— Всё отменяется, — сказал он, плюхаясь на кровать.
— Отменяется?
— Я имею в виду план с умыканием повара. Дживз говорит, он беседовал с Анатолем вчера вечером, и Анатоль отказался от нас уйти.
— Надеюсь, у тёти Делии хватило ума предложить ему больше, чем он получает у вас?
— Она была готова заплатить сколько угодно, но тем не менее он не согласился. Понимаешь, выяснилось, что Анатоль влюблён в нашу служанку.
— У вас нет служанки.
— У нас есть служанка.
— Я никогда её не видел. Позавчера вечером нам прислуживал за столом какой-то тип, смахивающий на провинциального гробовщика.
— Это местный зеленщик, который помогает нам от случая к случаю. Служанка сейчас в отпуске, вернее, была в отпуске до вчерашнего дня. Она вернулась за десять минут до того, как пришёл Дживз, и, насколько я понял, Анатоль так обрадовался, увидев её после долгой разлуки, что не расстался бы с ней, предложи ему станок для печатания денег.
— Но послушай, Бинго, — сказал я, — всё это ерунда. Решение очевидно. Я удивлен, что малый с мозгами Дживза так опростоволосился. Тётя Делия должна нанять служанку вместе с Анатолем, и дело с концом.
— Естественно, я об этом тоже подумал.
— Могу поспорить, что врёшь.
— Нет, не вру.
— Тогда в чём проблема?
— К сожалению, это невозможно. Если твоя тётя наймёт нашу служанку, ей придётся уволить свою, верно?
— Ну и что?
— Если она уволит свою служанку, от неё уйдёт шофёр. Он в неё влюблён.
— В мою тётю?
— Нет, в служанку. А насколько я понял, это единственный шофёр, с которым может ездить твой дядя Джордж, потому что все остальные водят машину неаккуратно.
Я сдался. Я никогда не подозревал, что жизнь низших классов общества так сильно зависит от того, что современные ученые называют сексуальными комплексами. Слуги и служанки, казалось, объединялись в пары, подобно актёрам на сцене в музыкальной комедии.
— Ох! — сказал я. — Значит, нас связали по рукам и ногам. Похоже, статья всё-таки выйдет, что?
— Нет, не выйдет.
— У Дживза возникла ещё одна идея?
— Нет, зато у меня появился план. — Бинго наклонился ко мне и нежно потрепал меня по колену. — Послушай, Берти, — сказал он. — Мы с тобой вместе учились в школе. Ты помнишь?
— Да, но…
— И ты всегда выручишь друга, если потребуется. Это всем известно, правда?
— Да, но я…
— Ты в лепёшку расшибёшься, чтобы помочь другу. Конечно, расшибёшься. — Он презрительно усмехнулся. — Можно подумать, я в этом хоть на секунду сомневался! Ты никогда не бросишь старого школьного друга в беде. Только не ты. Только не Берти Вустер. Нет, только не он!
— Да, но я хотел бы знать, о каком плане идёт речь.
Бинго нежно помассировал мне плечо.
— Задача как раз по тебе, Берти, ты справишься с ней в два счёта. К слову, ты уже проделал нечто подобное, когда стянул рукопись своего дядюшки в Изби. Я внезапно вспомнил, как ты мне об этом рассказывал, и…
— Эй! Послушай!
— Я всё устроил, Берти. Тебе не о чем беспокоиться. Абсолютно не о чем. Теперь я понимаю, какую мы сделали ошибку, решив идти ненадёжным окольным путем, который предложил Дживз. Куда лучше действовать напрямик, без всяких там экивоков. Поэтому…
— Да, но послушай…
— Поэтому сегодня я иду с Рози на дневной спектакль. Я оставлю окно её кабинета открытым. Пока нас не будет дома, ты заберёшься внутрь, стащишь бобину с плёнкой и спокойно уйдёшь. До смешного просто.
— Да, но…
— Я знаю, что ты хочешь спросить, — заявил Бинго, поднимая руку. — Где находится плёнка, верно? Можешь не беспокоиться. Тебе не придётся её искать. Совсем не придётся. Она лежит в левом верхнем ящике письменного стола. Ящик не будет заперт, потому что машинистка Рози должна прийти в четыре часа, чтобы перепечатать статью.
— А теперь послушай, Бинго, — твёрдо сказал я. — Я, конечно, очень тебе сочувствую, и всё такое, но я категорически отказываюсь становиться грабителем.
— Но, прах побери, я прошу тебя сделать не более того, что ты сделал в Изби!
— Ничего подобного. Я жил в Изби. Мне только и пришлось, что забрать бандероль со стола в холле. Я не залезал в чужой дом. Прости, но я не стану грабить твой дурацкий кабинет ни за какие коврижки!
Он посмотрел на меня удивлённо и обиженно.
— Неужели это говорит Берти Вустер?
— Вот именно!
— Но, Берти, разве ты забыл, что мы вместе учились в школе?
— Наплевать.
— В школе, Берти. В доброй, старой школе.
— Наплевать. Я не…
— Берти!
— Я не буду…
— Берти!
— Нет!
— Берти!
— Ох, ну ладно, — сдался я.
— Вот теперь, — торжественно провозгласил малыш Бинго, нежно потрепав меня по плечу, — я слышу Бертрама Вустера!

* * *
Не знаю, приходило ли вам когда-нибудь в голову, что сообщения о кражах с взломом должны действовать на людей толковых успокаивающе. Я имею в виду, конечно, если они заботятся о престиже Великобритании и всё такое. Я хочу сказать, не может быть немощной нация, чьи сыны не останавливаются даже перед кражами со взломом, потому что по собственному опыту знаю: для такой работы нужны железные нервы. Мне кажется, я ходил перед домом Литтлов не менее получаса, прежде чем рискнул юркнуть в калитку и пулей пронестись по саду; после чего я минут десять стоял, прижавшись к стене и недоумевая, почему не слышны полицейские свистки.
В конце концов мне удалось немного успокоиться, и я взялся за дело. Кабинет находился на первом этаже; и, самое главное, большое удобное окно было распахнуто настежь. Я опёрся коленом о подоконник, подтянул вторую ногу, ободрав дюйм кожи на щиколотке, и запрыгнул внутрь. Надеюсь, мне не надо объяснять, что я при этом чувствовал.
Некоторое время я стоял, не шевелясь. Вроде бы всё было тихо. Я остался один на всём белом свете.
Поймите правильно, у меня действительно возникло такое ощущение, причём, должен вам сказать, довольно неприятное. Вы ведь наверняка знаете, как это бывает. Часы медленно тикали на каминной полке, и от равномерного звука мурашки побежали у меня по спине. А над часами висел огромный портрет старика, смотревшего на меня с неприязнью и подозрением. Наверное, это был чей-то дедушка, вот только не уверен, Бинго или Рози. Но кроме дедушки он никем не мог быть, разве что прадедушкой. Стоячий воротничок, казалось, впился в его шею, потому что он откинул подбородок и смотрел на меня вдоль собственного носа, словно хотел сказать: «Ты заставил меня нацепить эту чёртову удавку!»
Итак, до письменного стола было всего несколько шагов, которые мне предстояло сделать по пушистому коричневому ковру; поэтому, призвав на помощь всю силу воли Вустеров и избегая стариковского взгляда, я пошёл вперёд. И в эту минуту передний угол ковра внезапно отделился от остальной его части и чихнул.
Знаете, чтобы повести себя в подобном случае с достоинством, надо быть одним из мужественных, немногословных, флегматичных парней, которые всегда готовы ко всяким неожиданностям. Подобный парень, мне кажется, просто поднял бы бровь, глядя на ковёр, и сказал бы сам себе: «Ах, пекинка! Неплохая собачка!», а затем наверняка наладил бы с ней отношения, чтобы добиться от неё сочувствия и моральной поддержки. Должно быть, я принадлежу к поколению нервных молодых людей, о которых так много пишут в газетах, потому что, как выяснилось через секунду, я не был мужественным флегматиком. К сожалению, безмолвным я тоже не был. Обуреваемый вполне понятными чувствами, я завопил как резаный и отпрыгнул в сторону фута на четыре, после чего мне показалось, что в комнате разорвалась бомба.
Зачем писательнице нужен в кабинете столик, на котором стоят ваза, две фотографии под стеклом, блюдце, лаковая шкатулка и горшочек с ароматичной жидкостью из цветочных лепестков, этого я не знаю; но он там стоял, и я сбил его правым бедром, откинув к стене. На мгновение мне показалось, что весь мир состоит из осколков стекла и фарфора. Несколько лет назад, когда я умотал в Америку, чтобы не встречаться с тётей Агатой, которая имела на меня зуб, я, помнится, посетил Ниагарский водопад. Так вот, шума от него было столько же, сколько от упавшего столика, а может, чуть-чуть поменьше.
И в ту же самую секунду собака залаяла. Она была маленькой собачкой, и, по идее, должна была издавать звуки не громче, чем грифель, шуршащий по бумаге, но, поверьте мне на слово, эта пекинка мало чем отличалась от волка. Она попятилась, прижавшись к стене, выкатила глаза, задрала голову и начала реветь, как пароходный гудок.
Знаете, я умею признавать себя побеждённым. Мне было жалко Бинго и не хотелось его подводить, но я чувствовал, что пришла пора улепётывать. «Отступай, Бертрам», — сказал мне внутренний голос. Я бросился к окну и в два счёта спустился в сад.
На тропинке, словно я назначил им здесь свидание, меня ждали полицейский и служанка. Момент был крайне неприятный.
— О, э-э-э, здравствуйте! — сказал я.
Какое— то время они задумчиво на меня смотрели.
— Я ведь говорила вам, что там кто-то есть, — сказала служанка.
Полисмен оглядел меня с ног до головы.
— Что всё это значит? — спросил он.
Я улыбнулся ему своей ангельской улыбкой.
— Понимаете, мне трудно объяснить.
— Понимаю! — сказал полисмен.
— Я, э-э-э, просто зашёл в гости, знаете ли. Старый друг семьи, и всё такое.
— Как вы попали в дом?
— Залез в окно. Сами понимаете, как старый друг семьи, и вообще.
— Вот как? Вы старый друг семьи?
— О, конечно. Конечно. Очень старый. Я старый друг. Да, старый-престарый друг семьи.
— Я никогда в жизни его не видела, — заявила служанка.

* * *
Я неприязненно уставился на девицу. Как она могла вдохновить кого-то на любовь к себе, пусть даже французского повара, было выше моего понимания! Нет, я не назвал бы её уродиной, поймите меня правильно. Вовсе нет. Быть может, встреться я с ней в иной обстановке и при других обстоятельствах, она показалась бы мне хорошенькой. Но сейчас я был убеждён, что в жизни не встречал более неприятной женщины.
— Да, — сказал я. — Вы никогда меня не видали. Но я старый друг семьи.
— Тогда почему вы не позвонили в дверь?
— Я никого не хотел беспокоить.
— Мне платят за то, чтобы я открывала входную дверь, и это не может меня беспокоить, — заявила служанка, демонстрируя свою добродетель, и без всякой причины повторила. — Я никогда в жизни его не видела.
Ужасная девица.
Внезапно меня осенило.
— Вот что, — сказал я, — гробовщик может подтвердить, что он меня знает.
— Какой гробовщик?
— Деятель, который прислуживал за столом два дня назад, когда я здесь обедал.
— Шестнадцатого числа сего месяца, — сказал полисмен, глядя на служанку,
— гробовщик прислуживал у вас за столом во время обеда?
— Конечно, нет!
— По крайней мере он сильно смахивал на… разрази меня гром, вспомнил! Это был зеленщик.
— Шестнадцатого числа сего месяца, — забубнил полисмен (чванливый осёл),
— зеленщик…
— Да, прислуживал, — перебила его служанка. Вид у неё был недовольный и растерянный, как у тигрицы, которая неожиданно поняла, что добычу увели у неё из-под носа. Затем она просияла: — Этот парень запросто мог узнать о зеленщике от соседей.
Не девица, а кобра какая-то.
— Как вас зовут? — спросил полисмен.
— Видите ли, вы не будете, так сказать, против, если я не назову вам своего имени, потому что…
— Дело ваше. Вам придётся назвать его мировому судье.
— Ох, нет, знаете ли, будь оно неладно!
— Пройдёмте со мной.
— Но послушайте, правда, я ведь старый друг семьи, и всё такое. Убей меня бог, вспомнил! В гостиной есть моя фотография. Вот, теперь сами убедитесь!
— Да, если она там есть.
— Я никогда её там не видела, — заявила служанка.
Я определённо возненавидел эту девицу.
— Вы бы её видели, если бы добросовестно вытирали пыль, — сурово сказал я. Мне хотелось её как следует проучить, разрази меня гром!
— В обязанности служанки не входит вытирать пыль в гостиной. — Она высокомерно фыркнула.
— Да, — с горечью сказал я, — наверное, в обязанности служанки входит всюду рыскать, за всеми подглядывать, совать свой нос куда не надо и вообще, э-э-э, терять время, прохлаждаясь в саду с полисменами, вместо того чтобы заниматься своими делами.
— В обязанности служанки входит открывать входную дверь посетителям. Тем, которые не лазят в окна.
Я почувствовал, что проигрываю спор, и решил её умиротворить.
— Дорогуша, — сказал я, — давайте не будем опускаться до вульгарной ссоры. Я лишь пытаюсь вам втолковать, что в гостиной имеется моя фотография, и хотя я не знаю, кто стирает с неё пыль, она, надеюсь, докажет всем и каждому, что я являюсь старым другом семьи. Вы согласны, сержант?
— Да, если она там имеется.
— Конечно, имеется. Можете не сомневаться, что имеется.
— Что ж, пойдём посмотрим.
— Вот это по-мужски, дорогой мой полисмен, — одобрительно сказал я.

* * *
Гостиная находилась на первом этаже, а моя фотография стояла на столике у камина. Только, надеюсь, вы поймёте меня правильно, её там не было. Я хочу сказать, камин стоял на месте, и столик стоял на месте, но моей фотографии и след простыл. Фотография Бинго — да. Фотография его дяди, лорда Биттлхэма, — вне всяких сомнений. Фотография миссис Бинго, три четверти, с нежной улыбкой на устах, — безусловно. Но фотография, хотя бы отдалённо напоминающая Бертрама Вустера, — нет и ещё раз нет.
— Хо-хо! — сказал полисмен.
— Но я видел её здесь два дня назад, разрази меня гром!
— Хо-хо, — повторил полисмен, словно пьяный запевала в комической опере.
— Хо-хо!
— Кто вытирает здесь пыль? — спросил я, поворачиваясь к служанке.
— Только не я.
— Я не говорил, что вы её вытираете. Я спросил, кто это делает.
— Естественно, горничная. Мэри.
— Вот именно. Так я и думал. Так я и предполагал. Мэри, сержант, печально известна всему Лондону как разбивальщица номер один. Она колотит всё подряд направо и налево. На неё все жалуются. Наверняка она разбила стекло на моей фотографии и, не желая честно, по-мужски в этом признаться, куда-нибудь её засунула.
— Хо-хо! — сказал полисмен, видимо всё ещё изображая из себя пьяного запевалу.
— Спросите её. Сходите к ней и спросите.
— Пусть она сходит, — сказал полисмен, кивая служанке, — если вам от этого полегчает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28