Флетч уже смирился с тем, что придется пожать Уэйнрайту руку, но тот даже не шевельнулся.
— Помоги ему всем, чем можешь, а?
— С какой стати?
Джек не сразу понял, что вопрос поставлен серьезно.
— Потому что я прошу тебя об этом.
— И все же я не понимаю, почему должен пахать за кого-то. У меня полно своих дел.
Флетч поспешил вмешаться.
— Честно говоря, я не пишу статью, мистер Уэйнрайт. По Чикаго прошел слух, что один из бостонских торговцев произведениями искусства собирается подарить картину городскому музею, и издатель попросил меня заглянуть к вам и разобраться что к чему.
— Что значит, разобраться? Вы хотите, чтобы я написал об этом статью?
— Если этот тип действительно намерен подарить Чикаго картину, я думаю, лучше вас никто об этом не напишет.
— Кто это?
— Хорэн.
— Ронни?
— Его так зовут?
Не скрывая своего отвращения к Уэйнрайту, Джек повернулся к Флетчу.
— Ну, я пошел, — и выскочил из маленького кабинетика, заваленного газетами и книгами. И то и другое покрывал толстый слой пыли.
Уэйнрайт сидел за столом. А вокруг громоздились бумажные кипы.
— Я знаком с Ронни с незапамятных времен.
Флетч огляделся, но не обнаружил свободного стула.
— Мы вместе учились в Йеле.
— На гигиеническом факультете?
— Полагаю, будь у него на то желание, он мог бы подарить картину Чикаго. Не пойму только, с чего бы оно могло у него возникнуть.
— Старый город еще привлекает людей. Парное мясо, свежий ветер, знаете ли. Будоражит кровь.
— Может, Грэйс была как-то связана с Чикаго. Ее семейство нажило состояние на резине. Грэйс Галкис. «Галкис Раббер».
— Что-то я вас не понимаю.
— Ронни женился на Грэйс после войны. Когда писал докторскую диссертацию в Гарварде.
— И она богата?
— Была богата. Умерла через несколько лет после свадьбы. Одна из этих ужасных болезней. Рак, лейкемия, что-то в этом роде. Ронни не находил себе места от горя.
— И разбогател.
— Полагаю, он унаследовал ее деньги. Примерно в то же время создал галерею. Как вы понимаете, жалованья преподавателя Гарварда для этого бы не хватило.
— Больше он не женился?
— Нет. Появлялся в обществе со многими женщинами, но никому не предлагал руки и сердца. Вы слышали о нефритовой «Звезде Ханэна»?
— Что это такое?
— Большой кусок нефрита. Знаменитое украшение. Принадлежало Грэйс. Интересно, где теперь эта «Звезда». Надо спросить Ронни.
— Вы спросите его, что он сделал с драгоценностями жены?
— Ну зачем же так грубо. Можно подобрать другие слова.
— Получается, что у Ронни много денег.
— Не знаю. Неизвестно, какую часть наследства получил он, а какая вернулась в сундуки семейства Галкис. Об этом не распространяются вслух, особенно в Бостоне. Вы же знаете, что произошло с деньгами после пятидесятых годов.
— До меня доходили какие-то слухи.
— Живет он хорошо, в своем замке на Ньюбюри-стрит, где находится его галерея. Два верхних этажа — его апартаменты. Ездит на «роллс-ройсе». Каждый, сидящий за рулем «роллс-ройса», должен разориться.
— Нет ли у него другого дома?
— Может, и есть. Не знаю.
— Я хочу сказать, не может же он все время жить над магазином.
— О другом его доме я ничего не слышал.
— Его призывали на военную службу?
— Да. Воевал на флоте во вторую мировую войну. На Тихом океане. Служил адъютантом адмирала Кимберли.
— До того, как женился на Грэйс Галкис?
— Да.
— Кто же помог ему получить такое теплое местечко? С улицы в адъютанты адмиралов не попадают.
— Он же учился в Йеле, — напомнил Уэйнрайт. Обходительный, симпатичный парень. С прекрасными манерами.
— Откуда он родом?
— Точно не помню. То ли из Мэна, то ли из Вермонта. Забыл. Но деньги за ним не стояли. В Йеле он слыл бедняком.
— Ясно.
— Он до сих пор преподает в Гарварде. Обзорный курс живописи для первокурсников. Написал пару занудных книг.
— Занудных?
— Академических. Я не смог дочитать их до конца. Есть такие книги, в которых автор тратит сто пятьдесят тысяч слов, чтобы поправить мнение человека, никогда не считавшегося авторитетом.
— Действительно, занудство.
— Вас зовут Ральф Локе?
— Да.
— Какая газета?
— «Чикаго пост».
— Вы пишете об искусстве?
— О нет, — покачал головой Флетч. — О спорте. Хоккее.
— Вульгарно.
— Грубо.
— Примитивно.
— Но читают, — подвел черту Флетч. — Раз вы пишете о живописи, у вас, должно быть, обостренное чувство цвета, перспективы.
Грязный человечек, сидевший в грязной комнате ни оспорил его слова, ни согласился с ними. Просто промолчал.
— Расскажите мне о галерее Хорэна. Она процветает?
— Кто знает? Ронни умеет показать товар лицом. У него не выставочная галерея. Попасть в нее можно только по приглашению. Клиенты у него в разных странах, все сделки заключаются в глубокой тайне. Хорэн очень скрытен. Возможно, он заработал миллионы. Возможно, сидит без гроша. Я понятия не имею о его истинном финансовом положении.
— А каково ваше личное мнение?
— Ну, на рынке сбыта произведений искусства в последнее время отмечались и спады, и подъемы. Поначалу появились японцы и начали закупать все подряд. Потом, правда, некоторым из них пришлось продавать. За ними последовали арабы, набитые нефтедолларами. Многие японцы недостаточно хорошо разбирались в западном искусстве. А ислам запрещает изображать людей и животных. Отсюда и неожиданные отклонения от привычной нам шкалы ценностей. Некоторые их уловили и озолотились. Другие ошиблись, и проиграли.
— И вы не знаете, чего добился Хорэн?
— Нет. Но меня заинтересовали ваши слова о том, что он собирается подарить картину музею в Чикаго. Пожалуй, я упомяну об этом в своей колонке.
— Обязательно упомяните, — Флетч попятился к двери. — Премного вам благодарен за помощь.
Глава 19
Вслед за Флетчем детективы в штатском по запруженным транспортом улицам доехали до его дома на Бикон-стрит.
После общения с Уэйнрайтом Флетчу более всего хотелось встать под душ.
Захватив с собой последний выпуск «Бостон стар» (четверть первой страницы занимало убийство в ванной женщины — члена Городского совета), Флетч пешком поднялся по лестнице, огибающей шахту лифта и остановился перед дверью своей квартиры.
Миньон не залаял.
Помывшись, он вновь вышел в коридор, осторожно притворив за собой дверь.
Нажал кнопку вызова лифта. Скрипя, кабина поднялась на шестой этаж.
Открыл забранную железной решеткой дверь. С грохотом захлопнул. Выждав пару мгновений, позвонил в квартиру 6А.
Джоан Уинслоу потребовалось немного времени, чтобы добраться до двери и открыть ее.
— К сожалению, я захлопнул дверь, забыв ключи внутри, — Флетч изобразил на лице растерянность. У вас, случаем, нет ключа от 6В?
От Джоан пахло джином и освежителем воздуха. Изпод юбки выглядывал Миньон.
— Кто вы? — спросила Джоан.
— Питер Флетчер. Я живу в квартире Барта. Мы столкнулись вчера в лифте.
— О, да, — она повернулась к маленькому столику в прихожей. — Вы — тот человек, которому Барт подбросил тело.
— Простите?
В ящике столика лежало много ключей.
— Ко мне заходила полиция. Огромный мужик. Фамилия Уинн или что-то в этом роде.
— Флинн.
— Он говорил так тихо, что я едва разбирала слова. Приходил сегодня утром. Показал фотографию убитой девушки. Забыла, как ее звали.
— Рут Фрайер.
— Да.
Рука ее шарила по ящику.
— Нашли? — с надеждой спросил Флетчер.
Джоан вытащила ключ с белой биркой. На ней значилось: «Барт-6В».
— Держите.
Ее сильно качнуло, но она выпрямилась.
— Откройте дверь, а потом верните мне ключ, чтобы я могла дать его вам, если вы снова забудете свой.
— Вы впускали кого-нибудь в квартиру Барта во вторник вечером? — спросил Флетч, сжав в руке ключ.
— Нет. Разумеется, нет. Я никогда никого не впускала в квартиру. За исключением Барта. Люси. Теперь вас. И потом, во вторник вечером меня не было дома. Я встречалась с друзьями. Мы выпили по паре коктейлей. Потом пообедали.
— Где вы пили коктейли?
— В «Снегире». На другой стороне улицы.
— Понятно.
— Там я видела Барта. И девушку.
Флетч пересек холл и открыл дверь квартиры 6В ключом Джоан. Возвращая ключ, спросил: «С Бартом была та самая девушка, фотографию которой показывал вам сегодня Флинн?»
— Да, конечно.
— Вы сказали об этом Флинну?
— Естественно. Я сказала бы кому угодно.
Джоан отступила назад, едва не наступив на Миньона.
— Заходите. Самое время выпить.
— Благодарю.
— Вы не хотите выпить?
— Нет, нет, с удовольствием.
Флетч вновь пересек холл, закрыл дверь квартиры 6В, вернулся, переступил порог, закрыл за собой дверь, прошел в гостиную. Джоан ждала его у бара.
По размерам гостиная в точности соответствовала квартире Коннорса, но по обстановке чувствовалось, что живет тут женщина. Никакой кожи, темного дерева. В обивке преобладали белый, розовый, голубой цвета. Мебель легкая, светлая. На стенах тоже картины, несомненно, подлинники, но принадлежащие кисти современных авангардистов.
— Раз сегодня пятница, давайте выпьем «мартини», — предложила Джоан. — Почему бы вам не смешать его? У мужчин это получается лучше, чем у женщин.
— Неужели?
Джоан поставила ведерко со льдом на сервисный столик.
— А я принесу крекеры и сыр, — и двинулась на кухню.
Вернувшись, села на диван, взяла с блюда крекер. Флетч разлил по бокалам «мартини».
— Вы давно знакомы с Коннорсами?
— Очень давно. С самой их свадьбы. Мы въехали в этот дом практически одновременно. Они — после медового месяца. Я — после развода в Неваде.
— А раньше вы их не знали?
— Нет. Если б я встретила Барта Коннорса до того, как он женился на Люси, у нее не было бы ни единого шанса. Барт — такая душка. И со мной ему было бы лучше.
Она отпила из бокала.
— М-м, вкусно. Да, в приготовлении «мартини» мужчинам нет равных среди женщин.
— Я добавил немного вермута.
— Видите ли… как вас зовут, Питер? Не очень-то вам подходит, но уж буду вас так называть. Они привыкали к семейной жизни, я — к холостяцкой. Мой муж, инженер-строитель, годом раньше уехал по контракту в Коста-Рику, это в Центральной Америке. Этот пустоголоный болван нашел себе там другую жену. Я узнала об этом несколько месяцев спустя. И мне не осталось ничего другого, как развестись. Не отправлять же человека в тюрьму только потому, что он — болван? Как по-вашему, я поступила правильно?
— Абсолютно, — без малейшего колебания ответил Флетч.
— Только Коннорсы так и не смогли привыкнуть к семейной жизни, — одним глотком она опустошила бокал наполовину. — А я — к холостяцкой.
Джоан было чуть больше сорока. Похоже, не так давно она привлекала мужчин, своей беззащитностью, женственностью. Возможно, привлекла бы и сейчас, если бы бросила пить.
— Они не знали дома, не знали района. В Люси было что-то отталкивающее. Уборщицы, мусорщики, никто не хотел иметь с ней дела. Частенько мне приходилось уговаривать их сделать что-либо для Коннорсов.
Джоан допила бокал. Флетч не спешил наполнить его вновь.
— Через год с небольшим стало ясно, что и с Бартом у нее полный разлад. Когда я приглашала гостей, в их число всегда входили Коннорсы. И они приглашали меня, одну, или с кавалером, если устраивали вечеринку. Другого быть и не могло, правда? На этаже только две квартиры, мы были друзьями.
Джоан вновь наполнила бокал.
— Однажды вечером, после того, как все мои гости разошлись, Барт вновь заглянул ко мне. Мы пропустили по рюмочке. Потом по второй. В общем, набрались крепко. Он сказал, что Люси фригидна. И была такой всегда. Во всяком случае, с ним.
Год она ходила к психоаналитику. Все это время я была психоаналитиком для Барта. Он приходил по вечерам. Мы выпивали. Потом разговаривали. Люси, естественно, заметно охладела ко мне. То ли потому, что мне стали известны семейные секреты, то ли из-за повышенного внимания, которое уделял мне Барт. Но вот что я вам скажу. Весь этот период, довольно длительный, Барт хранил верность Люси. Если бы он с кем переспал, я бы знала об этом. Я была его лучшим другом. Он поверял мне все.
Потом Люси отказалась от услуг психоаналитика. Барт нашел ей другого. Но она не пошла и к нему. Я думаю, к тому времени она поняла, в чем суть ее «болезни».
Тогда же я заметила молодую женщину, входящую и выходящую из нашего дома. Меня это удивило, поскольку я знала, что новых жильцов у нас нет. Встречала я ее только днем. Как-то раз мы вместе поднялись на шестой этаж, и она позвонила к Коннорсам. Я решила, что эта женщина — давняя подруга Люси. Наконец, мы встретились с ней на вечеринке у Коннорсов. Ее звали Марша Гауптманн. Мне сказали, что Марша и Люси собираются открыть антикварный магазин. Как хорошо, подумала я.
И я находилась в неведении до тех пор, пока приходящая уборщица, она убирала в обеих наших квартирах, как и миссис Сэйер сейчас, ко мне она приходит по вторникам и пятницам, к вам — по средам и субботам, — не сказала мне, что Люси и Марша вместе принимают душ!
Более того, спят в одной постели.
К слову, я тут же уволила эту уборщицу. Не след ей сплетничать о людях, у которых работаешь. Честно говоря, я не хотела ничего знать. Вы мне верите?
— Конечно, — заверил ее Флетч.
— А потом я повела себя довольно глупо. Ничего не сказала Барту. Мы всегда были с ним предельно откровенны, но у меня просто не поворачивался язык сказать ему такое. Я подумала, что, услышь об этом от меня, он потеряет веру в себя, как в мужчину. Надеюсь, вы меня понимаете. Вместо этого я подтолкнула его на измену жене.
— С вами?
— Я полюбила Барта. Пожалуйста, налейте мне еще.
Флетч наполнил ее бокал.
— Теперь я стыжусь того, что сделала. Я никогда не была соблазнительницей, хотя меня соблазняли не раз.
И, боюсь, мое поведение показалось Барту нелепым. Может, он и не понял, чего я добивалась. Он считал меня подругой Люси. А для него я была духовником. И, внезапно, такая жаркая страсть. Я дала ему понять, как пылаю, как хочу его.
Он меня отверг. Иначе и не скажешь.
Месяц проходил за месяцем. Мы не приглашали друг друга на вечеринки. По вечерам Барт больше не приходил ко мне пропустить рюмочку.
Наверное, она-таки сказала ему, что уходит к другой женщине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24