– Денежный интерес или удовольствие, извлекаемое из самого процесса?
– Что тебе известно о домашних видеотеках?
– Ты имеешь в виду игровые фильмы?
– Игровые фильмы, видеоклипы, видеоинструкции, эротическая продукция…
– Порно?
– А ты что-нибудь имеешь против?
– Зависит от того, кто на ком сидит верхом. Кто машет, а кто подмахивает.
– А как насчет пятидесятипроцентного ролевого расклада участвующих сторон?
– Лично я не против. Строго говоря, Уолтер, женщин порнопродукция, как правило, не возбуждает. Или тебе не доводилось об этом слышать?
Левый глаз Кейпа слегка задергался.
– Ничего нельзя сказать заранее, – возразил он. – Женщинам предстоит занять полноправное место в мире. И, возможно, мы скоро узнаем об их истинных предпочтениях.
– В разговоре на эту тему мне следует держать ухо востро. Не хотелось бы мне оказаться в ситуации, которую я толком не понимаю. Так о чем идет речь?
– Об эротике.
– То есть о порнографии.
– В этом деле вертятся три миллиарда в год.
– За такое дерьмо – и такие деньги!
– Именно так я к этому и отношусь. А как насчет тебя, Мэй? У тебя есть моральные проблемы, связанные с дерьмом?
– Нет, пока никто не обнаружит его на ковре в моей спальне.
– Я не предлагаю тебе, Мэй, заняться съемками порно вместо Джонни Карсона. Просто хочется, чтобы ты заработала.
– Ну, и как далеко ты собираешься зайти?
– Меня не интересуют реальные половые акты, ночные клубы и все прочие аспекты бизнеса, так или иначе связанные с личными проблемами. Я собираюсь консолидировать производство и взять под свой контроль распространение печатной продукции, фильмов и видеокассет домашнего пользования на всей территории к западу от Миссисипи.
– Даже если отвлечься от конкретного предложения, на мой взгляд, этого дерьма и без того циркулирует более чем достаточно.
– Достаточно, Мэй, не бывает никогда. Не говоря уж о том, что смешивать этот коктейль надлежащим образом мало кто способен. Как и любой другой, рынок эротической продукции фрагментирован. И баснословные барыши уплывают только потому, что производители эротического ширпотреба не учитывают особые запросы неких весьма малочисленных, но крайне состоятельных групп клиентуры.
– Ну, и с каких капиталовложений ты собираешься начать?
– С десяти миллионов. Четыре на производство. Три на распространение. Два, если понадобится, на подкуп.
– А последний миллион?
– На непредвиденные расходы.
– А какова стратегия инвестиций?
– Я уже связался с фирмой, обладающей обширным опытом на данном поприще.
– И где она находится?
– В Новом Орлеане. Но через неделю они переберутся сюда.
– Ну, и сколько у меня времени на размышления?
– Как насчет трех дней?
– Не слишком-то много, чтобы как следует проникнуться идеей.
– Если, Мэй, ты сильно предубеждена против этой затеи, то почему бы тебе не отказаться сразу? – Он встал, подлил ей в бокал еще на два пальца. – Выгодные предложения появятся и потом.
Мэй четко расслышала намек, переходящий в угрозу. Откажись от предложения, сделанного Уолтером Кейпом, и весьма сомнительно, чтобы ты когда-нибудь получила другое. Отечески, вот он как себя ведет. Отечески. Пока ты относишься к нему как к всемогущему папочке, он старается сделать твою жизнь поприятней. Отвергни знаки его великодушия и внимания – и он осыплет своими милостями кого-нибудь другого.
– Мне просто хотелось бы получше разобраться в том, что за фильмы ты предлагаешь мне частично профинансировать. Я публикую серию статей, в которых бичуется детская порнография, и совесть просто не позволила бы мне заняться чем-нибудь, хоть как-то с этим связанным.
– Вот как?
Кейп словно бы проверял, насколько серьезны ее слова. Он вновь уселся в кресло. Посетовав на собственную невнимательность, Мэй наконец заметила, что он сидит так, что его лицо остается в тени, тогда как она сама ярко освещена и словно бы обнажена под его испытующим взглядом.
– Хотелось бы мне посмотреть на ублюдков, которые путаются с детьми, избивают их и всякое такое, – неуверенно сказала она, чувствуя проигрышность собственного положения.
– Что ж, Мэй. Не думаю, что кто-нибудь отнесется к таким чувствам иначе, нежели с глубочайшим пониманием, – подчеркнуто бесстрастным тоном сказал Кейп.
Она поняла, что ей в каком-то смысле приказали держаться от опасной темы подальше. И подумала о том, нет ли правды в грязных историях, которые рассказывают про Кейпа. А что, если это не всегдашняя зависть к чужому богатству, успеху и славе?
Например, согласно одной из этих историй, Кейп держит красавицу в дальнем крыле здешнего дома с тем, чтобы она всегда была под рукой. Рассказывают и о других красотках (непременно с большими титьками), которых он распихал по частным квартирам и гостиничным номерам, рассредоточив по территории всего города.
Согласно другому слуху, в доме живет маленький мальчик, лет семи или восьми, принимающий участие в игрищах с самим Кейпом и поселенной им в доме шлюхой. Одна из версий носила и вовсе сказочный характер: не то гнездо кукушки, не то братья Гримм. Согласно ей, мальчик был вовсе не так уж молод, но так раз и навсегда и остался семилетним. Или восьмилетним.
– Но тебе следует понять, Мэй, – продолжил Кейп, – если ты присоединишься ко мне в этом бизнесе, тебе придется ради нашего общего блага пойти с этими статьями на определенные ограничения.
– Ты хочешь сказать, не публиковать их?
– Я этого не сказал, не правда ли? Я говорю о тональности, об обертонах, об общей честности повествования. Вопрос о том, что такое порнография, так и не имеет однозначного юридического истолкования. И все это напрямую связано с Первой поправкой. Я всего лишь исхожу из предположения, согласно которому ты не встанешь однозначно на ту или иную сторону, но выдашь читателям всестороннее и сбалансированное изложение вопроса.
– Ради Бога, Уолтер. Тут простой констатацией не отделаешься. К этому тебе без строгой моральной позиции не имеет смысла и подходить.
– Строго говоря, это-то я тебе и внушаю. У тебя нет необходимости публиковать эти статьи. Наша жизнь и без того достаточно трудна, чтобы осложнять ее проблемами, могущими приобрести глубоко индивидуальную окраску. Но ты, Мэй, разбираешься в газетном деле лучше моего. Весь вопрос заключается в том, чтобы улаживать конфликт интересов, не правда ли? Так почему бы тебе еще раз тщательно не продумать весь этот вопрос, чтобы понять, в чем заключается лично твоя выгода?
Мэй хотела было что-то сказать, но смешалась. Она прикрыла лицо грубой, иссеченной шрамами, рукой.
– Дерьмо оно дерьмо и есть, – сказал Кейп. – А порнушка – это порнушка. Я не сомневаюсь в том, что ты разделяешь по данному вопросу мою точку зрения: все, что не запрещено в законодательном порядке, дозволено. Видеокассеты – это путь эротики, или, если тебе это больше нравится, порнографии в восьмидесятые. Перспективный путь.
Мужчина в черных носках, гоняющийся вокруг дивана за женщиной в черных чулках, – это вчерашний день. Я привожу из Нового Орлеана производителя, который знает толк в деле. У него богатый опыт, он знает весь производственный процесс изнутри. Акционеры станут пайщиками предприятия, специализирующегося на индустрии развлечений. Им даже продукцию отсматривать не придется, если, конечно, самим не захочется.
– Если ты и впрямь не замышляешь ничего чудовищного, я подумаю над твоим предложением, – сказала Мэй.
– Я не могу заранее гарантировать тебе полную кошерность мероприятия, Мэй. И ты прекрасно знаешь об этом. Тебе придется довериться мне и людям, которых я привлеку.
И тут она почувствовала, что разговор окончен. Она поднялась с места. Кейп, при всей своей всегдашней учтивости, и не подумал встать из красного кожаного кресла, в котором сидел так, что лицо его оставалось в тени и было поэтому совершенно непроницаемым.
Когда Мэй подошла к двери, он бросил вслед:
– Не попросишь ли ты, Мэй, зайти сюда на минуточку Фрэнка Менифе?
– Конечно! А ты хочешь привлечь его людей к делу?
Кейп промолчал.
– Почему ты решил заняться этим, Уолтер?
– Заняться чем, Мэй?
– У тебя хватает денег, чтобы прямо сейчас удалиться на покой. Ты можешь купить что-нибудь другое, сеть автомастерских или небольшую нефтедобывающую компанию. Почему тебе хочется прямо на сковородку?
– Потому что там-то и идет настоящая жизнь, Мэй. Там, где волки гуляют по лесу.

Глава третья

Имя у него, понятно, было, но с такой фамилией, как Уистлер, оно тебе вроде и ни к чему: все равно люди будут звать тебя Свистуном. Он сидел в небольшой нише у окна в баре «У милорда» – как раз подходящее названьице для занюханной кофейни, в которой хозяйничает отставной гитарист по имени Боско, а отставником он заделался, потеряв руку в перестрелке из-за какой-то бабы.
Дождь смыл с тротуара малолетних проституток и проститутов, сутенеров и своден, карманников и уличных грабителей, как будто весь Хуливуд окатили из одного ведра. Опустевшие улицы выглядели столь же тихо и невинно, как, допустим, в пятидесятые, когда сам Хуливуд был еще маленьким красивым городком, а Свистун ходил в янгстерах и заглядывался на девок.
Город и мальчик сперва выросли, а потом состарились, можно сказать, на параллельных путях. С возрастом оба стали хрупкими, чтобы не сказать ломкими, а лица обоих ожесточились от бесчисленного количества закрытых окон и захлопнутых перед самым носом дверей.
И вот они остались наедине друг с другом. В два часа ночи здесь больше не было ни души.
Боско читал «Жития Святых». Свистун читал газету «Энквайрер».
– Какого хрена ты читаешь это дерьмо? – спросил Боско, подойдя к Свистуну наполнить ему чашку.
– Потому что меня тошнит от настоящих новостей, – ответил Свистун. – Сплошной ужас. Лучше уж почитаю про то, как актрисулек душат собственными чулками и как трупы восстают из могил по всему Хуливуду. Надо же хоть самую малость верить в чудеса, а здесь их хоть отбавляй.
– Поди домой да поспи.
– Жду, пока дождь не кончится.
– А он никогда не кончится. Сегодня пятнадцатое июля. День Святого Свайтена. Когда дождь зарядит в день святого Свайтена, это значит, что он будет лить сорок дней и сорок ночей, – авторитетно заметил Боско, после чего вернулся к своей книге.
А Свистун вернулся к своей газете.
На третьей странице, под рубрикой «Едкие чернила», была помещена заметка из Нового Орлеана, датированная двумя днями ранее.
"Сегодня рано утром, на пустынной набережной возле мола на озере Понтчартрейн, мистер Чиппи Берд, проживающий по адресу Бурбон-стрит, 978, сидя в машине вдвоем с мисс Лейси Огайо, увидел двух мужчин, которые, как могло показаться, играли в футбол.
«Они вели себя как пьяные, – сообщил репортеру мистер Берд. – Они пинали мяч, гоняли его туда и сюда, пока он не закатился в озеро. После чего они сели в белый „кадиллак“ 1981 года выпуска с откидным верхом и антенной на одном крыле и укатили прочь. Опоссум, очутившийся поблизости, извлек мяч из прибрежных зарослей. Моя подружка сказала, что этот мяч выглядит как-то странно, а когда я воскликнул: „Вот как, странно?“, обратила мое внимание на то, что мяч не совсем круглой формы и вдобавок почему-то завернут в газету. Так что я пошел посмотреть на него как следует. И испугался до полусмерти, увидев, что это никакой не мяч, а человеческая голова».
Голову забрала полиция Нового Орлеана. Поверхностный осмотр, к настоящему времени законченный, свидетельствует о том, что это сильно изуродованная голова примерно двадцатипятилетней женщины азиатского происхождения".
– В Новом Орлеане извлекли из озера отрубленную человеческую голову, – сказал Свистун.
– У нас такое бывает считай что ежедневно, – ответил Боско. – Эти пидеры-колдуны отрубают головы двоим людям и выставляют их впритык друг к дружке где-нибудь у воды. А потом спрашивай у этих голов, о чем хочешь, они на любой вопрос дадут ответ.
– Да, Боско, вот уж не ждал от тебя подобных познаний. Как ты думаешь, не стоит ли нам прошвырнуться по парку генерала Маркартура? Может, найдем парочку голов, а они подскажут нам выигрышный заезд в Санта-Аните?
По бульвару, громыхая, покатила разбитая колымага.
Навстречу ей, от кинотеатра, помчался серебристый «БМВ» 635 модели в световом туннеле, образованном его собственными передними фарами.
Свистун наблюдал за развитием событий с меланхолическим равнодушием человека, которому заранее известно, что случится самое худшее. На дороге находились всего две машины, и, следовательно, они должны были столкнуться со всей неизбежностью. Дождливой ночью в Хуливуде иначе не бывает.
И когда это произошло, Свистун уже успел подняться на ноги.
– Как ты думаешь, полсотни баксов квалифицированному свидетелю обломится, а? – спросил он, спеша к выходу.
«БМВ» врезался в бок колымаге, отшвырнув ее по бульвару на подъездную дорожку прямо к стеклянной витрине «Милорда». Машина врезалась в уличный фонарь, пожарный гидрант и афишную тумбу, все ее дверцы раскрылись, водитель вывалился наружу.
К тому времени, как он завершил свой полет, больше всего он смахивал на разбитую фарфоровую статуэтку. Все вокруг было залито его кровью. Но самое худшее заключалось даже не в этом.
Самое худшее заключалось в том, что с заднего сиденья колымаги вылетело еще одно тело. Вылетело и приземлилось возле афишной тумбы, частично обклеенной старыми номерами «Энквайрера» и «Уорлда». Это было обнаженное тело. Обнаженное женское тело. Обнаженное женское тело без головы.
Издатели «Энквайрера» и «Уорлда» не могли, разумеется, даже надеяться на подобную дань уважения своим трудам. Свистун, однако же, не слишком удивился, потому что, прожив долгую жизнь в Хуливуде, разучился удивляться чему бы то ни было.
«БМВ» и сидящим в нем повезло куда больше, чем водителю и пассажирке колымаги. Машина осталась на ходу, хотя радиатор, разумеется, был поврежден. На мостовую из него так и хлестала охлаждающая жидкость. Передние бамперы были похожи на алюминиевую фольгу, смятую в гармошку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36