На самом деле у Соловьева в пределах одного-двух уездов, а вернее, двух-трех десятков деревень была одна задача – помешать продотрядам, разверстке грабить крестьян. Да, продотряды отбирали у крестьян последнее пропитание, свозили его на ссыпные пункты, в общественные амбары, и, пока еще не успели отправить обозами на железнодорожные станции, случалось, отряд Соловьева опустошал ссыпные пункты и раздавал хлеб обратно крестьянам. Если же хлеб или мясо забитого скота отправлялось уже обозами на железнодорожные станции, Соловьев нападал и на обозы. Впрочем, комиссары продразверстки, большевики, не очень-то и заботились об отправке продовольствия, отнятого у крестьян: им важно было отнять это продовольствие, оставить население голодным и холодным, то есть, по их мнению, более беспомощным и покорным.
Так кто же «держал в напряжении и разорил громадную Енисейскую губернию с ее хлебом и скотом»? – продотряды, насчитывающие тысячи продкомиссаров и продагентов, рыскавших по всем деревням и держащих их всех под контролем, или небольшой отряд Соловьева, прятавшийся в тайге?
И если Соловьев «держал в напряжении и разорял», то почему же он пользовался неизменным сочувствием, симпатиями и поддержкой местного населения, и не только русских крестьян, но хакасов, называемых тогда инородцами? И почему же тогда в многочисленных секретных сводках, информациях, уже приводимых нами в достаточном количестве, то и дело читаем: «Отношение населения к Соввласти заметно ухудшилось на почве недостатка семян и отказа в выдаче семенного хлеба», «крестьянство относится к власти РКП с недоверием и даже враждебно». Неужели крестьяне не смогли разобраться: кто их грабит – Соловьев или советская власть?
Одно правильно было в том абзаце о Голикове, который мы «разобрали» по косточкам, что «главные надежды возлагались на его… тамбовский опыт».
Но вообще-то говоря, для меня остается загадкой – зачем и почему восемнадцатилетнего расстреливателя командировали в Сибирь?
Енисейские, Ачинские, Минусинские пространства с их волостями: Аскизской, Усть-Абаканской, Усть-Фыркальской, Знаменской, Таштынской, Новомихайловской, Бейской, Шушенской, Кызыльской, Ужурской, Шарыповской и другими – были напичканы чоновскими отрядами, подчинявшимися центру ЧОНа в городе Красноярске. Количество чоновцев в регионе исчислялось не сотнями, а тысячами. Что же мог прибавить к этому один восемнадцатилетний чоновец, пусть даже и с кубанским, пусть даже и с тамбовским опытом?
Было бы понятнее, если бы его прислали сюда с его 58-м полком, было бы понятнее, если бы Красноярский совет ЧОН сделал запрос в центр: пришлите, мол, нам какого-нибудь Наполеона или Цезаря, который бы «пришел, увидел и победил». А то молодой (по летам) чоновец свалился на Красноярский ЧОН как снег на голову с расплывчатым предписанием дать ему должность не ниже командира батальона. Чтобы дать ему такую должность, пришлось освободить от командования батальоном некоего Касьянова. Предписание центра хочешь не хочешь, а приходится выполнять.
Надо сказать, что обстановку молодой комбат оценил сразу и правильно. Он писал: «Большая часть местного населения поддерживает Соловьева, легенда о неуловимости Соловьева и его людей имеет под собой серьезное основание… всякие оперативные приемы, пахнущие стратегическим духом, здесь не приведут ни к чему»…
Но, с другой стороны, не привел ни к чему, как увидим, и весь кубанско-тамбовский опыт, накопленный чоновцем за предыдущие годы.
Ясно одно: красноярские чоновские власти запроса в центр о присылке к ним подкрепления не делали. А центр не мог в тонкости знать положение дел в Красноярском регионе. Значит, либо Голиков сам просился туда, где пока еще можно было пострелять (порасстреливать), либо, поскольку все на бывшей российской земле уже поутихло, придавленное железобетонной плитой большевистской диктатуры, то не знали, куда бы пристроить воинственного чоновца (или как от него избавиться?), и воспользовались тем, что вот еще… Соловьев… и хакасы его поддерживают и надобно их хорошенько проучить… А время начало потихоньку меняться. Нэп. Ленин уже в Горках в полном маразме, с разжиженным мозгом. Свердлова уже нет. Троцкий уже не главнокомандующий. ЧОН как таковой себя уже исчерпал. Есть ОГПУ (а потом НКВД), а Голикову хочется еще пострелять… Соловьев в этом случае был просто находкой.
В Ачинско-Минусинский район (чтобы не употреблять словечко «регион») Голиков приехал с полным набором «тамбовских» средств. И главное среди них было – заложничество. Его взбесило, конечно, то, что никто не сочувствует, не содействует ему, как представителю новой власти, и что он оказался обложенным вокруг, словно ватой, недоброжелательностью, враждой, немотой… Нет, то есть, в быту хозяйка дома Аграфена Александровна, подавая ему ежедневно мясо, говорила: «Ешь, Аркаша, мяса у нас много» (теперь бы поискать мяса в крестьянских домах), но насчет Соловьева: «Я училась с ним вместе, хороший парень. И чего он в бандиты записался…»
Жители тех мест не просто симпатизировали Соловьеву, они в глубине души гордились им, втайне злорадствовали, что Соловьев для чоновцев, вообще для советской власти недосягаем. «Руки коротки». И радовались каждому успеху Ивана Николаевича со своим отрядом.
Очутившись в Минусинском крае, в частности в селе Соленоозерном, Голиков почувствовал, что вокруг него глухая стена.
Соловьев находил общий язык с любым хакасским мальчишкой, знал о каждом шаге, о каждом шевелении мизинца Голикова, Голиков же о Соловьеве не знал ничего. А если и шел в тайге по его следам, то видел лишь лошадиный помет, коробки из-под патронов, лыжню, которая в конце концов обрывалась и никуда не вела. Голиков оказался во враждебной среде. И это его в конце концов взбесило. А средство было одно, испытанное, чоновское, троцкистско-человеконенавистническое средство – заложничество. Биограф Голикова в одном месте пишет: «Для меня, биографа А.П. Гайдара, самое удручающее в этой истории, что пленных в штабе второго боевого района (т. е. в штабе Голикова. – В. С.) били. Нагайка употреблялась, – подтверждал Голиков, – при допросах бандитов, при наличии улик. Но по тем временам это считалось естественным… Командиры ЧОНа имели полномочия брать в заложники семьи соловьевцев «со всеми вытекающими отсюда последствиями…»
Последствия вытекали одни и те же: вытекала кровь из заложников. Все время употребляется слово «пленные». Но какие могли быть пленные, если не было открытых боев? Если не было соприкосновений голиковского батальона с Горно-партизанским отрядом? А если и были соприкосновения (стычки) у других отрядов с чоновцами и если были пленные, то расстрел их был в порядке вещей.
«В деревне Ильтиковой произошел бой между бандой и отрядом тов. Перевалова. Захвачено четыре бандита казака и расстреляны».
Обыденный эпизод. И никто Перевалову не ставил в вину, что он расстрелял четверых пленных..
А ведь официально – биографическая версия, по которой А. П. Голиков был в конце концов привлечен к суровой ответственности, состоит в том, что он самовольно расстрелял четверых пленных, а не отправил их в штаб. Эта версия с легкой руки советских биографов Гайдара перешла в другие «воспоминания». Борис Закс, к воспоминаниям которого мы уже прибегали, тоже поверил в эту версию.
«Один молодой «гайдаровед» нашел документы, подтвердившие такую, слышанную мной от него причину: за расстрел пленных. Нет, тут дело было не в гуманизме или отсутствии оного, а в нарушении прямого приказа – если попадут в руки пленные, доставить в штаб для допроса. Потом бы их, может, все равно расстреляли, но вина Гайдара была в том, что он расстрелял не допросив».
Скажу от себя – наивная розовенькая версия, не дающая правильного представления о характере действий чоновского отряда в те времена.
Другое дело – заложники, то есть мирные жители деревень и улусов. Голиков хватал десяток-полтора жителей того или иного улуса, предпочтительнее женщин среднего возраста, и объявлял: «Если не скажете, где скрывается Соловьев, утром всех расстреляю». И на самом деле расстреливал. Вспомним, как мне рассказывал Миша Кильчичаков о шестнадцати заложниках, просидевших ночь в бане. Утром Голиков выпускал их по одному и стрелял в затылок. Или как он объявил одному аилу: «Если не скажете, где скрывается Соловьев, расстреляю весь аил». И действительно выстроил всех, и женщин и стариков и детей, в одну линейку и всех перекосил из пулемета. По одной версии 86 человек, по другой – 134.
А еще рассказывают эпизод, как он на глазах у бабушки застрелил ее внука, молодого хакаса. Бабушка потом со стены соскабливала мозги внука, чтобы похоронить вместе с телом.
А еще рассказывают, как он в одном аиле трупами расстрелянных доверху набил деревенский колодец.
Возможно, что после донской, кубанской, крымской, кавказской, тамбовской мясорубок эти меры казались чоновцу – в порядке вещей. Возможно, он удивлялся даже, что его осуждают за эти меры.
12 февраля 1991 года в хакасской газете «Ленин чолы» (должно быть, «Ленинское знамя») была опубликована статья Г. Итпекова. По-хакасски я не читаю и запросил перевод этой статьи. Но, оказывается, ее прочитала студентка Абаканского педагогического института Сазаканова Нина. Прочитала и, в свою очередь, написала о своих впечатлениях. Цитируем Нину Сазаканову.
В своей статье Г. Итпеков пишет о недопустимом отношении А. П. Гайдара к ни в чем не повинным хакасам. Так и называется статья «Гайдар – Хайдар. О двух лицах одного человека». Об этом раньше никто не говорил, лишь меж собой, возможно очевидцы со своими близкими, делились этим… действительно рано или поздно все со дна всплывает на поверхность. Да, снег должен весной растаять, как бы он хорошо ни скрывал всю грязь, делая все одинаково белым.
Г. Итпеков размышляет, как же теперь нам относиться к известному Аркадию Петровичу: как к Гайдару или как к Голикову, который в сердцах наших предков навсегда остался Голиковым – убийцей… У меня в сознании это никак не совмещается: автор милых детских произведений и командир отряда ЧОНа, который безжалостно обращался с невинными людьми, просто-напросто топил их в пруду. Кто-то скажет, что все это выдумки, но есть аргументы, от которых не уйдешь».
(Только не в пруду, милая Нина Сазаканова, а в Соленом Озере и Божьем Озере, запихивая людей живыми в прорубь под лед. – В. С.)
«Он призывал бороться с лазутчиками, – продолжает студентка третьего курса пединститута, – распознавать их. Ненавидел и жестоко наказывал тех, кто был связан с бандой и помогал ей.
Мне думается, что Аркадий Петрович в лазутчиках подозревал ни в чем не повинных, отсюда и идет расправа с теми людьми».
Статья в газете «Ленин чолы» за 12 февраля 1991 года.
(«Ленин чолы» – областная национальная газета на хакасском языке, официальный орган Хакасской автономной области. Сегодня орган республики Хакасия в составе России. Выходит под названием «Хакас чир!»).
Под рубрикой «ЖИЗНЕННЫЕ ДОРОГИ»
Гайдар – Хайдар?
(два лица одного человека)
В январе 1946 года, когда у меня заболели глаза, меня отпустили из военно-пехотного училища. Вернувшись, немного жил в улусе Осхоль. Однажды мне в руки попал портрет Гайдара, хорошо нарисованный. Я его, чтобы лучше видно было, перерисовал на большой лист ватмана. Затем показал оба рисунка матери. Спрашиваю: «Я правильно перерисовал? Похожи ли рисунки?» Мать, увидев, вздрогнула, посмотрела вверх и говорит: «Этот человек сильно на Архашку Коликова похож». Я сразу поинтересовался, откуда мама знает Гайдара, почему его хорошо не зная, называешь так нехорошо: Аркашка? (Когда она говорила фамилию Коликов, я даже не понял о ком). После моих вопросов услышал следующий рассказ:
Мы, мама, старшие братья Агафон и Осип в улусе Хулюлыг Хайа жили. Агафон председателем волостного Совета был. А Осип помогал в делах Совета.
Тяжелое время было. Красные с белыми начали драться. Сегодня в аил белые придут, начинают всякое-такое, скот резать и прочее. Завтра это же проделывают, и еще хуже, красные.
Плохо было людям, особенно Агафону Федоровичу. В это время в деревню чоновцы пришли. А их начальника к нам Агафон привел, чтобы жил у нас. Он сильно молодой был. Имя Аркадий. Но почему-то его все в деревне Архашкой звали. Так мама познакомилась с Голиковым. Они оказались ровесниками. Мама, Татьяна Федоровна (по-хакасски Тарус) гостю-начальнику чистила одежду и мыла грязные сапоги, а когда не было в доме бабушки, еще и очень хорошо кормила его. Тарус в то время не знала еще по-русски хорошо. Поэтому общение было в основном с помощью жестикуляции рук. Иногда, когда забудет фамилию и несколько слов по-русски, смеялась и говорила: «Архашка, хайдар?» А он в ответ откликался как на фамилию, даже нравилось ему больше, просил его называть так.
В это время перед чоновцами поставили задачу непременно поймать и уничтожить Соловьева. Поглядев на портрет, мать что-то еще хотела сказать, но, сглотнув, промолчала. А ее спросил еще, почему Голиков Аркадий людей, лошадей, скот пасущих расстрелял, всех уничтожить хотел, но не застал всех. Правда ли это? У нас хакасы отдали часть скота белым, как не отдать людям с ружьями и вооруженным. Он их, правда, допрашивал, говорит, помогали белым. Без суда сам расстреливал, шашками рубил и под лед сам их трупы прятал. Без вины хороших людей стрелял-рубил, под лед свою вину спрятать хотел, не смог. Совсем не по-людски вел себя Архашка.
В Биригчуле, когда я там жил, в это время отмечала страна А. Гайдару 80 лет. В эти дни я написал письмо Гайдару Т. А.. Сыну написал про случай с портретом и с матерью, и как хакасское слово Хайдар (куда ты) родилось и превратилось в Гайдар. Не знал адрес, написал в Союз писателей СССР.
Немного позже пришел ответ. Тимур поблагодарил меня за сведения об отце (я не написал об его расстрелах и убийствах, кого и сколько он без суда и следствия уничтожил людей). Но он не поверил в хакасское происхождение фамилии Гайдар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14