— Он думает, это самозванец.
— Почему?
— Не знаю. Да что там, сошел с ума. Сижу на террасе, он меня зовет, я иду, он спрашивает про Мартышку. Давно мы знакомы? Давно. Уверен я, что это тот самый человек? Я-то уверен, а дядя не верит мне. Поехал за фотографией.
Лорд Икенхем покачал головой.
— И зря. Изысканный, тонкий любитель красоты не держит таких фотографий. Венеру — пожалуйста. Да, Билл Окшот, вы правы, Балбес спятил. Видимо, с ним был солнечный удар, когда он держал в страхе Африку. Не удивляюсь, что вы огорчены. Советую спрятать ножи, таблетки и бритвы. А в остальном все хорошо?
Билл засмеялся глухим, безрадостным смехом.
— Вы уж скажете! Да я бы пел, как жаворонок, если б все было хорошо.
— Что же еще случилось, о жертва рока?
Билл ответил не сразу, он дрожал.
— Я видел, — сказал он наконец, — как Мартышка целует служанку.
Лорд Икенхем его не понял:
— А что такого?
— Как — что? Он обручен с моей кузиной.
Лицо у графа прояснилось.
— А, так, так, так!.. Вы печетесь о ее счастье. Дорогой мой, не беспокойтесь, у Мартышки это рефлекс. Мы с вами заплачем или сочиним стишок, а он целует служанку. Автоматическое действие.
Билл хмыкнул.
— Уверяю вас, — сказал граф. — Посмотрите в учебниках. Как же это? Комплекс горничной? Нет, забыл. Но уж все прочее — в порядке?
— Если бы!
— Значит, нет. Что же еще случилось?
— Младенцы.
— Простите?
— Конкурс детской красоты.
— Разве вы — счастливый отец? — осторожно спросил лорд Икенхем.
— Я — несчастный судья.
— Не говорите загадками, Билл Окшот. Кого вы судите?
— Младенцев.
— Почему?
— У них конкурс.
— Объяснитесь, — сказал лорд Икенхем. — Помните, я здесь — пришелец.
Пока Билл рассказывал о мести сэра Эйлмера, граф сочувственно кивал.
— Ужасно, — подытожил он. — А чего же еще и ждать? Губернаторы — страшные люди. Разят, как молния. В общем, вы влипли.
— Если кого-нибудь не найду. А вы не хотите?
Граф покачал головой:
— Я бы рад, но Балбес не согласится. Как-никак я шесть раз дал ему по задней части битой для крикета.
— Да он забыл!
— Так скоро?
— Сорок лет прошло!
— Сорок два. Но вы недооцениваете силу моего удара.
— Ну, предположим, не забыл. Посмеетесь вместе.
— Я не согласен с вами, Билл Окшот. Не вам считать Балбеса образцом кротости. Разве он не рычит, разве не приносит кровавых жертв? Рычит и приносит, А тут — забыть, мало того — простить!
— Давайте проверим.
— Ни в коем случае. Выгонит из дома, кстати — вашего. А если не выгонит? Придется с ним дружить до самой смерти. Ездить друг к другу, посылать подарки… У-ф-ф! Нет, даже ради вас я на это не пойду. Вы сказали: «Черт»?
— Сказал.
— Так я и думал. Больно слышать такие слова.
Они помолчали. Билл печально смотрел на прохожую гусеницу.
— Мне конец, — выговорил он.
— Почему? Есть же у вас друзья.
— Здесь — нету. Да и вообще, я их давно не видел. Связаться я могу только с Планком.
— А кто это? Помню, помню! Начальник экспедиции.
— Да. Майор Брабазон-Планк.
— Брабазон? Поразительно! У нас был такой мальчик, он мне должен два шиллинга. Ваш начальник похож на грушу?
— Да.
— Практически — один зад?
— Да.
— Он. Мы его так и звали, Зад. Просто удивительно! Кого вы ни вспомните, я с ним учился. Свяжитесь с Задом.
— Нельзя. Он боится детей.
— Да? Известный комплекс, посмотрите в любом учебнике.
— Он всю дорогу мучился. Надо навестить сестер, а у них — дети. Нет, Планк не годится.
— Что ж, — сказал лорд. — значит, остаюсь я.
Билл перевел взгляд с гусеницы на графа.
— А? — осведомился он.
— За неимением лучшего, — пояснил тот, — придется довольствоваться мной. Буду судить младенцев.
— Вы же говорили, это невозможно.
— Говорил?
— Да. Только что.
— А, ясно! Вы меня не поняли. Я говорил, что деликатный человек не придет к тому, кого оскорбил. Но он и не придет. Придет другой.
— Э?
— Что вы удивляетесь? Все очень просто. Я войду в этот дом инкогнито.
— Назоветесь чужим именем?
— Правильно. Я вообще не люблю действовать под своим. Как-то скучно.
Билл смотрел на него, обретая все большее сходство с задремавшей рыбой.
— Вы назоветесь как-то еще? — уточнил он.
— Совершенно верно.
— А…
— Никаких «а».
— Вы запутаетесь.
Лорд Икенхем весело рассмеялся.
— Дорогой мой, — сказал он, — не так давно в предместье Митчинг-Хилл я с полным успехом сыграл не только специалиста по птичьим когтям, но и мистера Роддиса, арендующего коттедж «Кедры», и мистера Булстрода, жителя тех же мест. До сих пор себе не прощу, что не сыграл попугая, он бы мне очень удался. Нет, я не запутаюсь. Введите меня в дом, о прочем не беспокойтесь.
На сей раз Билл понял все, но лучше ему не стало, словно он случайно схватил тигра за хвост.
— Дядя догадается, — предположил он.
— Вы его боитесь?
— Да. Очень.
— Больше, чем младенцев?
Билл окончательно растерялся.
— Что же вы собираетесь делать? — спросил он. — Назоветесь Джонсом или Робинсоном?
— Нет, не Робинсоном. Сейчас это не годится. Судья такого конкурса — это вам не кот начхал. Я буду Брабазоном-Планком. Приятно сыграть старого Зада, и сюжет прекрасный. Ваш бывший начальник путешествует по Англии, вы его случайно встретили и. конечно, пригласили. Он же, услышав о конкурсе, просил о великой чести. Дело в том, что он без памяти любит детей. Нет, Билл Окшот, Балбесу не выкрутиться. Планк — не кто-нибудь, Планк — знаменитость. Если вы спросите, что я думаю об этом замысле, я вам отвечу, что он — идеален.
Рыбьи глаза страдальца немного посветлели. Конечно, он боялся, как бы его благодетель чего-нибудь не натворил, но еще больше боялся он остаться без помощи. Когда преподобный Обри Другг увидел сорока трех матрон с сорока тремя на редкость мерзкими младенцами, он побледнел, хотя не ведал страха и мог усмирить даже ревностных прихожанок.
— Ладно! — воскликнул Билл. — Пошли. А вообще-то здорово.
— Пошли, — согласился граф. — Возьмите чемодан.
Когда они подходили к воротам (граф — задумчиво, Билл — оживленно), они услышали шум машины. Билл оглянулся и стал буро-лиловым.
— Это дядя, — сказал он. — Может, мы…
— Стыдитесь, Билл Окшот, — прервал его лорд Икенхем, всегда готовый подбодрить в час опасности. — Это — слабость. Лучше крикнем ему: «Э-э-э-э-эй!»
3 Сэр Эйлмер провел в Икенхеме четыре минуты, и каждая из них была ему неприятна. Иногда говорят, что человек побывал в огненной печи. Здесь уместней сказать, что он побывал в морозильнике.
Если вы хотите, чтобы дворецкий позволил вам искать фотографии в незнакомом доме, вы непременно сочтете его холодноватым; а Коггз и сам по себе был холоднее среднего. Этот солидный мажордом, похожий отчасти на луну, отчасти на треску, глядел прямо в душу. А всякий, кому глядела в душу треска, останется недоволен.
Коггз не заподозрил пришельца в интересе к ложкам, но как бы и заподозрил. Промолвив: «Нет, сэр, не могу», он отступил в темноту дома и захлопнул дверь. Когда мы говорим «захлопнул», мы имеем в виду, что она хлопнула, едва не прищемив баронету усы.
Вынести это нелегко, если ты привык к повиновению: и мы не удивимся, что сэр Эйлмер не обрадовался крику «Э-э-э-э-эй!». Если бы в эти мгновения его увидел туземный вождь, он бы воззвал к своему божеству и полез на дерево.
Лорд Икенхем был покрепче вождя. Он вышел на дорогу и воскликнул:
— Балбес!
Сэр Эйлмер больше удивился забытому прозвищу, чем тому странному факту, что кто-то встал перед машиной. Он затормозил, приник к ветровому стеклу, но не узнал незнакомца, хотя понял, что перед ним — школьный товарищ, и пожалел, что не решится его переехать.
Собственно, он и не смог бы, ибо таинственный друг детства стал одной ногой на подножку и приветливо похлопал его по плечу.
— Балбес, — с мягким укором сказал он, — ты меня совсем забыл.
Сэр Эйлмер спорить не стал, мучительно гадая, кто же перед ним.
— Да, — сказал незнакомец, — быстротечна юная дружба. Что ж, помогу тебе. Я — Планк.
— Планк?
— Брабазон-Планк, — вмешался Билл, ободренный тем изяществом, с каким вел беседу его сообщник. — Начальник нашей экспедиции.
— Не верь ему, Балбес, — возразил пятый граф. — Номинально — да, это так. Но истинный начальник — он сам, Билл Окшот. Душа экспедиции! Кто отдавал больным свою долю воды, презирал кайманов, подбодрял собратьев, когда они страдали, что не переоделись к обеду? Стальной Билл. Можешь гордиться племянником.
— Планк? — задумчиво произнес сэр Эйлмер. — Ерунда!
— Почему?
— У него огромный зад.
— А, понимаю! Да, помню, был какой-то зад. Но я принимал «Грацию». Попробуй, а? Не помешало бы.
Сэр Эйлмер хрюкнул, и не слишком приветливо. Ему не хотелось вспоминать прекраснозадого Планка.
— В жизни бы не узнал!
— И я бы тебя не узнал, если бы не Билл Окшот. Вот, например, были у тебя усы?
— А что ты тут делаешь? — осведомился сэр Эйлмер.
— Путешествую.
— Вот что! Ну, бог в помощь. До свидания.
Лорд Икенхем мягко улыбнулся.
— Не беспокойся, — сказал он, — я у тебя погощу.
— Что?
— Билл Окшот уговорил. Я все не решался, но тут обнаружилось, что у вас будет конкурс детской красоты. Да я бы ради него прошел пятьдесят миль! Шестьдесят. Чего там, все сто. Буду судьей.
Сэр Эйлмер поджался, словно тигр, у которого из-под носа утащили индийского крестьянина. Лицо его, и так малиновое, налилось царственным пурпуром.
— Судьей?!
— Да. А что?
— Я не позволю!
Лорд Икенхем умел быть и твердым.
— Балбес, — сказал он, — тебе предстоят выборы. Я мог бы на них повлиять, разоблачив две-три тайны. Тебе будет неприятно, если возвышенные души станут спрашивать о том и о сем. Значит, судьей буду я.
Сэр Эйлмер мрачно молчал, шевеля адамовым яблоком, словно проглотил что-то твердое, с шипами. Он метал грозные взгляды, но это не помогало. Он жевал усы, тоже без толку.
— Хорошо, — сказал он так, будто этот ответ вытащил щипцами дантист, и покосился на Билла. Тот вздрогнул.
— Ну, вот, — успокоился граф. — Теперь пойдем смотреть молочную ферму.
— Какие еще фермы?
— Как, у тебя их нет? Ну, конюшню.
— Не держу лошадей.
— Странно. А я-то думал, что наши землевладельцы подразделяются на два вида: одни тащат гостей смотреть конюшню, другие — ферму. Есть небольшой подвид, те смотрят бегонии. Что ж, пойду в кабачок, у меня там дела. А потом
— к тебе. Не буду тебя задерживать, ты ведь спешишь отвести мне лучшую комнату. Вы идете со мной, Билл Окшот?
— Я лучше тут покурю.
— Как хотите. До скорой встречи.
И граф упругим, легким шагом направился к «Бычьей голове». Что-что, а кружку пива он заслужил, распространять сладость и свет — нелегкое дело. Позвонив домой и побеседовав с Салли, он уселся за столик, но тут дверь распахнулась, и в ней появился Билл.
Наметанный глаз лорда Икенхема определил с ходу, что он неспокоен. Волосы стояли дыбом, словно он прочесал их пятерней, взгляд стал затравленным. Как и другие его сверстники, Билл всячески стремился вести себя в тяжкую минуту не хуже, чем индеец на костре, но это ему не удалось.
— А, Билл Окшот! — приветливо воскликнул граф. — Прошу, прошу. Я вот наслаждаюсь заслуженным пивом. Слово «заслуженным» подчеркнуто. Видели вы таких растерянных губернаторов? Я — не видел, и никто не видел. Однако вы взволнованы. Выпейте пива, помогает.
Граф пошел к стойке, потолковал с пышной блондинкой и принес две пенящиеся кружки.
— Прелестная девушка, — с отеческой нежностью сказал он. — Беседуем о Бразилии. Пейте, Билл Окшот, а потом говорите, что с вами.
Билл, охвативший голову руками, опустил одну руку и взял кружку.
— Вы не можете, — сказал он, — выдавать себя за Планка.
— Вот как? — Лорд Икенхем поднял брови. — Странные слова. Разве наши предки говорили «не можем», когда шли на неверных? Вообще-то говорили, возьмем хоть реляции Львиного Сердца, так что замнем. Но почему я не могу выдавать себя за Планка?
— Не можете, и все. Знаете, что случилось?
— Конечно, нет. Откройте мне это.
— Дядя Эйлмер уехал, я остался с чемоданом…
— Как невежливо!
— Я кричал «Эй!», чемодан тяжелый, но он не остановился. Ну, я пошел, а тут едет Поттер на велосипеде.
— Кто такой Поттер?
— Наш полицейский.
— А, да! Мартышка говорил. Ревностный служака.
— Я говорю: «Поттер», он говорит: «Сэр?», я говорю: «Спешите?», он говорит: «Нет», я говорю: «Тогда подвезите чемодан», а он говорит: «Хорошо».
— Какой диалог! — восхитился лорд Икенхем. — Пьесы не пишете?
— Нет.
— Жаль. Очень выгодно. Но я вас прервал. Поттер говорит: «Хорошо». Что же было дальше?
— Я говорю: «Это чемодан Брабазона-Планка, он к нам приехал». А Поттер… Еще пива можно?
— Он пил пиво?
— Это я спрашиваю. Легче будет рассказывать.
Лорд Икенхем опять потолковал с блондинкой.
— Итак, — напомнил он, вернувшись, — вы сообщили Поттеру, что Брабазон-Планк приехал к вам погостить. А Поттер?..
Билл выпил всю кружку, поохал и проговорил с ледяным спокойствием:
— Поттер, чтоб его черти драли, сказал: «Майор Планк? Ой, а я его знаю. В крикет играли, сколько раз. Если можно, мистер Уильям, я попью чайку, а потом с ним поздороваюсь». Что нам делать?
Лорд Икенхем немного подумал.
— Вы обманули меня, Билл Окшот, — сказал он, — Только профессионал расскажет так живо. Этот Поттер просто дышит! Да, вы печатаетесь под псевдонимом. Вероятно, вы — кто-то из Ситуэллов. Но вернемся к делу. Оно усложнилось, но, если подумать, решить можно все. Вы не могли бы сказать, что имели в виду Смита или Начбулла Хьютсена?
— Не мог бы.
— Что ж, тогда я скажу, что он играл с моим братом.
— Думаете, он поверит? Вы сможете его убедить?
— Нет пределов тому, что я могу, если постараюсь. Идемте. Где он живет?
— Тут, за углом.
Кроме королевского герба и вывески «Полиция», ничто не свидетельствовало о том, что перед нами — оплот Закона. Как многие участки в английской деревне, этот размещался в веселом домике, крытом черепицей и окруженном небольшим садом, где мирно спал племянник Поттера, девятимесячный Бэзил. Подойдя к ограде, лорд Икенхем кинул взгляд на коляску.
— Он женат?
— Нет. Это — сын сестры. Они живут вместе. Ее муж — стюард на океанском корабле, его никогда нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18