— Узнает.— А вы сами, господин Янсен?— Что я?— Вы тоже видели содержимое гроба.— Я не специалист. Я не разбираюсь в останках. Я видел то, что лежало в гробу. У меня нет оснований сомневаться в том, что это были останки Альфонса Ребане. Чему вы усмехаетесь, господин Пастухов?— Я представил себе такую картину. Идёт торжественная процессия. В толпе стоит высокий худой старик. Кто-то спрашивает: «Кого хоронят?» И он говорит: «Меня». И хохочет зловещим хохотом. Таким, знаете ли, мефистофельским.— Этого не может быть! — довольно нервно заявил Янсен.— Почему? — спросил я. — Эта история, похоже, из тех, в которых может быть все. Если первая дата на могильном камне верна, то Альфонсу Ребане сейчас девяносто один год. Немало, конечно. Но вполне в пределах человеческой жизни.— Господин Пастухов, вы не отдаёте себе отчёт в том, что происходит! Или делаете вид, что не отдаёте! Это мероприятие имеет символическое значение. Вся Эстония ждёт прибытия праха своего национального героя. Он возвращается на родину после полувекового отсутствия и тем самым символизирует окончательное очищение республики от коммунистической скверны. Да, господин Пастухов, от коммунистической скверны!— Зря я с вами согласился, — сказал я. — Этот разговор все-таки нужно было вести на кладбище.— Разве я ругаюсь матом? Кричу? Вру?— На кладбище нельзя говорить лозунгами. На кладбище все лозунги обнаруживают свою глупость и фальшь. Все, господин Янсен. Сами представьте. Например: «Deutschland uber alles» Германия превыше всего (нем.)

. Как? Или: «Мы придём к победе коммунистического труда». Нормально? А «Эстония для эстонцев»? Представили? Не знаю ни одного лозунга, который был бы уместен на кладбище. «Диктатура закона»? «Права человека»?Впрочем, нет. Один знаю. «Свобода, равенство, братство». «Равенство». Да и оно относительное.— То, о чем я вам сказал, не лозунги, а реальность! С ней придётся считаться всем! И вам в первую очередь!— Ладно, реальность. Мы тоже видели содержимое гроба. И конскую кость от человеческой отличить можем. Не потому, что мы видели много конских костей. А потому, что видели много человеческих костей. Слишком много, господин Янсен.— Вы тоже будете молчать.— Вы уверены?— Да. Сейчас вы поговорите с одним человеком. Он вам все объяснит.Янсен достал мобильник и начал набирать номер. Но в это время на экране телевизора над стойкой бара появилась знакомая башня таллинского телецентра, панорама Таллина и площадь перед гостиницей «Виру» с небольшой, но очень энергичной толпой. Над толпой колыхались плакаты «Нет фашизму!», «No passaran!» и «Да здравствует СССР!»— Минутку, — сказал я и подошёл к стойке. Янсен неохотно последовал за мной.— Wiederholen? Повторить? (нем.)

— оживился бармен.— Nein, — ответил Янсен. — Machen ein Ton etwas laute, bitte Нет. Сделайте громче звук (нем.)

.Бармен прибавил громкость. Стал слышен гул толпы, выкрики и скороговорка немецкого репортёра.— Что это такое? — спросил я.— Акция протеста. Они проводятся по призыву Объединённой народной партии Эстонии, — сухо прокомментировал Янсен.В кадре появились человек двадцать других пикетчиков с плакатами «Эстония для эстонцев!» и «Русские оккупанты, убирайтесь в Россию!» В толпе мелькали бритые головы и чёрные кожаные косухи скинхедов с фашистской свастикой на нарукавных повязках.Стычка. Стремительное взаимное мордобитие. Полиция.Какой-то вальяжный валуй с явно русской и очень недовольной физиономией.— Это посол России в Эстонии, — объяснил Янсен. — Министерство иностранных дел России направило правительству Эстонии ноту протеста против решения о торжественном перезахоронении останков Альфонса Ребане.— И решение немедленно отменили?— МИД Эстонии отклонил ноту как попытку вмешательства во внутренние дела суверенного государства.— Умыли, значит, Россию? Поставили на место?Посла на экране сменил странный тип с встрёпанными седыми волосами и горящими глазами. Он что-то яростно говорил в микрофон, брызгая слюной.— А это ещё кто?— Председатель Национально-патриотического союза. Наш лидер.— Интересный у вас лидер. Похож на городского сумасшедшего. Он что, закладывает?Янсен нахмурился, но ответил:— Он провёл в советских лагерях за свои убеждения двенадцать лет. Это подорвало его здоровье.— О чем он говорит?— О том, что мы никому не позволим учить нас, как жить и действовать в нашей собственной стране. И мы действительно этого никому не позволим!— Смелый вы, эстонцы, народ, — сказал я. — Маленький, но очень гордый. Ну-ну.Мы вернулись за столик. Янсен набрал номер, сказал в трубку:— Это Янсен. Со мной Пастухов. Поговорите с ним.Объяснил, передавая мне телефон:— Таллин. Второй секретарь посольства России. Вы его знаете.— Господин Пастухов, я в курсе всего, — раздался в трубке недовольный мужской голос. — Слушайте меня внимательно. То, что вам скажет господин Янсен, есть наша согласованная позиция. Вам приказано выполнять все его указания.— И кто же мне это приказал? — спросил я.— Тот, кто имеет на это право.До чего же я люблю, когда со мной так разговаривают.— Вы поняли меня, господин Пастухов?— Нет. Я не знаю, кто имеет право отдавать мне приказы.— А вы подумайте, — посоветовали из Таллина.— Президент Ельцин, — предположил я. — Правильно?— При чем тут президент Ельцин? — удивились в Таллине.— Да я и сам думаю. Пожалуй что ни при чем. Он может издавать указы. И приказы государственным служащим. А я не государственный служащий. Я всего лишь мелкий предприниматель, рядовой налогоплательщик. Ещё приказ может отдать работодатель наёмному работнику. Которому он платит зарплату. Содержит. Но и этот вариант не проходит. В сущности, это я содержу президента, а не он меня.— Не валяйте дурака! — повысили на меня голос из Таллина. — Вы прекрасно знаете, кто может отдавать вам приказы!— Вам бы все-таки лучше его назвать.— Я не сделаю этого. И вы знаете почему.Янсен со вкусом прихлёбывал джин с тоником, гонял по столу тяжёлый стакан и смотрел на меня с нескрываемым любопытством. Как на диковинную козявку.До чего же я люблю, когда на меня так смотрят.— Ладно, — сказал я. — Так мы ни к чему не придём. Назовите свою фамилию и должность.— В этом нет необходимости. Вы знаете меня. Мы с вами имели беседу несколько дней назад.— В Аугсбурге сейчас половина второго ночи. В Таллине — половина первого. Что вы делаете в посольстве в это время?— Я ждал этого звонка.— Опишите себя.— Не понимаю. Зачем?— Вы не хотите назваться. А я сомневаюсь, что вы тот человек, которого я знаю.В голосе моего собеседника появилась некоторая растерянность.— Ну, рост метр семьдесят шесть. Телосложение среднее. Особых примет нет.— Вы меня описываете или себя?— Господин Пастухов, вам двадцать девять лет, а мне сорок два!— Цвет волос?— Тёмные. Немного седые.— Мешки под глазами есть?— У кого?— У вас.— Да, есть.— Цвет лица желтоватый? Как газета, которая полежала на солнце?— Господин Пастухов, что это вы себе позволяете? — возмутился Таллин.— Ничего лишнего. Я всего лишь хотел убедиться, что вы — это вы.— Убедились?— Да. Это я понял. Не понял другого. С каких пор секретарь российского посольства выполняет указания Национально-патриотического союза Эстонии?— Послушайте, Пастухов. Вы не в том положении, чтобы так разговаривать. Поэтому не выкаблучивайтесь и делайте что сказано. Все объяснения вы получите в Таллине.— Если я вернусь в Таллин.— Вы вернётесь. Передайте трубку господину Янсену.После короткого разговора на эстонском Янсен убрал мобильник.— Ну? — спросил я. — Так в каком же я положении?— Вы и ваши друзья, — уточнил Янсен. Он допил джин, достал из кармана чёрный конверт и положил передо мной цветной снимок. — Вы знаете этих людей?На фото были два бравых молодых солдата в камуфляже с эмблемами спецподразделения «Эст». Один высокий, другой на полголовы ниже. Снимок был любительский — из тех, какие солдаты любят посылать своим девушкам. Низкого я сразу вспомнил, высокого не сразу, но тоже вспомнил. Но обнаруживать своё узнавание не спешил.— Я помогу вам вспомнить, — сказал Янсен. — Вот этот молодой человек — Валдис Тармисто, заместитель командира второго взвода третьей роты отдельного батальона спецподразделения «Эст». Второй, высокий, — Петер Раудсепп, рядовой этого же батальона. Этих солдат вы, господин Пастухов, и ваш друг Мухин в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое февраля обезоружили и раздели, отобрали у них одежду— их обмундирование. Я все правильно излагаю? Если я допущу ошибку, не стесняйтесь, поправьте.Я поправил:— Мы не отобрали у них одежду. Мы поменялись одеждой. За камуфляжку я отдал Валдису Тармисто приличный костюм и плащ от Хуго Босса. Очень хороший плащ. С погончиками. Так что ему не на что обижаться. А мой друг Мухин взял камуфляжку не у Петера, а совсем у другого солдата, помельче.— Допускаю. Вам лучше знать. Переодевшись в их камуфляж и вооружившись отобранными у них автоматами Калашникова, вы напали на караул, охранявший гарнизон спецподразделения «Эст», и под угрозой оружия освободили с гауптвахты вашего друга Злотникова. А затем заминировали съёмочную площадку и взорвали четыре немецких танка Т-VI и артиллерийские орудия. Не нужно ничего говорить, господин Пастухов. Я уже понял, что вы не любите врать. А я не люблю, когда врут мне. А теперь посмотрите на эти фотографии.Он достал из конверта ещё четыре цветных снимка, сделанных ночью со вспышкой и при свете фар полицейских машин. Такие снимки обычно вклеивают в уголовные дела и показывают по телевизору в передачах типа «Петровка, 38». На них были эти же два солдата. Оба в штатском. На одном из них мой плащ от Хуго Босса. Петер Раудсепп был убит двумя выстрелами в грудь. Валдис Тармисто лежал ничком, вывернув голову набок. Асфальт под ним был залит кровищей.— Не хотите спросить, что с ними случилось? — поинтересовался Янсен.— Вижу.Но он все-таки объяснил:— Петер Раудсепп был убит двумя выстрелами в грудь. В упор. Валдис Тармисто получил три смертельных ранения в живот. Тоже в упор.— Когда это случилось?— В ночь с четвёртого на пятое марта. Убиты они были примерно в полночь, а обнаружены в половине пятого утра. На снимках стоит время. Они возвращались из Тарту в свою часть после увольнения. На последний автобус опоздали, сели в частную машину — серую «тойоту-короллу». Её номер запомнил заправщик на автостанции. Следы этой машины были обнаружены возле места преступления.— Вы хотите обвинить в этом нас?— Нет, этого я не хочу.— Тогда зачем вы мне все это рассказываете?— Объясню, — пообещал Янсен. — Но начну с другого. Кому и для чего понадобилось убивать этих солдат? У вас есть какие-нибудь соображения?— Никаких.— А у меня есть. И у следователей генеральной прокуратуры тоже есть. Так вот, эти солдаты уверенно опознали вас, господин Пастухов, и ваших друзей Злотникова и Мухина. Всех вас опознали бы и солдаты из караула, которых вы разоружили, когда вызволяли с гауптвахты вашего друга Злотникова. Но нападение на гауптвахту — не то преступление, следы которого нужно заметать таким способом. А вот взрыв на съёмочной площадке — это куда серьёзней. Это террористический акт, господин Пастухов. За него можно получить пожизненное заключение. Валдис Тармисто и Петер Раудсепп видели, как Мухин и Злотников выносили из штабного блиндажа ящик с взрывателями. И здесь уже просматривается очень серьёзный мотив.— Вы сказали, что их убили в ночь с четвёртого на пятое марта. Мы не могли бы этого сделать чисто физически. Потому что второго марта мы уже были в Аугсбурге, в ночь с третьего на четвёртое присутствовали на процедуре эксгумации, а весь вчерашний день ждали вас. Это может подтвердить хозяин отеля.— Я не утверждаю, что это сделали вы. Я скажу, кто это сделал. — Янсен извлёк из конверта ещё один снимок. — Вот этот человек. Только не говорите, что вы его не знаете.Я его знал.Это был Боцман.Он был сфотографирован на фоне какой-то бревенчатой стены. Голова перебинтована, руки в наручниках, крупный фингал под глазом. Брюки без пуговиц и ремня, ботинки без шнурков. Трехдневная щетина. Взгляд исподлобья. Нехороший взгляд.— Бывший старший лейтенант спецназа, а ныне совладелец московского детективно-охранного агентства «МХ плюс» Дмитрий Хохлов по прозвищу Боцман,— отрекомендовал его Янсен. — Ваш друг, господин Пастухов.— Почему у него перевязана голова?— Он оказал сопротивление при аресте. Кстати, почему он Боцман?— Он начинал службу в морской пехоте.— Понятно. Вот он-то и убрал опасных свидетелей. По вашему приказу.— Это он вам сказал? Или сами придумали?— Нет, не он. Он молчит. Но заговорит. Есть много способов развязывать человеку язык. И вы, господин Пастухов, знаете их не хуже меня. Я вижу, у вас есть много вопросов. Я отвечу на них. Боцман страховал вашу группу со стороны. Должен признаться, умело. Но мои люди все-таки его засекли. Он ездил на серой «тойоте-королле», которую купил в Таллине по доверенности. На той самой «тойоте», на которой уехали из Тарту Валдис Тармисто и Петер Раудсепп. Отпечатки протекторов этой машины были обнаружены возле места убийства. Мы не хотели арестовывать вас, пока не убедимся в вашей причастности к взрыву. Чтобы опознать всех вас, мы привезли этих солдат в Таллин и показали им вас издали. Вероятно, Боцман засёк этот момент. И доложил вам. Ваше решение было вполне предсказуемым и по-своему логичным. Алиби образовалось само собой: вы улетели в Германию. А Боцман выполнил ваш приказ.И если бы мы не знали, что он связан с вами, это убийство так и осталось бы нераскрытым. Неплохо придумано, господин Пастухов. Чистая работа. Но не очень. А почему? Потому что он не избавился от пистолета. Он не мог его выбросить, потому что его нужно было вернуть. А теперь догадайтесь, о каком пистолете я говорю.Я уже догадался, но не стал лишать его удовольствия сказать самому. И он сказал:— Да, господин Пастухов. Я говорю о пистолете Макарова, который вы получили для охраны вашего подопечного Томаса Ребане. Вы скажете, что оставили его в сейфе гостиницы «Виру» перед вылетом в Аугсбург вместе с пистолетами Злотникова и Мухина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48