Три дня нас кормили клецками, плавающими в холодной воде. Никто из официальных лиц не приходил к нам. Нас не допрашивали. С нами даже не разговаривали. Люди, приносившие воду с клецками и выносившие парашу, лишь улыбались да пожимали плечами.
Три дня такого кошмара. Можете себе представить? Мы словно попали в иррациональный мир. И поневоле в голову лезли дурные мысли. Мол, если они могут продержать нас в таких условиях день-другой, то кто помешает им продлить удовольствие на месяц? На год? На всю оставшуюся нам жизнь?
Я не сомневалась, что телекомпания подняла на ноги Государственный департамент, дипломаты предпринимают все меры к нашему освобождению, но, тем не менее, мы сидели в камерах уже три дня. Наш арест стал сенсацией в Америке и Европе. Телекомпания постаралась извлечь из него максимум выгоды. Они рвали на себе волосы. Честили на чем свет стоит чиновников из госдепа. Но, похоже, сами не ударяли пальцем о палец, чтобы вызволить нас из тюрьмы.
На четвертый день в коридоре между нашими камерами появились двое мужчин. Один — албанец. Второй — руководитель римского корпункта «Марч ньюспейперз». Вы знаете, что он нам сказал? Спросил: «Как поживаете?»
Кто-то открыл наши камеры. Эти двое мужчин вывели нас, грязных, дрожащих от холода, из тюрьмы, усадили на заднее сидение автомобиля. В аэропорту мужчины на прощание пожали друг другу руки.
В самолете шеф римского корпункта «Марч ньюспейперз» сидел позади нас. За весь полет он не обменялся с нами и словом.
В Риме всех пассажиров направили в зал таможни. Нас троих итальянский полицейский вывел через другую дверь, а там сидел Уолтер Марч, читая какие-то бумаги.
Я увидела его впервые.
Он глянул на нас, сложил бумаги в брифкейс, закрыл его, не торопясь поднялся, протянул руку, спросил: «Все в порядке?» Он отвез нас в отель, удостоверился, что номер нам забронирован, отвел нас наверх и откланялся.
Час спустя в номер влетели представители нашей телекомпании. Должно быть, он позвонил им и сказал, где нас найти.
Потом я несколько лет не видела Уолтера Марча. Разумеется, я посылала ему благодарственные письма, но не уверена, что они доходили до него. Во всяком случае, ответа я не получила ни разу.
Когда же мы, наконец встретились, произошло это на приеме в Берлине, знаете, что я услышала от него? «Что? — сказал он. — Кто-то в Риме выдал себя за меня? Такое случается».
— Милая история, — кивнул Флетч.
— Меня проняло до слез, — добавила Кристал.
— Да, старина Марч вполне достоин причисления к лику святых, — Флетч встал. — Извините, мне нужно уйти.
За обедом коридорный принес ему записку, на бланке отеля, с надписью «Мистеру И. Флетчеру» на конверте. Он прочитал:
«Дорогой Флетч!
Не подозревала о вашем присутствии на конгрессе, пока не раскрыла вашингтонской утренней газеты со статьей Макконнелла. Если сможете, зайдите ко мне после обеда. Двенадцатый «люкс».
Лидия Марч».
Записку он никому не показал. Полюбопытствовала только Кристал: «Для безработного тебя слишком часто дергают за едой. Стоит ли удивляться, что ты такой худой. Должно быть, на работе у тебя вообще нет времени поесть».
— Насколько я поняла, вы работали у Уолтера Марча? — спросила Элеанор Иглз.
— Работала, — кивнула Кристал.
— Я тоже, — присоединился к ней Флетч.
— И он обошелся с вами жестоко? — продолжила допрос Элеанор.
— Не то слово, — ответила Кристал. Флетч предпочел промолчать.
— Подозреваю, вы того заслуживали, — вынесла вердикт им обоим Элеанор.
Глава 25

9:00 Р. М.
ВСЕГДА ЕСТЬ ВРЕМЯ И МЕСТО ЮМОРУ: ВАШИНГТОН СЕГОДНЯ
Оскар ПЕРЛМАН
Большая столовая
Дверь в «люкс» 12 открыл Флетчу Джейк Уилльямс, с ручкой и блокнотом в руке, осунувшийся, посеревший от усталости.
— Флетчер!
Они обменялись крепким рукопожатием.
Лидия, в перламутрово-сером домашнем халате стояла посреди комнаты. В одной руке она держала несколько желтых телетайпных лент, в другой — очки.
Ее светло-синие глаза быстро пробежались по Флетчу.
— Рада, что снова вижу вас, Флетч.
Флетч мог поклясться, что это их первая встреча.
— Мы закончим через минуту, — продолжила Лидия. — Надо кое-что утрясти, — и, позабыв о Флетче, она водрузила очки на нос и уткнулась в телетайпные ленты. — Разве наши люди в Сан-Франциско не могут прислать свой материал? С какой стати мы должны давать версию Ассошиэйтед Пресс?
— Вопрос времени, более ничего. — Джейк что-то чиркнул в блокноте.
— За шесть часов эта тема не устареет.
— Шесть часов?
— Если наши люди не успеют дать статью за шесть часов, значит, нам следует заменить их на более компетентных журналистов, Джейк.
— Миссис Марч? — подал голос Флетч. Она посмотрела на него поверх очков.
— Могу я воспользоваться вашим туалетом?
— Разумеется. Пройдите через спальню, — и взмахом руки она указала дорогу.
— Благодарю.
Когда он вернулся в гостиную, Лидия сидела на диване. Перед ней на кофейном столике стояли чашечки, сахарница, горшочек сливок, полный кофейник. Исчезли и телетайпные ленты, и очки.
— Присядьте, Флетч.
Флетч пододвинул стул и сел напротив.
— Джейк ушел?
— Да. У него много дел. Хотите кофе?
— Я его не пью.
Записывает ли его чудесная машина их разговор, гадал Флетч. И решил, что скорее да, чем нет.
— Флетч, насколько мне известно, вы не работаете.
Она налила себе кофе.
— Пишу книгу.
— О, конечно. Журналистская гордость. Если журналист не работает, то причина всегда одна и та же: он пишет книгу. Сколько раз я это слышала. Впрочем, в некоторых случаях книга действительно появлялась на свет божий, — тут Лидия улыбнулась. — Знаете, Флетч, я столько о вас слышала. Вы были одним из любимчиков моего мужа. Он любил рассказывать о вас разные истории.
— Я уже понял, что людям доставляет удовольствие рассказывать обо мне всякие небылицы. Одну мне довелось услышать буквально на днях. И я мог лишь позавидовать воображению рассказчика.
— Думаю, вы и мой муж были очень похожи.
— Миссис Марч, с вашим мужем я виделся лишь однажды, когда провел в его кабинете ровно пять минут. Встреча эта не доставила удовольствия ни мне, ни ему.
— Естественно. Потому что у вас много общего. И ему были свойственны дерзость, порывистость. Если ему предлагалось на выбор несколько решений, он находил свое, додуматься до которого не удавалось никому. И вы такой же, не правда ли?
— Возможно, — этот ответ показался Флетчу более уместным, чем «да» или «нет».
— Так вот о чем пойдет речь, Флетч. Мой муж мертв.
— Извините, что с самого начала не выразил вам свое сочувствие.
— Благодарю. Так вот, «Марч ньюспейперз» нуждается в помощи. Все легло на плечи Младшего. Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но… — Лидия покрутила чашечку на блюдце. — Эта смерть… Это убийство…
— Представляю себе, какой это был удар для Младшего.
— Вся его жизнь прошла рядом с отцом… Они были большими друзьями.
— Миссис Марч, я же рабочая лошадка. Репортер. Знаю, как добыть материал, написать статью. В экстренном случае помогу с литобработкой. Способен отличить удачный снимок от плохого. Но в издательском деле я ничего не смыслю. Понятия не имею, как привлечь рекламодателей, сколько стоит квадратный дюйм газетной полосы, не говоря уже о финансировании газеты, закупках оборудования…
— В этом разбирается Младший. В хозяйственных делах ему цены нет. — Лидия добавила в чашку кофе. — Флетч, наш бизнес — это та же лошадь с телегой. И лошадь всегда должна быть впереди. Как выглядит газета и как она читается — это лошадь, сбор рекламы, финансы и все остальное — телега. Если газета не привлекает внимания и читатель не ждет с нетерпением следующего номера, ее не спасут самые умные хозяйственники.
— У вас же есть Джейк Уилльямс…
— О, Джейк, — Лидия безнадежно махнула рукой. — Джейк уже староват. И выдохся.
Родился Джейк Уилльямс лет на двадцать позже Лидии.
— И я хочу попросить вас, Флетч, о следующем: не сможете ли вы помочь Младшему? Боюсь, что ноша, которая легла на его плечи, окажется непосильной…
— Сомневаюсь, что он согласится на мою помощь.
— Почему вы так говорите?
— Днем мы случайно встретились в баре и потолковали кой о чем.
— В баре! В баре! — Лидию аж перекосило. — Чувствую, Младшему придется завязать со спиртным, и очень скоро!
— Мне показалось, он не питает ко мне дружеских чувств.
— Сейчас Младший не отдает отчета в своих чувствах. Пьет и пьет, не позволяя себе протрезветь. В какой-то степени его можно понять, учитывая сложившиеся обстоятельства. Но ведь это не может продолжаться до бесконечности…
— Я думаю, он боится.
Глаза Лидии широко раскрылись.
— Боится?
— Честно говоря, до приезда на конгресс, где только и говорят, что о вашем муже, я даже представить себе не мог, сколь много у него было забот и как он с ними справлялся. И такая ужасная смерть.
Лидия вжалась в угол дивана, взгляд ее не отрывался от пола. Похоже ее обуревали тяжелые мысли.
— Миссис Марч, более чем пять лет тому назад ваш муж объявил об уходе на пенсию. Публично. Об этом сообщили все газеты. Почему он остался на своем посту?
— О, вы слышали Льюиса Грэхэма. По телевизору.
— Это действительно ни для кого не секрет.
— Самодовольный болван. Вы знаете, в прошлом году он соперничал с моим мужем на выборах президента ААЖ. И теперь всю скопившуюся в нем ненависть выплеснул в отведенные ему девяносто секунд.
— Почему ваш муж не ушел на пенсию после того, как во всеуслышание объявил об этом?
— Вы не знаете?
— Нет.
Лидия выпрямилась, посмотрела на Флетча.
— Из-за Младшего. Той глупой истории с профсоюзами.
— Я все равно не знаю, о чем речь.
— Приближался срок подписания очередного договора с профсоюзами, и Младший решил, что нашел интересный ход. Наш совет директоров не один год давил на него, знаете ли. По их убеждению, он вел жизнь затворника, проявлял излишнюю наивность. Им бы хотелось, чтобы он работал до пяти, а потом отправлялся домой, к жене, почаще появлялся с ней в обществе. Разумеется, происходило все это до того, как они развелись. Она настаивала, чтобы он больше путешествовал, и он съездил-таки на Дальний Восток…
Флетч вспомнил репортаж Младшего из Гонконга, начинавшийся словами: «Здесь великое множество китайцев…» Все газеты Марча опубликовали его на первой полосе, радуясь случаю выставить сына босса на посмешище.
— …Так что Младший решил доказать отцу и директорам, что он тоже не лыком шит и многое может сделать сам, без чьей-либо указки. Даже Уолтер, мой муж, удивлялся, сколь гладко шли переговоры. Все наши возражения, возникающие по ходу рассмотрения договора, принимались едва ли не мгновенно. Естественно, возникли подозрения и у некоторых профсоюзных лидеров, и они начали выяснять, что к чему. Вы не слышали об этом? Уолтер старался замять то дело. И, похоже, небезуспешно. Выяснилось, что Младший и президент профсоюза вместе вложили деньги в большой бар-ресторан. Младший внес за президента начальный взнос, а расплачиваться тот должен был из прибыли. То есть президент профсоюза не платил из своего кармана ни цента. Младший не видел в своих действиях ничего предосудительного, поскольку внес собственные деньги. Но ему быстро разъяснили, сколь он неправ. Вмешалась даже Национальная комиссия по трудовым отношениям. Пошли разговоры о том, что Младшего и президента профсоюза следует посадить в тюрьму. Из-за этого дела мы потеряли одну газету, в Балтиморе. В такой ситуации вопрос об уходе Уолтера на пенсию отпал сам собой. И потребовался не один год, чтобы все пришло в норму.
В голове Флетча вновь пронеслись слова Лидии: «Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но…»
— Мы все имеем право на одну ошибку, — продолжила Лидия. — Да и вина тут не Младшего, а совета директоров, сомневавшегося в способностях Младшего. Он лишь хотел самоутвердиться. Вы понимаете, не так ли, Флетч? И я думаю, ваша помощь придется ему весьма кстати…
Вновь Лидия смотрела в пол, с поникшими под грузом проблем плечами.
— Миссис Марч, я думаю, нам следует вернуться к этому разговору через день-другой…
— Да, разумеется, — она поднялась и протянула ему руку. — Хотя более всего Младший нуждается в помощи именно сейчас.
— Согласен, — не стал спорить Флетч.
— А относительно сказанного вами… — Лидия все еще держала его руку. — Сегодня за обедом мы с Младшим говорили о вас. Он со мной согласился. И хочет, чтобы вы поработали в «Марч ньюспейперз». Надеюсь, что вы, если представится случай, обговорите все с ним более детально.
— Хорошо.
Она проводила Флетча до двери.
— Спасибо, что пришли, Флетч. Вы, полагаю, не сожалеете о том, что пропустили послеобеденный доклад Оскара Перлмана. Мне неприятно даже думать о всех этих людях, смеющихся над его глупыми шутками…
Глава 26

10:00 Р. М. ЖЕНЩИНЫ В ЖУРНАЛИСТИКЕ:
Признаемся, друзья — редкая статья готовится для печати девять месяцев.
Общая дискуссия.
Комната для шитья тетушки Салли Хендрикс.
С магнитофонной ленты.
Приемный блок 4
«Люкс» 9 (Элеанор Иглз)
— …Я уже собиралась лечь спать, — голос Элеанор Иглз.
— Я принес шампанское.
— Как мило с твоей стороны, Ролли, но уже поздно.
— С каких это пор десять часов — уже поздно? — спросил Ролли Уишэм. — Ты еще далеко не старушка, Элеанор.
— Нет, конечно, но я только в воскресенье вернулась из Пакистана.
— Правда? Я этого не знал.
— Вечерним самолетом.
— И как дела в Пакистане?
— Ужасно.
— Для тех краев это обычное состояние.
— Ролли, что ты хочешь?
— А что, по-твоему, я хочу? Когда мужчина приходит в десять часов с бутылкой шампанского…
— Весьма юный мужчина.
— Элеанор, дорогая, «Это Ролли Уишэм, с любовью…»
— Как забавно.
— Элеанор. Ты забыла Вену?
— Я не забыла, Ролли. Там было так хорошо.
— Шел дождь.
— Дождь иной раз возбуждает меня.
— Мне включить душ?
— Честно говоря, Ролли, я очень устала и расстроилась из-за Уолтера…
— Великий Уолтер Марч. Воспользовался тобой, как живцом. Тогда, в Албании. И не зря. Потом чего ты только ни делала для него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22