Нет. Не положено нам.
Катя. А в театр, на стадион?
Батюшка качает головой.
Как же так?… А в магазин можно?
Батюшка. В магазин можно.
Катя. Бедные!
Батюшка. Ничего, обходимся. (Морщится.)Как же зовут тебя, душа христианская? Где живешь ты?
Катя (улыбается).Я не крестьянская. И сейчас я нигде но живу… А зовут меня Анна-Мария.
батюшка (пугается).Анна-Мария? Анна? Мария?… О господи! Истинно Христова душа! Ангел ниспосланный!
Катя. Да что вы, какой я ангел! (Смеется.)
Батюшка (заводя самого себя).Господи! Анна-Мария! Вот она, вера-то, вот чистота-то! А мы что ж? Недобры, недобры… Подл я стал, руки лихоимством осквернил, зло скопил, подл стал! О господи! В глаза ее… поглядел – все добро мира там…
Катя (испугалась).Что вы, что вы, дяденька?…
Батюшка. Правду говоришь, за рубли веру-то отпускаем! О матерь пресветлая, прости ты нас!… И ты, ты, ангел, прости! (Охватывает голову руками, опускается на колени.)
Катя пятится.
Анна! Мария! Прости!… Катя. Бог простит, дяденька. (Убегает.)Батюшка (в полном ошеломлении).Что? Как?… Где она? Что
она сказала?… О господи!… Монашка (подбегает).Батюшка! Батюшка! Что с тобой, отец
родной? Воды! Эй!… А касса-то, касса где? О господи!… На
месте, слава тебе!… Батюшка! Отец Варфоломей, Владислав
Алексеевич, да что ж это?… Батюшка. Где она? Как сказала-то?… Ангел ниспосланный…
О господи!…
Его уводят.
Картина одиннадцатая
Парк, снег, та же скамейка. Идет Володя, подняв воротник, садится, закуривает, грустит.
Голос Кати. Ну не надо, Володя, не расстраивайтесь. Я, конечно, понимаю, это самое обидное, когда отогреваешь, отогреваешь, а дерево так застыло, что даже не принимает тепла.
Володя. Ну! В том-то и дело.
Голос Кати. Да, тогда уж у самой начинают руки замерзать. Но ведь все равно я, например, не могу пройти мимо, не могу, чтобы не прикоснуться, так ведь?
Володя (усмешка).Да, конечно. Ты умница, Анна-Мария.
Голос Кати. Будешь умницей. У меня у самой Генка куда-то пропал.
Володя смеется. Появляются ребята с гитарами, в масках Буратино, поют.
Первый. Буратино, а Буратино, по-моему, человек замерзает?
Второй. Ну и что? По-моему, это его личное дело. Не надо вмешиваться во внутренние дела чужих государств, Буратино.
Первый. Да, до тех пор пока они не становятся наружными, Буратино.
Второй. Вы так думаете, Буратино?
Первый. Да, мы так думаем, Буратино.
Второй. Ну что ж, раз вы настаиваете, можно этого гражданина и за нос дернуть.
Володя. Не стоит, ребята. Я волшебник. У меня первый разряд по волшебству. Я очень даже просто могу из вас, например, отбивные котлеты сделать.
Второй. А нас ведь двое, дяденька.
Володя. А ведь воюют не числом, а умением.
Первый. Это мы знаем, это мы проходили. Это Суворов.
Второй. Пуля – дура, штык – молодец.
Первый. Тяжело в ученье – тяжелей в бою!
Второй. Идем с нами, дяденька! Брось ты об ей думать! Ты ведь об ей?…
Володя (в тон).Приходил я к ней с приветом, рассказать, что солнце встало…
Первый. А она чего сказала?
Второй. А она сказала: летом!
Первый. Брось, дяденька, пойдем!
Ребята бросают снежки, Володя тоже, они увлекают его за собой. А к скамейке подходит Катя. Садится на то же место.
Голос Володи. Ну не надо, Анна-Мария, ну что ты, не расстраивайся. Я понимаю, это самое обидное, когда ты отогреваешь, отогреваешь, а дерево так застыло, что не принимает тепла.
Катя. Ну вот, в том-то и дело! У самой начинают руки замерзать.
Голос Володи. Понятно. Но ты ведь все равно не можешь пройти мимо, чтобы не прикоснуться, не попробовать, так ведь?… Рассказать тебе про Детского человека? Был у нас когда-то Детский человек…
Катя. Волшебник?
Голос Володи. Слушай. Он жил на нашей улице. Все его считали чудаком. Высокий такой, худой старик. Зимой и летом без шапки ходил, в длинном плаще… Но добрый очень, понимаешь?… Целый день бродил по улицам, и где мы, там и он. Всех детей знал, и мы его все знали. Маленькие и большие. Разговаривал с нами, играл, а то просто сядет в стороне и сидит, не мешает. И только если драка какая-нибудь или ссора, подойдет, спросит, в чем дело, и говорит: не надо, не обижайте друг друга… (Задумывается.)И он не уставал, понимаешь?… Я вот помню, один раз чужие ребята у меня коньки отняли… Я уже с катка возвращался, а на меня сразу четверо из-за угла… Даже не так коньки жалко было, как обидно: четверо на одного…
Катя. Несправедливо.
Голос Володи. Да. Ну и вот, иду, плачу, стараюсь, конечно, виду не показать, чтобы прохожие не заметили, а потом чувствую: идет кто-то рядом со мной, вровень, кладет руку на плечо. Смотрю: Детский человек… Ничего не говорит, не спрашивает, просто идет рядом, и все… Я никогда этого забыть не мог. Ничего вроде особенного, правда? Но так мне, понимаешь, одиноко было, так обидно, все заняты… А старик словно из-под земли: увидел и пошел рядом. Никто не заметил, а он заметил. Понимаешь?…
Катя. Да. Значит, опять идти? Искать? Но, может, он уже не хочет, может, ему не нужно?
Голос Володи. Нужно. Ты-то знаешь, что нужно?
Катя. Я знаю. Но я сама устала.
Картина двенадцатая
Катя сидит, и все слышанное, увиденное и пережитое за день, странно перемешавшись, возникает перед ней. Катя видит себя в ванной комнате. Она слушает, а Г е н а играет на скрипке. Мелодия рассказывает о Катиных мечтах, о том, что все хорошо; далеко стоят снежные горы, и синеет море, по которому плывут корабли, а по пустыням бредут верблюды. Но… раздается стук в дверь, все исчезает, и Гена опускает скрипку.
Катя. Открывать?
Гена. Открывай, конечно.
Катя. А если я не открою? Давай не открывать, играй, и все.
Голос тети Клани (за дверью).Я тебе не открою, я тебе нe открою! Ах ты бессовестная! Что это вы там заперлись! А ну, сейчас открывай!
Катя. Он тут играет. Слышите, как человек замечательно играет!
Гена. Да открывай!
Катя. Так ты играл здорово, просто очень!…
Гена. Да?
Катя. Очень. Как будто я улетела далеко. Я вообще умею летать, ты знаешь?
Гена. Да ну тебя! Открывай!
Голос тети Клани. Открывай, кому сказали!
Катя (открывает дверь).Ну пожалуйста, сейчас же не утро, не вечер, ни умываться не надо, ничего…
В ванную вваливаются тетя Кланя и тетя Люба, Петр Петрович и Яшка с гантелями.
Тетя Кланя (Кате).Ты не учи, ты в сторону давай, о тебе особый разговор. (Гене.)Так, Хена! Ты свое продолжаешь? Тебе говори не говори, а ты, Хена, свое? Матерь из-за него плачет, учителя плачут, а Хена свое!
Яшка. Еще чужих приводит!
Тетя Кланя (Кате).А тебе стыдно! Ишь запираются, да еще «не открою»! Ты что, в своем доме, что ль, распоряжаешься? Это наше дело, когда нам умываться, верно яговорю? Мы можем и вовсе не умываться, а нашу ванную, общественное пользование, занимать не дадим! И ты, Хена, последний раз нам душу пилишь! Мы выше пойдем! И матери твоей, Хена, плохо будет… Если тебе матерь свою не жаль, то…
Петр Петрович. Главное, все им, все условия! Дворцы, понимаешь, не дворцы, школы не школы… Бона какие коридоры отгрохали. Они и знай гоняют как оглашенные.
Яшка. Точно, в спортзал придешь, а там или хор поет, или драмкружок репетирует! И еще дома будут тебе на скрипках играть! И зачем эта скрипка!…
Катя. А ты молчи, тебя не спрашивают, тебе бы только один футбол был на свете.
Яшка. Почему? А хоккей?
Тетя Кланя. Не в этом дело. Пусть играет, раз к другому негодный, мало ли ненормальных! Мой вон Петр Петрович – тот, видишь, рисует! Но он тихо рисует, по общественным местам не запирается.
Петр Петрович. Что ж я, ненормальный, выходит? Ты брось! Я за рисованье-то когда взялся? Как на пенсию вышел!
Тетя Кланя. Я и не говорю ничего, что уж ты! Не скажи вам ничего! Чувствительные какие!
Тетя Люба (ласково).Может быть, и тебе бы так, Гена? Учился бы пока, старался. А там на пенсию выйдешь…
Тетя Кланя. И не надо, зачем! Ты выучись, па ноги стань! Свою квартиру заведи, а там хоть вверх ногами ходи, хоть в пять скрипок играй…
Катя. Ну как вы не понимаете! Ему сейчас надо играть, это же скрипка! Ему каждый день играть надо!
Тетя Кланя. Ему играть, а нам жить надо!
Петр Петрович. И без него нервы кругом, а тут тебе – зы-ы-ы, зы-ы!
Яшка. Попял, рыжий? Давай отсюда, пока цел!
Тетя Кланя. Ступай, Хена. И запомни: в последний раз с тобой говорим. Л то скрипку-то твою вон об угол – хик! И дело с концом!
Тетя Люба. Уж ты бы, правда, сынок, стих бы!
Катя. Тетя Люба, но вы-то, вы, вы же добрая, ну разрешите ему, пусть он у вас играет!
Петр Петрович. У себя-то не играет, ему вот ванную подавай, да и все! Я вот где хошь могу рисовать, мне все едино, хоть в чулане…
Гена. Здесь резонанс…
Тетя Люба. Ишь ты! Это где ж ты его увидел-то?
Катя. Ох, ну что ж делать?…
Появляется Володя, с улыбкой что-то шепчет Кате на ухо.
Правда?… А что, в самом деле! (Всем.)Ну вот что, раз вы так, то я знаете что сделаю? Я в эту ванную вообще никого не пущу!
Тетя Клан я. Это что еще!
Петр Петрович. Это как?
Тетя Люба. Катя, Катя, ты что надумала?
Катя выбегает.
Тетя Клан я. Вот девчонка-то чумовая! Ах, Хена, что ж ты матерь свою не жалеешь!
Голос Кати: «Сюда, сюда, осторожнее!… Тпр-ру!… Вот так». Появляется на пороге и ведет за собой Лошадь.
Катя. Вот сюда, пожалуйста, сюда, вам здесь будет тепло, воды сколько хочешь, моя5ете купаться… Посторонитесь, посторонитесь, у вас теперь лошадь в ванной будет жить.
Лошадь, просунув голову, начинает радостно ржать, брыкаться, пускает душ, все кричат: «Караул! Спасите! Господи! Это что же делается!»
Лошадь, скажите, пожалуйста, а вам ничего, когда рядом на скрипке играют?
Лошадь. На скрипке? Да можно! Гармонь-то, конечно, получше будет; у нас, бывалочка, Колька-кривой как ливенку-то вынесет, как елецкого-то пустит!… О боже мой, что я говорю! Ну конечно, скрипка! Это божественно! У тебя не Страдивари, мальчик? Ах, какой я слышала Страдивари в этом… в этом… как его… (Вздыхает и спит.)
Катя (Гене).Ну видишь.
Лошадь. А где тут холодная, где горячая? А вот это мыло ваше? Можно, я его съем? Очень я мыло люблю. И пасту зубную тоже. Особенно детскую. Очень вкусная паста. (Всем.)Ну, а вы что? Ну-ка!
Тетя Кланя. Ладно, ладно, пусть уж! Пусть играет. Играй, Хена, ладно.
Петр Петрович. И лошадка пущай живет. Я ей овса нарисую. Можно перегородочку поставить: лошадь пускай в ванне плескается, а парнишка тут пилит.
Яшка. И дырочки не затыкай, а то задохнешься еще там.
Петр Петрович. Дырочков-то еще можно навертеть.
Тетя Клан я. Играй, Хена, играй, это дело святое. Я сама по радио песни люблю слушать. Вырастешь – не забывай об нас, мы к тебе всей душой.
Петр Петрович (шутит).Знаменитый будет – небось и руки не подаст. У, пострел!
Тетя Люба. Конечно, пусть играет. Мы потерпим. Раз нужно для искусства. Талант – это большая редкость.
Петр Петрович. Еще бы! Тут бережно надо, без крику.
Тетя Клан я. Кричать вообще нехорошо.
Яшка. Пусть сыграет чего-нибудь.
Все. Сыграй, Гена, сыграй.
Лошадь. «Вот мчится тройка»… То есть что я! Этого… как его? Стравинского, деточка, Стравинского…
Катя. Правда, сыграй, видишь, как все хорошо, какие все добрые…
Гена играет, все с умилением слушают, утирают слезы– идиллия.
Лошадь. Ну что вы грустные такие, что? Все прекрасно, все великолепно, у нас даже в королевской конюшне не было такой замечательной ванны. Анна-Мария, ну ты что?
Катя (как бы выходя из этой сцены снова на улицу).Все это нам спится, лошадь, все это нам снится.
Снова парк, скамья. Катя сидит в т» й же позе. Появляется Собака.
Собака. Девоцка, а девоцка? Ну цто ты сидись? Холодно. Ты меня плости. Я подумал-подумал, мне стыдно стало. Если нузно, позалуйста, я буду Сяриком, хоцещь? Сярик, Сярик…
Катя (передразнивает.)Не нузно тепель! Вовремя надо все делать!
Собака. Ну Анна-Мария, ну зацем ты так? Ну осибся, ну бывает. Просу просцения.
Катя. Тебя как человека просили, а ты как собака какая…
Собака. Ну собака я, собака… Сато я тебе могу мальцика найти.
Катя. Где? Где он? Ты знаешь?
Собака. Идем. (Бежит вперед. Катя за ней.)
Картина тринадцатая
Комната, настольная лампа, разложенные на столе книги. Мать Гены, молодая женщина, говорит по телефону.
Мать…Просто не знаю, у меня коллоквиум завтра, всю ночь буду зубрить, а он как сквозь землю провалился. Я прямо измучилась с ним в последнее время, честное слово… Ну да, понятно, переходный возраст, но у меня тоже нервы не железные… Что?… Ну как не расстраиваться!… Да, конечно… Нет, утром я приду, я у Чемодана только с трех отпросилась, потом мне хоть умри надо к Надьке забежать, она в Ленинград едет, и еще юбку перешить, и парню моему ботинки я обещала купить.
Звонок.
Подожди, Галя, вот, кажется, пришел мой изверг… Ну ладно, я тебе позвоню потом. Ох, завалюсь я завтра. (Быстро выходит и возвращается с Катей.)Да нет, его нет, я вот жду. А ты что, из его класса? Что-нибудь случилось?
Катя. Нет, я просто хотела с вами поговорить…
Мать. Поговорить? (Смотрит на часы.)Насчет Гены?
Катя. Вы не думайте, это я сама пришла. Вы не волнуйтесь, ничего не случилось, по просто он не хочет домой идти…
Мать. Как это?… Что значит – не хочет?… Он у тебя, что ли, прячется? Пойди и скажи, чтобы сейчас же шел домой! У меня коллоквиум завтра, мне надо заниматься. У меня уже четвертый курс, а он мне будет тут свои фокусы показывать! Пойди и приведи его сейчас же, а то хуже будет!… Где это? Где ты живешь?… Ну что ты молчишь?
Катя. Нет, вы не понимаете. Я сейчас не знаю, где он, я сама его везде ищу. Он хочет на скрипке играть…
Мать. Опять эта скрипка! Ну и что? Кто ему мешает?…
Катя. Ну, и не только скрипка, а вообще. Ребята дразнят, в школе ругают, и вообще один. Вам бы хорошо было, если бы вы были одна? Вот если я одна, то…
Мать. Ну уж я-то так одна, что… Черт знает что!… Как у меня только бывает свободная минута, я: «Гена! Гена!» А Гена отвернется и молчит. Как будто мать ему враг! Уже большой парень, должен все понимать. Мы и так целую неделю не видимся, а он даже не разговаривает. От вас вообще разве чего-нибудь добьешься, вы странные какие-то люди…
Катя. Почему, когда со мной разговаривают, я тоже разговариваю.
Мать. Я вижу, ты разговорчивая. Вы что, дружите?
Катя. Да… Нет, я просто шла по парку, а он сидит со своей скрипкой, холод такой…
Мать. Как сидит, где?…
Катя. Нет, это раньше сидел, а потом мы пошли к Ирме, а потом к тете Любе, это моя тетя, но у нее ремонт…
Мать.
1 2 3 4 5 6