Между тем Майлз обхватил ладонями ее лицо и, глядя ей прямо в глаза, прошептал:
— Будь мне женой, Виктория.
Девушка стыдливо опустила глаза, но на этот раз не отпрянула, а сама провела пальцами по его щеке и сказала:
— Будь мне мужем, Майлз!
Непослушными пальцами он принялся расстегивать ей блузку. Когда его усилия увенчались успехом, вожделеющему взгляду Майлза предстала роскошная грудь, трепетавшая под его ласками.
— Я хочу тебя, Виктория, но если тебе это противно, скажи мне об этом сразу, потому что еще немного и я потеряю власть над собой.
Виктория поднесла руки к груди, сама расстегнула блузку до последней пуговки и едва слышно шепнула:
— Я хочу быть твоей женой, Майлз.
Прошло уже много месяцев с тех пор, когда Майлз был близок с женщиной, и ему пришлось крепко сцепить зубы, чтобы обуздать неистовый нетерпеливый зов неутоленной плоти.
Все так же неторопливо и бережно он снял с плеч Виктории шелковую блузку. Разжал пальцы — и легкая ткань упала к ногам девушки. Виктория порозовела от смущения, но стойко выдержала обжигающий взгляд Майлза.
Затаив дыхание Майлз провел рукой по ее груди и коснулся пальцем соска, стыдливо выглядывавшего из-за кружевных оборок тонкой рубашки.
— Какая же ты у меня красивая, — тихо произнес он хрипловатым от волнения голосом и, склонив голову, принялся целовать ее груди.
Виктория молчала, но когда Майлз спрятал лицо у нее на груди, она едва заметно улыбнулась и запустила тонкие пальца в его густые золотистые волосы.
Голова у нее кружилась, она едва сознавала, что происходит. Между тем Майлз расстегнул и снял с нее юбку.
— Пойдем, — сказал он, когда юбка упала к ногам Виктории и на ней остались только тонкая рубашка и чулки.
Взяв жену за руку, он повел ее к уютному алькову. Усадив Викторию на постель, Майлз опустился перед ней на колени.
Очень медленно он снял с нее туфли, бережно стянул с ног чулки, а потом, низко наклонившись, поцеловал ее теплые маленькие ступни.
Потом ладони Майлза двинулись вверх от ее лодыжек к стройным бедрам, и сердце Виктории заколотилось, как у пойманной в силки пташки, но она не отстранилась, не попыталась вырваться. Вместо этого она прикрыла глаза и отдалась волнам чувственного жара, которые рождались от ласк и прикосновений Майлза.
— Как мило с твоей стороны, что ты не носишь этих отвратительных корсетов, — прошептал с улыбкой Майлз и, с силой проведя ладонями по ее талии, обхватил тяжелые полные груди.
— Хорошо, что я не надела корсет, — едва слышно отозвалась Виктория. — Сейчас он бы и мне помешал.
Когда Майлз провел пальцем по напрягшемуся соску, она протяжно застонала и, не сознавая, что делает, обвила ногами его талию.
— Ох, Майлз, — пробормотала она, — что ты только со мной делаешь…
— Ласкаю тебя, — негромко и просто ответил он.
Наконец Майлз бережно отстранился и встал, чтобы сбросить одежду. К тому времени уже стояла ночь, комната погрузилась во мрак. Майлз на ощупь добрел до шаткого стола и зажег свечу. Вслед за тем он в мгновение ока скинул с себя рубашку, брюки, сапоги и начал уже снимать белье, когда услышал сдавленный вскрик Виктории:
— Что ты такое творишь?
— Как что? Раздеваюсь, — отозвался Майлз, стараясь говорить ровным, спокойным голосом. — Заниматься любовью лучше всего обнаженными.
Глаза Виктории округлились от изумления. Все подруги в один голос твердили, что «этим» лучше всег заниматься в темноте, под одеялом и желательно не снимая ночной рубашки.
— Должно быть, так делается в Америке, — торопливо проговорила она. — В Англии это не принято.
— Это почему же? — удивленно осведомился Майлз. — По-моему, люди во всем мире поступают именно таким образом.
— Ничего подобного, — упрямо гнула свое Виктория. — Если б так было на самом деле, мне бы обязательно кто-нибудь об этом сказал.
— Никто не обязан говорить тебе о своем потаенном и заповедном, — наставительно сказал Майлз, поворачиваясь к ней спиной, чтобы не смущать ее раньше времени видом мужской наготы. — Люди занимаются любовью так, как им больше нравится.
— А кто тебе сказал, что мне нравится делать это в обнаженном виде? — воскликнула Виктория. Прежние страхи понемногу возвращались к ней.
— Хорошо, — согласно кивнул Майлз, понимая, что чрезмерная настойчивость может только испортить дело. — Если хочешь, я останусь в белье.
— Хочу. Я тоже не стану снимать рубашку. Пожалуй, накину еще сверху пеньюар.
— Не надо пеньюара, — быстро сказал Майлз. — Мне… гм… очень нравится твоя рубашка. Ты выглядишь в ней просто изумительно.
С этими словами он направился было к постели, но Виктория остановила его.
— Ты забыл задуть свечу, — прошептала она.
— Дорогая, заниматься любовью при свечах — это так романтично, — пробормотал Майлз, чье терпение, казалось, не имело предела.
— Но Мери Энн говорила мне, что это обычно делается в темноте.
Майлз прикусил губу. Спокойствие все-таки давалось ему с известным трудом.
— Давай договоримся так: я не стану снимать белье, потому что так хочешь ты, но свечу мы все-таки оставим — поскольку таково мое желание.
Не дожидаясь ответной реплики, он проворно забрался в постель и принялся целовать жену. Как всегда, поцелуи Майлза разожгли кровь Виктории, и в сладкой истоме она согласилась на подобную вольность. Горящая свеча таким образом обрела права на существование.
Не теряя времени даром, Майлз осыпал поцелуями лицо, шею и грудь своей стыдливой супруги. Когда он прихватил губами ее сосок, Виктория застонала от удовольствия:
— Это… это…
— Приятно? — услужливо подсказал Майлз.
— Не просто приятно — восхитительно, — проворковала Виктория.
Услышав из ее уст такое явное одобрение, Майлз решил, не тратя ни минуты, избавиться от ночной рубашки, которая до сих пор скрывала восхитительное тело его юной жены.
— Хочешь, будет еще лучше?
Виктория блаженно покачала головой.
— Лучше просто быть не может!
— Нет, может, — настаивал Майлз. — Для этого нам нужно снять одежду. Нагота дает совершенно упоительные ощущения.
— Правда? — неуверенно проговорила Виктория, терзаясь самыми противоречивыми чувствами. Ей очень хотелось верить Майлзу, но вся ее предыдущая жизнь все ее воспитание никак не поощряли подобной смелости. С минуту поколебавшись, все же подчинилась и, присев на постели, стянула рубашку через голову.
— Ты самая красивая женщина в мире, — прошептал после долгого молчания Майлз. При виде обнаженной Виктории у него разом пересохло во рту. Он смотрел на девушку, упиваясь изящными изгибами ее тела, пожирая взглядом полные груди, золотившиеся в отблеске свечи, ее волосы, которые темными волнами ниспадали на атласные нагие плечи.
— Вот, мистер Уэлсли, — прошептала Виктория, опустив глаза. — Я нагая перед вами — вы ведь хотели увидеть меня нагой, верно?
— Ты — само совершенство! Точь-в-точь такая, как я думал. Вопрос теперь в другом — хочешь ли ты увидеть меня?
Виктория непроизвольно облизала губы.
— И-м… не знаю, что и сказать… Ну, ладно… хотела бы.
Майлз поднялся и сбросил тонкое шелковое белье, молясь втайне, чтобы вид мужской плоти не вызвал у Виктории отвращения.
— Вот таким меня сотворил господь бог, — пробормотал он.
Взгляд Виктории скользнул по его смущенному лицу, широкой мускулистой груди, плоскому животу и наконец остановился на самом неопровержимом доказательстве обуявшей мужчину страсти.
— Слушай, — вдруг сказала девушка, — до чего же ты похож на Кингз Рэнсома!
Майлз меньше всего на свете ожидал услышать подобное из уст своей женушки-скромницы. Несмотря на всю пикантность ситуации, он не выдержал и расхохотался.
— Благодарю за комплимент, миледи!
Виктория в замешательстве посмотрела на мужа.
— Не понимаю, что здесь смешного? Я вовсе не хотела шутить.
Майлз заметил, что она смутилась, и со смехом пояснил:
— Прежде меня никогда не сравнивали с жеребцом.
Виктория вспыхнула.
— Боже, какая я глупая!..
— Ну, ну, успокойся, — сказал Майлз, испугавшись, что она снова замкнется в себе. — Поверь, я польщен.
Он опустился на кровать и снова заключил Викторию в объятия. Склонясь над ней, Майлз легонько касался губами ее нежной шеи, плеч, груди, атласной округлости живота. Спустившись чуть ниже, он замер и тихонько подул на черный треугольник шелковистых волос… И наконец поцеловал тугой нежно-розовый бутон сокровенной плоти.
Виктория застонала от наслаждения, и Майлз удвоил усилия, стремясь укрепить свою маленькую победу.
Почувствовав, что Виктория уже вне себя от возбуждения, он поднял голову и прошептал:
— Тори?
— Да? — еле слышно пробормотала она, не поднимая век.
— Прошу, посмотри на меня.
Она приоткрыла глаза, затуманенные страстью:
— Хочешь, чтобы мы сделали это сейчас?
Майлз кивнул:
— Хочу. Предупреждаю, однако, что в первый раз тебе будет больно.
Темные глаза Виктории расширились, и в них отразился неподдельный ужас.
— Вот и самое страшное…
— Не так уж это страшно, дорогая, — заверил Майлз. — Да, будет немного больно, но поверь — этого не избежать.
— Я знаю. Все говорят, что это просто ужасно.
Майоз прикрыл глаза и про себя выругал всех безмозглых баб, которые внушили его женушке эти глупые страхи.
— Тори, повторяю, будет больно всего только раз. Один-единственный.
Очень медленно и нежно он раздвинул ее трепещущие бедра. Девственное лоно Виктории дышало влажной истомой, и Майлз без труда вошел в нее. Дрогнув от боли, она подалась было назад, но Майлз, по опыту зная, что останавливаться нельзя, удвоил усилия и нежным поцелуем запечатал ее дрожащие уста.
— Прости меня, — прошептал он, когда ее приглушенный вскрик замер и в комнате наступила тишина. — Все, уже все.
Виктория едва сдерживала слезы, но облегченно вздохнула, ощутив, что боль стихает. Она немного расслабилась, и Майлз, ободренный этим, поспешил закрепить успех.
Он двигался плавно, размеренно, и Виктория, зачарованная этим ритмом, ощутила, как в самых недрах ее естества растет и ширится неведомый прежде сладостный жар. Упоительный восторг все рос и рос, заполняя все ее существо. Наконец она закричала от наслаждения, целиком отдавшись пьянящей новизне страсти.
Когда затих сладостный трепет, они долго лежали молча, не в силах разомкнуть объятия. Потом Майлз шевельнулся, поднял голову и, с улыбкой глядя на жену, спросил:
— Тебе понравилось?
Виктория ответила ему смущенной улыбкой:
— Ты был прав. Все это не так уж и страшно.
— А с каждым разом будет все лучше и лучше! — воскликнул Майлз. — Больше никакой боли, обещаю, — только радости плоти.
— Уж и не знаю, почему моим подругам это не нравится? — вздохнула Виктория и потянулась всем телом. — Должно быть, они как-то по-другому это делают. Не так, как мы.
Майлз хмыкнул:
— Точно. По-другому.
— Вот только одно меня огорчает…
Майлз удивленно глянул на нее.
— Огорчает? Вот как? И что же это, хотелось бы знать?
— То, что мы можем заниматься этим только раз в неделю.
— Раз в неделю?! Кто тебе это сказал?
— Мери Энн. Она говорит, что они с Томом занимаются этим раз в неделю — по субботам.
— Бог ты мой! — сочувственно вздохнул Майлз. — Бедняга Том!
— Что такое?
— Да так, это я о своем… — Он всмотрелся в лицо жены. Глаза у нее сами собой закрывались. — Тори?
— М-да?
— Послушай меня. Открой на минутку глаза.
Виктория с усилием приподняла веки.
— Слушаю.
— У любви нет ни законов, ни расписания. Люди занимаются любовью, когда им того хочется. Вот и мы будем делать это так часто, как только захотим. И не только по субботам или, к примеру, вторникам. Мы можем делать это каждую ночь — даже два раза за ночь, если уж на то пошло.
Майлз с минуту помолчал, потом улыбнулся и заговорил снова:
— Знаешь, Тори, если бы я тебя не нашел, я, наверное, сошел бы с ума.
Виктория сонно моргнула.
— Правда?
— Правда. Обещай мне, что не станешь больше от меня убегать.
— Обещаю. — Виктория тихонько вздохнула и провела рукой по его обнаженной груди. — Но ты тоже пообещай мне кое-что, хорошо?
— Все, что только захочешь.
— Тогда обещай, что сейчас ты заснешь, а потом, когда проснешься, будешь заниматься со мной любовью…
27
На следующий день Майлз отослал домой телеграмму, где с подобающим почтением уведомлял родственников, что Виктория найдена, а также предупреждал, что они с супругой некоторое время пробудут вне стен манора Уэлсли. После этого он приступил к углубленному изучению плотских прелестей и душевных качеств своей молодой жены.
Днем они гуляли, посещали лавчонки в расположенной неподалеку деревушке Уиггинтон, устраивали пикники на зеленой лужайке, находившейся на заднем дворе гостиницы, а потом отправлялись в номер и предавались любви.
Как только хозяин гостиницы и его жена утвердились в мысли, что Майлз и Виктория — молодожены, они стали относиться к ним без прежней предвзятости и сделали все, что было в их силах, дабы пребывание мистера и миссис Уэлсли в гостинице было приятным.
Для них готовили специальные блюда и ради них же доставали из погреба запыленные бутылки со старым вином.
Каждое утро, словно по мановению волшебной палочки, в их комнате появлялась ваза со свежесрезанными цветами.
Поначалу Майлз и Виктория намеревались пробыть в гостинице неделю, но время летело незаметно, и семь Дней превратились в четырнадцать, а когда подошла к концу третья неделя, хозяин гостиницы стал уже в шутку говорить своим приятелям, что молодая состоятельная пара решила провести у него под кровом остаток своих дней.
Однако все на свете кончается, поэтому когда Майлз осознал, что их импровизированное свадебное путешествие слишком уж затянулось, он решил, что пора возвращаться домой.
— Хочу тебе напомнить, Тори, что на следующей неделе Фиона и близняшки уезжают за океан, — сказал он. — До их отъезда нам с тобой необходимо решить, когда и к какой кобыле подпускать Кингз Рэнсома, и составить соответствующее расписание. Короче, нам пора уезжать.
Виктория подняла глаза от жареного барашка, которым она с аппетитом лакомилась, и с удивлением посмотрела на мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46