Мы собрались для того, чтобы с этого часу коренным образом добиться изменения нашего быта и условий труда. Именно ради этого мы покинули шахты и не вернемся туда до тех пор, покамест не будут выполнены все наши справедливые требования. Теперь нам необходимо избрать делегатов, – предложил Георгий Васильевич.
– Тебя хотим! Валяй, командывай! Чего там!
– Нам нужно избрать не одного делегата, а несколько. – Георгий Васильевич снова терпеливо объяснил, для чего нужно выбирать делегатов.
Шум постепенно улегся. «Телегат… Слово-то мудреное какое, раскуси его сразу-то! – думал про себя Севастьян Вяльцев. – А можа, оттого так называется, что телегат этот часто на телеге раскатывает?»
Над головами участников митинга вился студеный пар. Люди дышали на морозе всей грудью и выжидательно притихли. Для многих это была первая в жизни забастовка, и они вовсе не знали, как нужно избирать каких-то делегатов. Георгий Васильевич понял это.
– Вот товарищ Корнеев. Вы его знаете? – спросил Черепахин.
– Знаем! – дружно ответили многие.
– Кто же не знает Петряя-то?
– Знаете?
– Ишо как!
– Как вы считаете: может он за ваши интересы бороться до конца?
– Петр-то? Отчего же нет! Мы ему верим! – последовал ответ.
– Раз верите, его и выбирайте делегатом.
– Може и его, и тебя тоже попросим!
– Тогда, кто за Петра Корнеева, поднимайте руки!
Над колышущимися шапками самой разнообразной и удивительной масти, начиная от треухов и кончая черными, длинношерстными забайкальскими папахами, вырос лес рукавиц и варежек. Но когда стали голосовать против, все рукавицы и варежки опять послушно взлетели вверх…
– Ну и тайга зеленая! – Буланов покачал головой. – Раз поднял руку за, зачем же маячишь против? – спрашивал он все того же Севастьяна Вяльцева.
– Не я один. Все маячат, а я чем хуже? – оправдывался Севастьян.
Рабочие смеялись весело, задорно. Нравилось выбирать и чувствовать себя хозяевами. Здесь, на далеком Витиме, защищая свои права, рабочие впервые учились голосовать. От рабочих Феодосиевского прииска было избрано 17 делегатов. Тут же был создан приисковый стачечный комитет во главе с Георгием Васильевичем Черепахиным. Затем были избраны барачные старосты.
Вечером 3 марта все делегаты, старосты и члены стачечных комитетов собрались на Надеждинском прииске. Необходимо было срочно избрать центральный стачечный комитет и согласовать с членами низовых стачкомов требования, выработанные на Феодосиевском прииске. Работать на воздухе, да еще при таком огромном скоплении народа руководителям забастовки было очень трудно. Решили перейти в помещение народного дома. В самый разгар обсуждения кандидатур в центральный стачечный комитет в народный дом ворвался урядник Тихонов.
Злой и взъерошенный, работая локтями, урядник протиснулся к сцене и, громыхая ножнами казачьей шашки, потребовал освободить помещение.
– Позволь! По какому праву? – раздались голоса.
– Очищай без рассужденья! – приказал Тихонов.
– Как же это так?
– Мы решаем свои дела. Пойми, дурень! – смело крикнул Корнеев.
Урядник распалился и, чтобы показать свою власть, повторил требование в более резкой форме.
– Не лез бы ты, паря, в наши дела, – посоветовал ему ссыльный казак Ипполит Попов.
– А ты кто такой? – заорал на него урядник.
– Верно тебе говорю, уходи, – спокойно поглаживая густую бороду и не желая отвечать на окрик, проговорил Попов. – Погоняй поскорей отсюда, а то и не чухнешь, как сдерут с тебя лапоть, – добавил он.
Острые словечки в адрес Тихонова становились все смачней и щедрей. Черепахин понял, что разгневанный урядник сейчас способен на любую провокацию. Чтобы избежать этого, Георгий Васильевич взял слово и предложил проголосовать за предложение урядника. В зале возникло веселое оживление.
– Кто за то, чтобы мы освободили помещение, поднимите руки! – не дав никому опомниться, проговорил Черепахин.
В ответ раздался общий хохот.
– А кто за то, чтобы удалить из помещения урядника Тихонова? – снова предложил Георгий Васильевич.
Народный дом был заполнен рабочими до отказа. Они единодушно подняли руки и сурово потребовали, чтобы урядник немедленно покинул зал. Тихонов не хотел подчиниться и начал было артачиться. Однако рабочие бурно и грозно зашумели. Поняв свое бессилие, урядник удалился. Это была вторая над полицией победа.
Озлобленно кусая жиденький ус, Тихонов побежал в урядницкую и тут же позвонил ротмистру Трещенкову.
– Выгнали тебя? – выслушав доклад, спросил ротмистр.
– Да, ваше высокородие.
– Ну и болван! – Трещенков положил трубку. Он понял, что позорного изгнания начальство ему не простит.
Тем временем собрание в народном доме шло полным ходом, делегаты избрали центральный стачечный комитет, в который вошли от большевиков Черепахин, Подзаходников, Украинцев и Лебедев, большая группа меньшевиков во главе с Думпе, остальная часть были беспартийные. Председателем центрального стачкома был избран Николай Павлович Баташов, заместителями – Георгий Черепахин и Ромуальд Зелионко. Ромуальд Ипполитович был осужден Приморским военно-окружным судом за пропаганду идей марксизма и сослан в Якутскую область. Баташов происходил из тульских мещан и сослан был сюда тоже за какое-то политическое дело. На первом же организационном заседании стачкома во время обсуждения требований между большевистской группой и меньшевиками сразу наметились расхождения. Думпе предложил предъявить умеренные требования и придать всей забастовочной борьбе «легальные формы». Большевики категорически этому воспротивились. Какое-либо примирение здесь было исключено. Пришлось вынести обсуждение требований по определенным пунктам на общее приисковое собрание. Это уже был не мелкий, раздробленный протест, а хорошо организованная классовая борьба, которая черпала силы из общей рабочей сплоченности. После бурных дебатов были выработаны и приняты следующие требования.
«Собранием рабочих „Ленского золотопромышленного товарищества“ Пророко-Ильинского, Утесистого, Алексанровского, Андреевского, Васильевского, Надеждинского и Феодосиевского приисков от 3 марта 1912 года постановлено:
Прекратить работы до тех пор, пока не будут удовлетворены требования всех рабочих.
Что время забастовки должно писаться, как рабочее время, то есть поденно.
Что время забастовки не должно ставиться в вину забастовщикам, так как эта последняя вызвана насущнейшей необходимостью неудовлетворенных вопросов, которые ставятся в голову наших требований».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В тот же день требования эти были вручены администрации. Строгость и категоричность всех пунктов произвели на Теппана ошеломляющее впечатление. Выведенный из равновесия, он мысленно готов был разорвать каждого зачинщика на части. Работы на всех приисках, за исключением Дальней Тайги, прекратились. Каждый день вынужденного простоя сулил огромные суммы убытков. За какой-то один день порядок на всех шахтах рухнул. По поселкам толпами ходил народ, мужчины, женщины, подростки, старики открыто и шумно обсуждали свои дела. Даже ребятишки, озорно и крикливо воевавшие друг с другом, играли теперь только в забастовщиков. Нужно было предпринимать какие-то весьма экстренные и действенные меры. Для обсуждения полученных требований Теппан кроме управляющих приисками пригласил к себе ротмистра Трещенкова, горного исправника Галкина и окружного инженера Александрова. Поскольку во владении акционерного общества «Ленские прииски» находилось два округа – Витимский и Олекминский, было и два окружных инженера: в первом – Константин Николаевич Тульчинский, во втором – Петр Никифорович Александров. К моменту забастовки Тульчинский находился в отпуске, замещал его Александров.
– Господа! – после того как всем присутствующим были розданы копии требований, начал Теппан. – События принимают непредвиденно серьезный оборот. Мы сейчас будем терпеть колоссальные убытки. Эта чернь даже бастовать вздумала за счет правления!
– Как хотите, господа, но это неслыханная наглость! – возмущался Трещенков.
– Вот именно, господа! – Эти слова Теппан произнес дрожащим голосом. Он был напуган не только самой забастовкой, но и ее финансовыми последствиями, от чего зависело все его личное благополучие. Сейчас в роли главного управляющего он чувствовал себя весьма скверно; стачка вдруг лишила его того удовлетворения, с которым он после отъезда Белозерова, как некоронованный король, самовластно и бесконтрольно управлял территорией, в несколько раз большей, чем его родина Германия.
– Да-а! – просматривая требования, протянул Галкин. – Крутовато замешено.
– Из какой-то бустяковый гусок лошадий мясо! – презрительно выпятив толстые губы, промямлил Цинберг.
– Послушайте, господа! – продолжал Теппан. – «По первому требованию больного должна явиться медицинская помощь», – читал он.
– Очень забавно, очень, – неожиданно проговорил статский советник Александров. Это был маленький, совершенно невзрачный человечек, в длиннополом, плохо сшитом мундире горного инженера. Казалось, что в этом событии он один сохранял необыкновенное спокойствие.
– Вы находите, что это забавно? – раздраженно спросил Теппан.
– Да, господин главный инженер, нахожу. – Александров назвал Теппана по его старой должности. – В прошлом году я просил правление усилить медицинскую помощь. Обратите внимание, господа, что мне ответил лично Альфред Гинцбург. В частности, он писал: «У нас здесь малое количество травматических поражений, почти полное отсутствие в тайге заразных болезней, крайне ограниченное распространение сифилиса, так что требование присутствия врачей равносильно обречению части их на безбожное безделье, все это создает двойственную несправедливость, налагая, с одной стороны, на Товарищество лишнее, ничем не оправданное бремя…» И дальше, господа: «По-моему, следовало бы также обжаловать требование окружного инженера об обязательной выдаче на руки в конце операции всех сумм, причитающихся рабочим, остающимся на приисках». Вот видите, так ответил его светлость господин барон Альфред Гинцбург!
– Что вы этим хотели сказать, господин статский советник? – спросил Теппан.
– Я хотел сказать: «Посеешь ветер – пожнешь бурю», – спокойно и насмешливо ответил Александров. В другое время он бывал резок и до циничности сварлив. Сегодня его словно подменили.
– По-вашему, мы сами посеяли этих подонков общества, вытаскивающих из подворотни красный флаг? – спросил Трещенков.
– Кого вы считаете подонками общества? – спросил окружной инженер.
– Всех, всех, кто сочинял эту крамолу! – выкрикивал Трещенков, потрясая листами.
– Всю работу тут, несомненно, организуют ссыльные, – резко постучав ногтем по плотной бумаге, сказал Галкин.
Александров посмотрел на него с открытым презрением и промолчал. Исправник, видимо, это заметил; свертывая бумагу в трубку, тихим и вкрадчивым голосом продолжал:
– У вас, кажется, с некоторыми из таких лиц имеются связи?
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду ваше общение с господином Думпе, – ответил Галкин.
– Думпе не только ссыльный, но и служащий компании, к тому же он весьма начитанный человек, и потому беседы с такими людьми, господин исправник, доставляют удовольствие, – спокойно и сдержанно возразил Александров.
– Вашего слесаря Думпе избрали членом стачечного комитета, – вмешался ротмистр Трещенков.
– Тем лучше. С образованными комитетчиками легче договориться, – не сдавался Александров.
– У социалистов есть некто Ленин, – продолжал ротмистр. – Мне хорошо известно, что он тоже весьма ученый, но попробуйте-ка с ним договориться!
– Не имею чести знать, – равнодушно ответил Александров.
– То-то, а вот нам приходится знакомиться, и даже книги, которые этот господин написал, просматриваем…
– В вашей эрудиции, господин ротмистр, я никогда не изволил сомневаться, – съязвил Александров.
– Оставьте, господа, ваши споры! Я ведь не для этого вас пригласил. – Теппан, все время в раздумье ходивший от стола к окну и обратно, снова уселся в большое, с высокой спинкой кресло и накрыл ладонью только что полученную из Петербурга телеграмму. – Я хотел бы знать ваше мнение, господа.
После некоторого замешательства начался обмен предложениями. Все отлично понимали, что решить вопрос без участия самих рабочих нельзя. Однако Теппан делегацию не принял и от переговоров отказался. В качестве посредника между рабочими и администрацией был окружной инженер.
Управляющие приисками предлагали более активную часть забастовщиков уволить и рассчитать, в отношении зачинщиков и ссыльных меры должна принять полиция. Трещенков и Галкин одобрительно кивнули. Александров молчал. Горный инженер полагал, что некоторые требования администрация должна удовлетворить. Предлагая это, Александров попросил Теппана высказать свою точку зрения и огласить телеграмму из Петербурга.
– Лично я, господа, разогнал бы этих бродяг без всяких церемоний, даже если бы пришлось использовать военную силу, но у меня связаны руки!..
Теппан давил кулаком лежавшую на столе бумагу и видимо потеряв терпение, схватил ее, резко откинувшись на спинку кресла.
– Вчера вечером, – продолжал он, – я передал претензии забастовщиков в Петербург. Вы только послушайте, господа, что мне отвечает наше правление:

«Сговорившись с Белозеровым, решили согласиться осветить середину казарм за счет дела. Никого из забастовщиков не рассчитывать не только до лета, но и до срока контракта, если встанут на работу вторник и будут дальше вести себя спокойно и исполнять все пункты договора. Остальные требования отклоняем. Если команда не примет этих условий, не станет на работу вторник, то произведите полный расчет, прекратите водоотливы.
Правление «Ленского товарищества».

– Не знают обстановки, оттого и пишут чепуху, – резко проговорил Александров. – Осмелюсь заметить, господа, забастовка приняла широкий, отлично организованный размах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44