душевые двери 70 см
Кого угодно! Если б кто тебя убил, я б того человека землю топтать точно не оставила.
– Так ты любишь меня?
– Ты и сам про то знаешь.
– Нет, не знаю, – вскрикнул Машков, упрямо тряхнув головой. – Откуда мне знать-то? Я ведь и не обнял тебя ни разу по-настоящему.
Марьянка повернулась к нему спиной.
– Пусть и медленно, но ты становишься человеком, – бросила она через плечо. – Вот только подумай, как нам любовь нашу и дальше скрывать! Ты ж не можешь валяться в постели с посыльным самого Ермака Тимофеевича! Да за такие дела мигом мы на плоту в мешках с песком окажемся…
Молча, с открытым от удивления ртом смотрел ей вслед Машков, чем-то в этот миг напоминая гигантскую лягушку.
Так пришла весна. Весна 1580 года. Проклюнулась молодая листва на деревьях, на полях еще стояла вода, земля с трудом оттаивала после почти бесконечной зимы. На Каме уже сновали лодки, а Строгановы готовились к торговле с Москвой…
Но не только к торговле.
Все по-прежнему мечтали о сказочной Мангазее, о походе, о богатствах для казачьей вольницы. Армия из тысячи человек ждала этого похода, затаив дыхание, армия, хорошо натасканная, беспрекословно подчиняющаяся Ермаку, отучившему еще с помощью нескольких казней буянить свое дикое «лыцарство».
– Так больше не пойдет, – не выдержал наконец в мае Ермак и все высказал Никите и Максиму Строгановым. Их дядька Симеон тихо умирал той зимой в монастыре на покаянии.
Таков уж был обычай у купчин: в конце дней своих, – а Строгановы его нутром чуяли, этот конец, – покидали они свои хоромы ради монастыря, жили там келейно, моля у Господа смирения и покорности. Так когда-то поступил Аника Строганов, мудрейший человек, который из простых купчиков сумел пробиться во всемогущие. Когда почувствовал он приближение костлявой с косой в руках, отбыл в монастырь Соловецкий и стал там «монахом Иоасафом».
– Точно, так не пойдет, Ермак Тимофеевич, – отозвался Никита Строганов. Его и самого все больше привлекала воинская наука; а вот Максим тянулся к торговому делу и увеличению богатства рода. – Ты абсолютно прав, но сам подумай: покорить Сибирь и уничтожить Кучумово войско пока еще сам царь не решался.
– Царь наш старый болтун, хоть и Грозный, – гордо вскинулся Ермак. – Он больше о своем бабье помышляет, а Сибирь на нас свалил.
– Но силы нашего воинства…
Ермак торопливо перебил Никиту:
– Один не знающий страха казак стоит сотни благоразумных! Нас же целая тысяча. Так разве у Кучума наберется сто тысяч воинов?
– Что ж, посмотрим, – Никита обошел вокруг широкого стола. Карта, нанесенная на огромный лист пергамента, покрывала всю столешницу: на ней была обозначена вся Пермская земля со всеми ее реками и холмами, горами и озерами, поселениями и укрепленными крепостцами, с дорогами и непролазными болотами.
– Ты пойми, мы ж волнуемся, Ермак, – примирительно произнес Максим Строганов, до сих пор молча вслушивавшийся в спор.
– Волнуетесь? Это с тысячей-то казаков волнуетесь? Чего ради?
– Вот здесь… – Никита Строганов ткнул указательным пальцем в какую-то маленькую точку на огромной карте. – Речонки Силва и Чусовая. На их берегах находятся знатные поселения, земля там хорошая, родит много, зверья там тоже немерено. Четыре дня назад сгорело там девять селищ укрепленных! Мурза Бегулай нагрянул с семью сотнями вогулов и остяков и все пожег.
– А кто такой Мурза Бегулай? – спокойно спросил Ермак.
– Да князек местный, до сих пор дань исправно платил и покорен был. И вот внезапно взбунтовался, царя московского признавать более не желает и будоражит только всех без дела.
Ермак криво усмехнулся.
– Да он для нас ровно подарок Божий! Никита, казаки покажут, что они под победой понимают!
– Умываю руки, – улыбнулся и Никита. – Если ты с победой вернешься, Ермак Тимофеевич, дорога на Сибирь свободна…
День 22 июля был пронизан солнцем и ярким светом. Земля блестела так, словно ее кто-то натер до сияния самоварного. Так и было, пока не появились казаки, поднимая страшное облако пыли. Сердце замирало при виде этой дикой, необузданной силы.
Встретились они у Силвы – маленькие, узкоглазые остяки и вогулы и «лыцари» Ермака, не пытавшиеся даже скрыть радости – наконец-то, снова в бой, братцы!
Они стояли друг напротив друга, две маленькие армии, мечтая лишь об уничтожении противника.
Мурза Бегулай вскинул руку к глазам. Солнце слепило, а так хотелось получше рассмотреть этих самых казаков… Для него они были всего лишь взгромоздившимся на коней мужичьем, строгановскими сподручными.
– Мы уничтожим их! – выкрикнул Мурза. – Вперед!
В тот же момент Ермак приказал изготовиться.
– Борька, скачи к третьей и четвертой сотням! Мы их, чертей, в кольцо возьмем! Казаки – вперед!
Дикий крик разорвал дремоту солнечного дня. Остяки и вогулы взвыли в ответ казакам. Марьянка дернула коня, в тот же миг увидев, как теряет самообладание Машков. Страх за Марьянку сводил его с ума, и он позабыл науку казачьей жизни. Вместо того чтобы оставаться подле Ермака, Иван поскакал вслед за Марьянкой.
А вокруг развевались на ветру конские гривы, неслись в атаку дико свистящие казаки, раздавался уже нестройный грохот кремневых ружей.
И без посылок «Борьки» казаки брали людей Мурзы в знаменитое кольцо. Гремели конские копыта по земле, вздымалась пыль, звенели сабли.
– Марьянка! – истошно кричал Машков, от страха позабыв об осторожности и выкрикивая вместе с девичьим именем все свое сердце. – Остановись!
– Иван! – пронзительно вскрикнула она. – Скачи ко мне!
У них были самые быстрые лошади в ватаге. И эти лошади сейчас несли их в самую гущу сражения.
Прямо на них в желтом облаке пыли летели, подобно орде обезьян, вогулы и остяки.
– Ты не должен умереть! – дико взвизгнула Марьянка. – Ваня, я люблю тебя!
А потом… Потом произошло страшное. Машкова выбросило из седла, он покатился по земле и замер, прикрыв голову руками и прекрасно зная, что вот сейчас его затопчут сотни лошадиных копыт. Но Машков уцелел. Чудом разве что. Откатила уже волна конная.
Иван сел, глянул на топтавшегося рядом коня, на Марьянку с кремневым пистолем в руках. Поднялся с трудом, опираясь на девушку.
– Я… я упал с лошади, – сплюнул он набившуюся в рот землю. – Я… впервые в жизни во время атаки упал с коня! Не понимаю…
– Чего уж тут понимать, столкнули тебя! – спокойно отозвалась Марьянка. Вогул, прорвавшийся из казачьего кольца, со страшным свистом летел на них. Марьянка вскинула пистоль и, почти не целясь, выстрелила, выбив маленького желтолицего вогула из седла. Машков выхватил у нее из рук пистоль.
– Столкнули? – переспросил он.
– Да! Я и толкнула тебя! Ты должен жить – и ты живешь! Я человека люблю, а не крест деревянный на маленьком холмике. Иван, я так счастлива, что у меня все получилось…
Девушка привстала на цыпочки и поцеловала его.
– Мне конец! – мрачно прошептал Иван. – Пресвятые угодники, я больше уж и не казак…
Маленькая армия Мурзы Бегулая, быстрые узкоглазые остяки и вогулы, были полностью уничтожены в том бою. Ермаковы казаки просто раздавили их. Сабли, ружья, дикий крик, – воистину они получали чисто дьявольское наслаждение, убивая.
Год их души постились в спокойствии, покрывались ржой, и не было ничего, кроме скучной подготовки к походу. И вот сейчас они счастливо пожинали кровавый урожай – так селяне на полях жнут пшеницу и рожь. Неслись крики: «Гой! Гой».
Такого боя люди Мурзы Бегулая еще и в глаза не видывали. Сопротивление поселян, застигнутых врасплох, казалось им чем-то смешным и нелепым. Дикие битвы с охраной торговых обозов Строгановых только слегка будоражили кровь. Но в том, что творилось сейчас, не было ничего человеческого. Нет, явно не из мира сего нагрянули на берега Силвы казаки! И был лишь один выход: бежать, и шут с ним, что назовут тебя трусом. Как же не бежать от сатаны и воинства его?
Войско Мурзы Бегулая дрогнуло и побежало. Казаки с улюлюканьем преследовали отступавших.
Машков и Марьянка вновь сидели в седлах, они тоже стреляли, тоже размахивали саблями. Машков все старался прикрыть собой Марьянку, и девушка успевала перезарядить пистоли и ружье, а затем палила из-за его плеча по врагам.
Каждый выстрел попадал в цель. После четвертого выстрела девушки Машков совершенно оглох. У картины уничтожения врага стерся звук. Не слышал он, что кричала Марьянка: «Я люблю тебя, старый дурень!». Понял только, что «старый», что «дурень» и с горечью подумал: «Господи, что я опять не так сделал?!»
К ним во всю мочь погонял коня Ермак.
– Войско без руководства! – проорал он. – Что вы тут топчитесь?
Машков не расслышал и глупо улыбнулся атаману. Он-то думал, что Ермак похвалил его за что-то. Вместо него ответила Марьянка:
– Мы тоже не по кустам прятались, в штаны от страха напустив. Мы боролись, как и ты! – она ткнула пистолем в лежавших кругом убитых и раненых. – Думаешь, они здесь по собственной воле разлеглись?
– Мой посыльный при мне должен быть! – продолжал распалять себя Ермак.
– Я не понял, мы что, врага в кольцо не взяли? – огрызнулась Марьянка.
– Я бы тебе другие приказы передать велел! Борька! – Ермак подъехал почти вплотную к провинившемуся «Борьке». – Али ты в мешок на реку захотел?
– Ивана из седла выбили! – спокойно отозвался «Борька». – Я ему помогал, а когда мы отбились от остяков, к тебе все равно не прорваться было. Или мне его оставить надо было без помощи? Вот какова твоя дружба хваленая, Ермак Тимофеевич!
Атаман в изумлении оглядывал огольца. Никто не отваживался даже разговаривать с ним в подобном тоне. Его слово было законом, возражений не принималось. Казачий царь и бог никогда бы не простил такого, а Ермак царствовал не хуже государя московского.
– Вели сбор играть! – сердито приказал Ермак. – А те, кто в живых из людей Мурзы этого остался, пусть бегут, да своим расскажут, что времена новые наступают. Мы этими временами распоряжаемся, правда, Борька?
– Может, и правда, – отозвалась Марьянка, повергая Ермака в еще большее удивление. – Но временам нынешним не только сильные, но и умные людишки надобны!
С этими словами «Борька» пустил лошадь в галоп. Ермак посмотрел ему вслед, покачал головой, а потом хлопнул все еще ухмыляющегося Машкова по широкому плечу.
– А оголец-то наш не дурак, – заметил атаман задумчиво. – Пример нам с него брать надобно, Ваня.
– Братец, не слышу я тебя! – пожаловался Машков, виновато улыбаясь. В голове стоял страшный шум, словно волны морские на берег гальку накатывали. Наверняка Ермак доброе что сказал, по плечу он просто так похлопывать не станет – Иван прекрасно знал повадки своего атамана.
– Да не гогочи ты так по-дурацки! – крикнул Ермак. – Как тебя угораздило с лошади-то свалиться?
– Да, да! – отозвался Машков, вновь ничего не поняв и оттого улыбаясь еще шире.
– Совсем дурак, да? – взревел Ермак уже сердито.
– Но я в самом деле ничего не слышу! – крикнул Машков еще громче. – Борька-зараза, из-за плеча моего стрелял, стрелял! Какие ж уши такое выдержат!
Ермак сплюнул в сердцах, обозвал Машкова законченным идиотом и, рванув коня, поскакал прочь.
Никита и Максим Строгановы поняли, первая проба ватаги в бою удалась, сила «лыцарства» проверена. Хорошо вооруженное воинство могло без страха идти за Каменный Пояс в легендарную Мангазею.
Все, кто хотя бы раз побывал на ее бескрайних просторах – охотники, бродячие монахи, – были собраны вместе. С их слов рисовались карты, точно отмечались большие реки Тобол и Иртыш, нежная Тура и каменистая Тунгуска. Выспрашивали о бескрайних лесах и болотах, о бобрах, соболях и лисах. Поговаривали о золотом песке в речушках… Нет, ну надо же, богатство прямо в песке валяется, а в руки его никто не берет!
Заполучить землю эту для православных на самом деле означало собрать неисчислимые богатства для царя в Москве, для Строгановых на Каме, для Ермака и его буйной ватаги… Задача-то, прости Господи, почти непосильная.
Даже старый лис Симеон Строганов вернулся на Каму из монастыря Соловецкого, так уж хотелось ему увидеть воплощение давней мечты. Богатейшими людьми в мире станут Строгановы, ежели удастся Ермаку поход сибирский.
Вечером посыльный из орелецкого кремля пришел звать Ермака Тимофеевича в гости.
– Со мной пойдете! – кивнул Ермак Машкову, Ивану Кольцо и «Борьке». – Да прикажите сотне у ворот кремлевских дожидаться. Еще не родился тот, кто Ермака на кривой объедет!
В строгановских палатах был накрыт огромный стол. Вина франкские, поросята молочные, рябчики, подносы с ягодами и фруктами диковинными. Нежные светловолосые девицы из челяди прислуживали гостям за столом. Гудошники, гусельники и певчие стояли чуть поодаль, негромко наигрывая.
Ермак держался настороже. Словно загнанный в золотую клетку зверь, вслушивался, да нет, внюхивался он в каждое слово, ожидая подлого подвоха. Не ради пира позвали его сюда Строгановы. А появление старого Симеона окончательно убедило атамана в том, что сегодня все как раз и решится.
Максим наполнял чаши вином, а Никита велел разложить на столе карту. Симеон, старый, тертый лис, сидел за столом в монашеском одеянии и, казалось, думал о чем-то далеком, неземном. И все-таки именно он всем здесь руководил, всем здесь дирижировал. Он готовил купчие, не хватало лишь подписи. Что бы ни делали Строгановы, все всегда скреплялось подписями на бумагах купчих.
– Ермак Тимофеевич, – начал Максим Строганов. – Сегодня воистину великий день!
– Ага, я сегодня целого поросенка съел, – насмешливо огрызнулся Ермак.
– Когда-нибудь ты вообще будешь пировать как боярин!
– Бояре – тьфу, ничто! – гордо вскинулся Ермак. – Когда-нибудь скажут: хотел бы я жить, как Ермак, он-то небо в руках держал!
– Верно! – громко подхватил Машков и бросил обглоданные поросячьи косточки на пол. Марьянка тут же наступила ему каблуком на ногу. Иван жалобно скривился, жалея лишь об одном, что в честной компании нельзя выругаться как следует.
– Когда походом на Сибирь пойдем? – спросил Кольцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Так ты любишь меня?
– Ты и сам про то знаешь.
– Нет, не знаю, – вскрикнул Машков, упрямо тряхнув головой. – Откуда мне знать-то? Я ведь и не обнял тебя ни разу по-настоящему.
Марьянка повернулась к нему спиной.
– Пусть и медленно, но ты становишься человеком, – бросила она через плечо. – Вот только подумай, как нам любовь нашу и дальше скрывать! Ты ж не можешь валяться в постели с посыльным самого Ермака Тимофеевича! Да за такие дела мигом мы на плоту в мешках с песком окажемся…
Молча, с открытым от удивления ртом смотрел ей вслед Машков, чем-то в этот миг напоминая гигантскую лягушку.
Так пришла весна. Весна 1580 года. Проклюнулась молодая листва на деревьях, на полях еще стояла вода, земля с трудом оттаивала после почти бесконечной зимы. На Каме уже сновали лодки, а Строгановы готовились к торговле с Москвой…
Но не только к торговле.
Все по-прежнему мечтали о сказочной Мангазее, о походе, о богатствах для казачьей вольницы. Армия из тысячи человек ждала этого похода, затаив дыхание, армия, хорошо натасканная, беспрекословно подчиняющаяся Ермаку, отучившему еще с помощью нескольких казней буянить свое дикое «лыцарство».
– Так больше не пойдет, – не выдержал наконец в мае Ермак и все высказал Никите и Максиму Строгановым. Их дядька Симеон тихо умирал той зимой в монастыре на покаянии.
Таков уж был обычай у купчин: в конце дней своих, – а Строгановы его нутром чуяли, этот конец, – покидали они свои хоромы ради монастыря, жили там келейно, моля у Господа смирения и покорности. Так когда-то поступил Аника Строганов, мудрейший человек, который из простых купчиков сумел пробиться во всемогущие. Когда почувствовал он приближение костлявой с косой в руках, отбыл в монастырь Соловецкий и стал там «монахом Иоасафом».
– Точно, так не пойдет, Ермак Тимофеевич, – отозвался Никита Строганов. Его и самого все больше привлекала воинская наука; а вот Максим тянулся к торговому делу и увеличению богатства рода. – Ты абсолютно прав, но сам подумай: покорить Сибирь и уничтожить Кучумово войско пока еще сам царь не решался.
– Царь наш старый болтун, хоть и Грозный, – гордо вскинулся Ермак. – Он больше о своем бабье помышляет, а Сибирь на нас свалил.
– Но силы нашего воинства…
Ермак торопливо перебил Никиту:
– Один не знающий страха казак стоит сотни благоразумных! Нас же целая тысяча. Так разве у Кучума наберется сто тысяч воинов?
– Что ж, посмотрим, – Никита обошел вокруг широкого стола. Карта, нанесенная на огромный лист пергамента, покрывала всю столешницу: на ней была обозначена вся Пермская земля со всеми ее реками и холмами, горами и озерами, поселениями и укрепленными крепостцами, с дорогами и непролазными болотами.
– Ты пойми, мы ж волнуемся, Ермак, – примирительно произнес Максим Строганов, до сих пор молча вслушивавшийся в спор.
– Волнуетесь? Это с тысячей-то казаков волнуетесь? Чего ради?
– Вот здесь… – Никита Строганов ткнул указательным пальцем в какую-то маленькую точку на огромной карте. – Речонки Силва и Чусовая. На их берегах находятся знатные поселения, земля там хорошая, родит много, зверья там тоже немерено. Четыре дня назад сгорело там девять селищ укрепленных! Мурза Бегулай нагрянул с семью сотнями вогулов и остяков и все пожег.
– А кто такой Мурза Бегулай? – спокойно спросил Ермак.
– Да князек местный, до сих пор дань исправно платил и покорен был. И вот внезапно взбунтовался, царя московского признавать более не желает и будоражит только всех без дела.
Ермак криво усмехнулся.
– Да он для нас ровно подарок Божий! Никита, казаки покажут, что они под победой понимают!
– Умываю руки, – улыбнулся и Никита. – Если ты с победой вернешься, Ермак Тимофеевич, дорога на Сибирь свободна…
День 22 июля был пронизан солнцем и ярким светом. Земля блестела так, словно ее кто-то натер до сияния самоварного. Так и было, пока не появились казаки, поднимая страшное облако пыли. Сердце замирало при виде этой дикой, необузданной силы.
Встретились они у Силвы – маленькие, узкоглазые остяки и вогулы и «лыцари» Ермака, не пытавшиеся даже скрыть радости – наконец-то, снова в бой, братцы!
Они стояли друг напротив друга, две маленькие армии, мечтая лишь об уничтожении противника.
Мурза Бегулай вскинул руку к глазам. Солнце слепило, а так хотелось получше рассмотреть этих самых казаков… Для него они были всего лишь взгромоздившимся на коней мужичьем, строгановскими сподручными.
– Мы уничтожим их! – выкрикнул Мурза. – Вперед!
В тот же момент Ермак приказал изготовиться.
– Борька, скачи к третьей и четвертой сотням! Мы их, чертей, в кольцо возьмем! Казаки – вперед!
Дикий крик разорвал дремоту солнечного дня. Остяки и вогулы взвыли в ответ казакам. Марьянка дернула коня, в тот же миг увидев, как теряет самообладание Машков. Страх за Марьянку сводил его с ума, и он позабыл науку казачьей жизни. Вместо того чтобы оставаться подле Ермака, Иван поскакал вслед за Марьянкой.
А вокруг развевались на ветру конские гривы, неслись в атаку дико свистящие казаки, раздавался уже нестройный грохот кремневых ружей.
И без посылок «Борьки» казаки брали людей Мурзы в знаменитое кольцо. Гремели конские копыта по земле, вздымалась пыль, звенели сабли.
– Марьянка! – истошно кричал Машков, от страха позабыв об осторожности и выкрикивая вместе с девичьим именем все свое сердце. – Остановись!
– Иван! – пронзительно вскрикнула она. – Скачи ко мне!
У них были самые быстрые лошади в ватаге. И эти лошади сейчас несли их в самую гущу сражения.
Прямо на них в желтом облаке пыли летели, подобно орде обезьян, вогулы и остяки.
– Ты не должен умереть! – дико взвизгнула Марьянка. – Ваня, я люблю тебя!
А потом… Потом произошло страшное. Машкова выбросило из седла, он покатился по земле и замер, прикрыв голову руками и прекрасно зная, что вот сейчас его затопчут сотни лошадиных копыт. Но Машков уцелел. Чудом разве что. Откатила уже волна конная.
Иван сел, глянул на топтавшегося рядом коня, на Марьянку с кремневым пистолем в руках. Поднялся с трудом, опираясь на девушку.
– Я… я упал с лошади, – сплюнул он набившуюся в рот землю. – Я… впервые в жизни во время атаки упал с коня! Не понимаю…
– Чего уж тут понимать, столкнули тебя! – спокойно отозвалась Марьянка. Вогул, прорвавшийся из казачьего кольца, со страшным свистом летел на них. Марьянка вскинула пистоль и, почти не целясь, выстрелила, выбив маленького желтолицего вогула из седла. Машков выхватил у нее из рук пистоль.
– Столкнули? – переспросил он.
– Да! Я и толкнула тебя! Ты должен жить – и ты живешь! Я человека люблю, а не крест деревянный на маленьком холмике. Иван, я так счастлива, что у меня все получилось…
Девушка привстала на цыпочки и поцеловала его.
– Мне конец! – мрачно прошептал Иван. – Пресвятые угодники, я больше уж и не казак…
Маленькая армия Мурзы Бегулая, быстрые узкоглазые остяки и вогулы, были полностью уничтожены в том бою. Ермаковы казаки просто раздавили их. Сабли, ружья, дикий крик, – воистину они получали чисто дьявольское наслаждение, убивая.
Год их души постились в спокойствии, покрывались ржой, и не было ничего, кроме скучной подготовки к походу. И вот сейчас они счастливо пожинали кровавый урожай – так селяне на полях жнут пшеницу и рожь. Неслись крики: «Гой! Гой».
Такого боя люди Мурзы Бегулая еще и в глаза не видывали. Сопротивление поселян, застигнутых врасплох, казалось им чем-то смешным и нелепым. Дикие битвы с охраной торговых обозов Строгановых только слегка будоражили кровь. Но в том, что творилось сейчас, не было ничего человеческого. Нет, явно не из мира сего нагрянули на берега Силвы казаки! И был лишь один выход: бежать, и шут с ним, что назовут тебя трусом. Как же не бежать от сатаны и воинства его?
Войско Мурзы Бегулая дрогнуло и побежало. Казаки с улюлюканьем преследовали отступавших.
Машков и Марьянка вновь сидели в седлах, они тоже стреляли, тоже размахивали саблями. Машков все старался прикрыть собой Марьянку, и девушка успевала перезарядить пистоли и ружье, а затем палила из-за его плеча по врагам.
Каждый выстрел попадал в цель. После четвертого выстрела девушки Машков совершенно оглох. У картины уничтожения врага стерся звук. Не слышал он, что кричала Марьянка: «Я люблю тебя, старый дурень!». Понял только, что «старый», что «дурень» и с горечью подумал: «Господи, что я опять не так сделал?!»
К ним во всю мочь погонял коня Ермак.
– Войско без руководства! – проорал он. – Что вы тут топчитесь?
Машков не расслышал и глупо улыбнулся атаману. Он-то думал, что Ермак похвалил его за что-то. Вместо него ответила Марьянка:
– Мы тоже не по кустам прятались, в штаны от страха напустив. Мы боролись, как и ты! – она ткнула пистолем в лежавших кругом убитых и раненых. – Думаешь, они здесь по собственной воле разлеглись?
– Мой посыльный при мне должен быть! – продолжал распалять себя Ермак.
– Я не понял, мы что, врага в кольцо не взяли? – огрызнулась Марьянка.
– Я бы тебе другие приказы передать велел! Борька! – Ермак подъехал почти вплотную к провинившемуся «Борьке». – Али ты в мешок на реку захотел?
– Ивана из седла выбили! – спокойно отозвался «Борька». – Я ему помогал, а когда мы отбились от остяков, к тебе все равно не прорваться было. Или мне его оставить надо было без помощи? Вот какова твоя дружба хваленая, Ермак Тимофеевич!
Атаман в изумлении оглядывал огольца. Никто не отваживался даже разговаривать с ним в подобном тоне. Его слово было законом, возражений не принималось. Казачий царь и бог никогда бы не простил такого, а Ермак царствовал не хуже государя московского.
– Вели сбор играть! – сердито приказал Ермак. – А те, кто в живых из людей Мурзы этого остался, пусть бегут, да своим расскажут, что времена новые наступают. Мы этими временами распоряжаемся, правда, Борька?
– Может, и правда, – отозвалась Марьянка, повергая Ермака в еще большее удивление. – Но временам нынешним не только сильные, но и умные людишки надобны!
С этими словами «Борька» пустил лошадь в галоп. Ермак посмотрел ему вслед, покачал головой, а потом хлопнул все еще ухмыляющегося Машкова по широкому плечу.
– А оголец-то наш не дурак, – заметил атаман задумчиво. – Пример нам с него брать надобно, Ваня.
– Братец, не слышу я тебя! – пожаловался Машков, виновато улыбаясь. В голове стоял страшный шум, словно волны морские на берег гальку накатывали. Наверняка Ермак доброе что сказал, по плечу он просто так похлопывать не станет – Иван прекрасно знал повадки своего атамана.
– Да не гогочи ты так по-дурацки! – крикнул Ермак. – Как тебя угораздило с лошади-то свалиться?
– Да, да! – отозвался Машков, вновь ничего не поняв и оттого улыбаясь еще шире.
– Совсем дурак, да? – взревел Ермак уже сердито.
– Но я в самом деле ничего не слышу! – крикнул Машков еще громче. – Борька-зараза, из-за плеча моего стрелял, стрелял! Какие ж уши такое выдержат!
Ермак сплюнул в сердцах, обозвал Машкова законченным идиотом и, рванув коня, поскакал прочь.
Никита и Максим Строгановы поняли, первая проба ватаги в бою удалась, сила «лыцарства» проверена. Хорошо вооруженное воинство могло без страха идти за Каменный Пояс в легендарную Мангазею.
Все, кто хотя бы раз побывал на ее бескрайних просторах – охотники, бродячие монахи, – были собраны вместе. С их слов рисовались карты, точно отмечались большие реки Тобол и Иртыш, нежная Тура и каменистая Тунгуска. Выспрашивали о бескрайних лесах и болотах, о бобрах, соболях и лисах. Поговаривали о золотом песке в речушках… Нет, ну надо же, богатство прямо в песке валяется, а в руки его никто не берет!
Заполучить землю эту для православных на самом деле означало собрать неисчислимые богатства для царя в Москве, для Строгановых на Каме, для Ермака и его буйной ватаги… Задача-то, прости Господи, почти непосильная.
Даже старый лис Симеон Строганов вернулся на Каму из монастыря Соловецкого, так уж хотелось ему увидеть воплощение давней мечты. Богатейшими людьми в мире станут Строгановы, ежели удастся Ермаку поход сибирский.
Вечером посыльный из орелецкого кремля пришел звать Ермака Тимофеевича в гости.
– Со мной пойдете! – кивнул Ермак Машкову, Ивану Кольцо и «Борьке». – Да прикажите сотне у ворот кремлевских дожидаться. Еще не родился тот, кто Ермака на кривой объедет!
В строгановских палатах был накрыт огромный стол. Вина франкские, поросята молочные, рябчики, подносы с ягодами и фруктами диковинными. Нежные светловолосые девицы из челяди прислуживали гостям за столом. Гудошники, гусельники и певчие стояли чуть поодаль, негромко наигрывая.
Ермак держался настороже. Словно загнанный в золотую клетку зверь, вслушивался, да нет, внюхивался он в каждое слово, ожидая подлого подвоха. Не ради пира позвали его сюда Строгановы. А появление старого Симеона окончательно убедило атамана в том, что сегодня все как раз и решится.
Максим наполнял чаши вином, а Никита велел разложить на столе карту. Симеон, старый, тертый лис, сидел за столом в монашеском одеянии и, казалось, думал о чем-то далеком, неземном. И все-таки именно он всем здесь руководил, всем здесь дирижировал. Он готовил купчие, не хватало лишь подписи. Что бы ни делали Строгановы, все всегда скреплялось подписями на бумагах купчих.
– Ермак Тимофеевич, – начал Максим Строганов. – Сегодня воистину великий день!
– Ага, я сегодня целого поросенка съел, – насмешливо огрызнулся Ермак.
– Когда-нибудь ты вообще будешь пировать как боярин!
– Бояре – тьфу, ничто! – гордо вскинулся Ермак. – Когда-нибудь скажут: хотел бы я жить, как Ермак, он-то небо в руках держал!
– Верно! – громко подхватил Машков и бросил обглоданные поросячьи косточки на пол. Марьянка тут же наступила ему каблуком на ногу. Иван жалобно скривился, жалея лишь об одном, что в честной компании нельзя выругаться как следует.
– Когда походом на Сибирь пойдем? – спросил Кольцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27