плоское, как блюдо, лицо светилось горделивой улыбкой, когда она поставила перед ним тарелку с жирными бараньими кишками, свитыми плотно и свернутыми в шар, а затем запеченными до образования хрустящей корочки. К мачо полагались также кукурузные лепешки с пылу с жару, соус чили и помидоры.
Николас судорожно сглотнул, вспомнив, как впервые наблюдал за мексиканскими солдатами, вкушавшими мачо. Он тогда едва отважился его попробовать и был далеко не в восторге, так же как до этого в Северной Африке не в восторге был и от козлиных глаз, сваренных в молоке. Однако проявить равнодушие к своему любимому блюду означало обидеть повариху и ввергнуть ее в недоумение. Лусе обожал мачо. Следовательно, Николас обязан есть мачо с удовольствием.
«Хорошо, что я действительно голоден», – подумал он с раздражением, усаживаясь за стол и жалея, что поддался первому импульсу отправиться прямиком в кабинет и там как следует напиться. Положение его было не из приятных.
Мужественно Ник кинулся на штурм мачо, стараясь не думать о том, что он ест, и захватив полную ложку тушеных овощей с целью отбить вкус бараньего сала во рту.
– Ты по-прежнему лучшая повариха во всей Соноре.
– А вы очень голодны, хозяин, как я вижу! – откликнулась Ангелина, просияв от похвалы. – Много ли вы собрали скота? – поинтересовалась она.
– Больше, чем рассчитывали, но нанятые мною вакеро молоды и неопытны. Мы загнали с дюжину длиннорогих волов в каньон у Яки, но лучший наш жеребец обвел нас вокруг пальца и ушел вместе с табуном. А там было семь жеребых кобыл и два жеребенка, красивых и резвых. Достаточно, чтобы начать восстанавливать поголовье. Но мы его поймаем, не сомневайся!
– Я очень рада, хозяин. Война разорила поместье. Хозяйка так много трудилась, сохраняя Гран-Сангре для вас. Хорошо, что ее старания не пропадут даром.
Ник поднял глаза на старуху. Явно в ее словах таится какой-то скрытый смысл.
– Я многое понял на войне, Ангелина. И стал другим. Она научила меня ценить то, чем я раньше пренебрегал.
– Как, например, вашей супругой, хозяин? – осмелилась спросить старая кухарка.
– Да, своей супругой тоже, – повторил он. Его ответ был похож на эхо. – Когда-нибудь она снова станет госпожой процветающего поместья.
Ангелина смерила его пристальным взглядом:
– Да, я верю, что война многое способна изменить.
Наверху Мерседес расхаживала взад-вперед по комнате, сжав в руке пистолет, взятый из шкафа в кабинете Ансельмо.
Ее взгляд постоянно возвращался к двери, ведущей в спальню Лусеро. Она заперла ее на засов, так же как и другую дверь из холла. Он не посмеет заявиться к ней в эту ночь. Но если вдруг он… Как она поступит? Вся прислуга услышит перебранку супругов. Не было ни единой живой души в Гран-Сангре, кто бы не знал об отношениях между Лусеро и Инносенсией.
– Я пристрелю его, если он ступит ко мне в комнату, – произнесла она вслух, но в ее возгласе не чувствовалось уверенности.
Мерседес смотрела в окно на усыпанное звездами небо, надеясь, что красота ночи внесет умиротворение в ее мятущуюся душу. Только холодный, трезвый расчет, лишенный эмоций, сможет послужить ей на пользу.
«Ты не должна вернуться к тем временам, когда юная монастырская воспитанница впадала в шок при виде Лусеро и Инносенсии, а те смеялись над ней», – твердила она самой себе. Усилием воли уняв нервную дрожь, она положила пистолет на прикроватный столик и принялась массировать виски кончиками пальцев. Мерседес ожидала, что он тут же вломится к ней, требуя, чтобы она примирилась с тем, что увидела в ванной. Но он словно бы вообще позабыл о ней. Почему-то это ее огорчило.
Прежде чем запереться в своей комнате, Мерседес долго просматривала счета и документы и обсуждала проект орошения с садовником Хуаном. Затем, придя наверх, она почитала Розалии сказку на сон грядущий и уложила девочку в кровать. А Лусеро все еще не появлялся у себя в спальне.
Очевидно, он неплохо проводил время с Инносенсией во флигеле для прислуги. По крайней мере, не уложил шлюху в постель, которую делил с Мерседес, и она была благодарна ему хотя бы за это.
Нехороший огонь вспыхнул в ее глазах, когда она представила себе эту парочку – Лусеро и наглую шлюху, забавляющихся в комнате по-соседству.
«Если он приведет ее сюда, я подожгу под ними матрац», – прошептала Мерседес, и тотчас до ее сознания дошло, что она докатилась до слепой и унизительной ревности.
Она ревнует? Нет, она не ревнива. Пусть он сходится с женщинами, подобными Инносенсии, но делает это в открытую и не лжет ей, и не уязвляет ложью ее самолюбие. Кроме всего прочего, как хозяйка, управлявшая Гран-Сангре на протяжении четырех лет, она имеет право на уважение.
Эти, казалось, разумные мысли она как бы слышала со стороны, словно повторенные эхом, и поняла, что обманывает себя. Да, она ревнует.
Это открытие повергло Мерседес в смятение.
«Я не хочу иметь с ним дело и одновременно не желаю, чтобы другая женщина завладела им. Замечательная дилемма!» Как это возможно, что она начала ревновать к обыкновенной потаскушке? Особенно после того, как Инносенсия полностью показала свою сущность, оскорбляя маленького ребенка?
Вихрь в ее мозгу мгновенно утих, лишь только она услышала его шаги. Мерседес затаила дыхание и схватилась за пистолет. Лусеро прошел к себе в спальню и начал раздеваться. Он не поинтересовался, заперта ли ее дверь. Прекрасно! Он хотя бы на время оставил свои дикарские замашки. Шлюха, вероятно, утомила его там, в ванной комнате.
«Хоть бы они в ней утонули!»
Мерседес стояла, не шелохнувшись, одна в темноте, ожидая, когда он погасит у себя свечу, будучи не в состоянии лечь в постель, пока не убедится, что он уснул.
Дверная ручка, поворачиваясь, резко скрипнула. Затем последовало сдавленное проклятие, когда обнаружилось, что засов преграждает ему путь. Он повторил попытку дважды, каждый раз она вздрагивала от производимого им шума.
– Возвращайся обратно к своей любовнице! – Голос ее был на удивление спокоен.
Лусеро с силой нажал на дверь плечом:
– Сними засов, Мерседес, а то пожалеешь!
– Не угрожай мне, Лусеро.
Громкий треск разнесся по дому, дерево раскрошилось, шурупы, державшие болт, выпали из гнезд, а сама дверь влетела, словно повинуясь волшебной силе, в комнату Мерседес и рухнула на пол.
Лусеро стоял в образовавшемся проломе. Свеча горела у него за спиной, освещая мощную фигуру мужа колеблющимся пламенем. Мерседес видела только грозный черный силуэт, да еще в темноте светились глаза, отражающие лунный свет. Бездонные волчьи глаза с хищными зрачками.
Он проигнорировал устаревшей системы «кольт», который она, держа обеими руками, направляла на него.
– Не смей впредь запираться от меня. Ни в моем доме, ни еще где-нибудь, – произнес он рассерженно, но не переходя на крик.
Он шагнул вперед, но Мерседес не опустила оружие.
– Ты доказал свою силу, Лусеро. Теперь убирайся, или я нажму на курок.
Ник самоуверенно сделал еще пару шагов.
– Давай, стреляй! Чего же ты ждешь?
Она колебалась, а он знал, что так и будет. Пистолет чуть дрогнул в ее побелевших от напряжения пальцах.
– Не так легко хладнокровно застрелить человека в упор. Теперь ты это понимаешь, Мерседес?
Он был уже так близко, что на нее пахнуло жаром от его разгоряченного тела. Пресвятая Дева! Он же пьян. Мерседес учуяла запах бренди.
– Ты отдал предпочтение мастерству Инносенсии. Всем известно, что у нее была большая практика, а у меня никакой. Иди к ней, вы достойная пара! Убирайся из моей спальни!
– Какой дьявол внушил тебе эту чепуху? – Он рванулся к ней, и теперь дуло «кольта» упиралось ему прямо в грудь. – Сенси все это специально подстроила, чтобы нас рассорить, а ты угодила в ее западню.
Ник схватил ее запястье. Мерседес выронила пистолет, и тот глухо стукнулся о ковер.
– Что я говорил? Ты не сможешь застрелить меня, дорогая! – Он мурлыкал, словно довольный кот.
– Ты пьян, Лусеро! Неужто тебе понадобилось вылакать графин бренди, чтобы осмелиться взглянуть мне в лицо? – Ты будешь слушать меня или нет, черт побери? Я не звал Сенси. Она сама явилась в ванную, когда я задремал.
Ей не приходило в голову, что Лусеро будет отрицать очевидное.
– Не думай, что я спятила, Лусеро. Мои мозги на месте.
– Так пораскинь ими! Поразмысли о том, что ты видела, или тебе показалось, что видела. Она спустила свою чертову шамизу и вывалила грудь.
Тут он так грубо выругался, что Мерседес чуть не взвилась до потолка.
– Она уже держалась за мою штуку, когда я сообразил, что к чему. В таком положении мужчина беспомощен.
– Ты провел большую часть своей жизни в таком положении, отдаваясь на милость потаскушкам! – выкрикнула Мерседес и зарделась. Если бы ее дуэнья была жива и услышала их разговор, они бы обе сгорели от стыда.
Ярость на его лице вдруг сменилась наглой усмешкой:
– Ты явно ревнуешь, маленькая моя стервочка! Только у тебя нет для этого повода. Я больше не хочу Сенси. Я хочу тебя. А Сенси мне уже поперек горла…
Ник обхватил ее руками, наклонил голову и выпятил губы для поцелуя.
– Ты думаешь, что все это тебе так легко сойдет с рук? Что я сдамся и позволю тебе продолжить со мною то, что ты начал со шлюхой? И все лишь потому, что не смогла выстрелить в тебя?
Она увернулась от его ищущих губ.
– Но ты же ревнуешь к ней! Или я не прав?
– Я ее презираю. Она обозвала Розалию последними словами сегодня утром. Если бы не Буффон, она бы избила твою дочь.
На Мерседес вновь накатил приступ злобы.
Ник застыл на месте, убрал руки.
– О чем ты говоришь? Что тут произошло?
Мерседес прикусила губу. Зря она затеяла этот разговор. Разве дочка уж так дорога ему, что он разделит с Мерседес ее ненависть к Инносенсии? И все же она призналась не без горечи:
– Я пригрозила ей наказанием, а она напомнила мне, что только ты вправе здесь наказывать и прощать.
– Так вот почему она подкарауливала меня… Она боялась, что я велю ей собирать вещички, – произнес Ник как бы про себя.
Мерседес не поверила его объяснениям по поводу того, что случилось в ванной, но поняла, что он не даст в обиду Розалию.
– Как ты собираешься с ней поступить?
– Впредь она не посмеет оскорбить мою дочь. Я ее приструню.
Ник намотал распущенные волосы Мерседес на руку и заставил ее вскинуть голову вверх, желая заглянуть в глаза.
– Ну и к чему мы пришли, любовь моя?
– К тому, с чего начали. А на что другое ты рассчитывал? На то, что я приму все, что тобой предложено? Ты ее приструнишь, как ты выразился, а я приму за должное твои развлечения с нею? Нет, Лусеро! Этого не будет.
Она с силой оттолкнула его руки, тянущиеся к ней. Ярость, вызванная его самоуверенностью, вновь вспыхнула в ней.
– Не нет, а да! Да, ты примешь мои слова на веру. Я твой муж, и я надавал тебе только что обещаний больше, чем любая добрая женушка вправе ожидать.
Дьявол ее возьми! Разве Лусеро не наплевал бы на ее идиотскую ревность? А он, Ник, уже слишком далеко позволил себе отступить с положенных позиций.
Он ухватил ее за платье, рывком привлек к себе, вцепился в рукав и порвал его по шву.
Ее рефлекс сработал – Мерседес влепила ему звонкую пощечину.
В момент, когда ее ладонь коснулась его колючей небритой щеки, Мерседес уже знала, что совершила ужасающий промах. Его лицо приобрело сатанинское выражение. Оно стало похоже на самую страшную из карнавальных масок. Улыбочка была полна смертоносного яда, а голос… голос был почти ласков.
– Это нехороший поступок… совсем нехороший. Жена не должна так себя вести с мужем.
Его рука, словно змея, обвилась вокруг ее стана. Ник прижал ее к себе так крепко, что почти лишил возможности дышать. Он весь кипел внутри, словно готовый к извержению вулкан.
– Ты сама знаешь, что не права. Не так ли, Мерседес?
Она заглянула ему в глаза, безжалостные волчьи глаза.
– Я права… но я слабее тебя. Ты все равно сделаешь со мной что пожелаешь. Я не могу помешать тебе изнасиловать меня.
– Когда муж берет свою жену, это нельзя назвать насилием, – объяснил он ей. «Но ты не ее муж», – напомнил ему внутренний голос.
Ник вздохнул, посмотрел в ее затравленные глаза, затем разжал руки. Она отшатнулась от него, больше испуганная, чем удивленная его неожиданным поступком.
– Я никогда не прибегал к насилию, даже на войне, где вдоволь насмотрелся на подобные вещи. Я обнаружил, что у меня нет вкуса к насилию. Оно мне не по душе. Вот что я скажу тебе, Мерседес.
Он медленно повернулся, поднял с пола выбитую им дверь и, уходя к себе в спальню, кое-как пристроил ее в проем, создав между комнатами видимость преграды.
Она осталась в темноте одна.
В последующие две недели Николас и Мерседес спали отдельно, избегая друг друга, насколько это было возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57