Глава пятнадцатая

Каринцев думал всю дорогу до самой Москвы, закрыв глаза, чтобы не отвлекаться придорожным пейзажем. Сидел он сзади водителя в уголке, чтобы не затевать пустых разговоров. Настроение было подавленное и ненастное, как дождливый день. Он думал не о предложении Хэммета, мысль о предлагаемых за предательство миллионах даже не мелькнула в его сознании. Нет, он думал о реальности угроз. Конечно, ни государство, ни наука не будут задеты провокацией шпрингеровского журнала. Такие провокации практиковались и разоблачались не раз. Но история, придуманная ЦРУ, может задеть лично его, Максима. Институт, скажем, откажется от плановой разработки его темы: недругов и конкурентов у него в институте немало, и коллективные их наветы позволят добиться цели. Ну и пусть добьются. Не в этом, так в другом институте можно найти право на открытие. Да и не собственная участь беспокоила Максима. Он знал и верил, что никакое отцовство не замарает биографию воспитанника детского дома, защитившего докторскую диссертацию до тридцати лет. Он просто не хотел такого отцовства, не верил в него, всей душой отметал. Он знал, что имя, отчество и фамилию ему придумали в доме ребенка, куда его привезли уже после рождения, и под этими утвержденными в загсе данными он поступил в детский дом, окончательно создавший его духовную личность. Мать не назвала его отца, потому что была в глубоком обмороке, когда рожала, а в таком состоянии ее принесли прохожие с улицы. И умерла, унеся с собой тайну его рождения. То была правда жизни, а рассказанное Хэмметом заставляло задуматься. Не мошеннический ли это трюк ЦРУ? Сделали ставку на Максима? Сделали. Нужен он им как ученый? Нужен. Стали копать. Родился в Туркмении, в туземном, как они напишут, роддоме. Мать умерла при родах, отец неизвестен. Стали искать человека с биографией погрязнее. Нашли. Абверовский агент до войны, эсэсовец, прикомандированный впоследствии к штабу предателя Власова. Может быть, даже ускользнувший от нюрнбергских следователей. Именно его и снабдили карточками Максима, чтобы письменно показать, что его «сын» – вылитая мать в дни их сожительства. Кто подтвердит это сожительство? Оказывается, школьная подруга его матери, которую они якобы где-то нашли. А не выдумали ли они ее, как выдумали абверовского «аптекаря» Мальберга? Можно ведь найти и роддом, где умерла мать, сестер, принимавших ребенка, и людей, знавших «аптекаря» Мальберга. Кто же может сделать это? Он сам, Максим, если бросит работу. Но можно ли ее бросить сейчас, когда каждый опыт – это находка? И можно ли ее бросить тогда, когда шпрингеровский журнальчик выплеснет эту мерзопакость на своих скандальных страницах? Нет, нельзя. Он должен быть вооружен для борьбы. Знанием, уверенностью и волей. Кто-то должен помочь ему. Впрочем, он уже знал кто.

* * *

Через два часа после приезда Каринцева с Хэмметом в Загорск Корецкий получил извещение, что Каринцев, просидев около часа с американцем в ресторане, возвращается домой на такси. Один.
– Что бы это значило? Может быть, сделка не состоялась?
Гриднев по привычке ответил с раздумьем:
– Допустим и другой случай. Вербовка состоялась, но оба, в целях конспирации, разъезжаются поодиночке. А может, вербовки и не было: Хэммет все еще проверяет жертву. Изучив Максима, я полагаю, что на предательство он не пойдет. Ну а если у Хэммета есть возможность шантажа? Мы этого, к сожалению, не знаем…
– Отец?
– Допустимо.
– А может быть, он приедет к нам?
– Если вербовка состоялась, для него это – лучший выход. Позвони-ка на всякий случай дежурному в пропускную и закажи пропуск на имя Каринцева. Пусть пропустит без всяких документов.
Через час секретарь сообщила Гридневу:
– К вам просит разрешения войти товарищ Каринцев.
– Пригласи его.
Максим начал совсем уже неожиданно:
– Разрешите доложить, товарищ полковник, меня принуждали стать предателем нашей Родины. Простите за пафос.
– Кто? – спросил Гриднев.
– Некий Дин Хэммет. Работник американского посольства в Москве. Говорил он со мной откровенно и настойчиво, по-видимому даже не сомневаясь в моем согласии. Вас это не удивляет, товарищ полковник?
– Нет, конечно. Хэммет – агент Центрального разведывательного управления. Это его работа, только прикрытая дипломатическим паспортом.
– И вы это знаете?
– Неофициально.
– Не понимаю, – недоуменно заметил Максим. – Есть же способ избавиться от таких субъектов. На дипломатическом языке, кажется, он называется персона нон грата.
– Пока мы не уличим эту персону в разведоперации, международное право на его стороне.
– Считайте, что уличили. Мне предлагали за успешный результат моих опытов американское гражданство плюс счет в любом американском банке. Неудачу обеспечивал аванс, причем о результате каждого опыта я должен буду сообщать им по конспиративной связи.
– Он не скуп, – улыбнулся Гриднев. – На чем же они зацепили вас? На выходе из рядов комсомола или на отказе от членства в партии?
– На отце. Мать умерла при родах, не назвав отца, когда ее только что принесли с улицы. – Далее Максим рассказал все, чем угрожал ему Хэммет, добавив и свои размышления по дороге к Москве.
– Хитро задумано, но с прорехами, – сказал Гриднев. – Вам бояться нечего, и шпрингеровская провокация не потревожит ни государство, ни науку. Такие штучки нам преподносились не раз, и всегда провокаторы и лжецы умолкали с позором. И я думаю, что вы правы в своих подозрениях. Абверовского разведчика Мальберга в Туркмении не было. Ни до войны, ни во время войны. Может, где-то такой молодчик и окопался, но на советской территории его не было. Это я вам как старый чекист скажу. Можем еще по спискам проверить для верности. И болтовню такого эксгауптштурмфюрера, подсказанную ему цеэрушниками, всерьез принимать не следует. Сомнительна и версия с подругой вашей покойной матери. Эти школьные подруги обычно рождаются в голове таких мастеров провокации, как хозяева Хэммета. Кстати, о нем. Когда назначена ваша встреча?
– А надо ли мне с ним встречаться?
– Обязательно. Согласитесь на сотрудничество, но без всяких письменных обещаний. Когда ваш ближайший опыт?
– В понедельник.
– Значит, через три дня. Отлично. На такую сделку они согласятся. Вы им нужны. И не пугайтесь угроз. Самое главное, узнайте у него, как будет оформлена связь. Нам нужно знать точно: кто, когда и где передаст ему ваши формулы. Не беспокойтесь об их судьбе: в Америку они не поедут, даже в копиях. После разговора с ним сообщите все мне. Только по телефону…
По его уходе Гриднев вызвал Саблина и Корецкого. Исповедь Каринцева была изложена кратко и вразумительно.
Корецкий вскочил:
– Если его все-таки выследили, жизнь парня может оказаться в опасности. Ермоленко ехал за ним и тоже ничего не заметил. Но и он мог ошибиться. Помчусь сейчас за Максимом, наверное, только что взял такси на ближайшей стоянке. Нагоню его: маршрут известен. Институт и квартира в одном районе.
И ушел. Саблин молча ждал распоряжений Гриднева.
– Вот что, Юра, – сказал тот, протягивая Саблину записку с адресом. – С первым же рейсом летите в Ашхабад и оттуда в Байрам-Али. На записке адрес детского дома, где вырос и воспитывался Максим Каринцев. Узнайте у директора – это очень почтенная, умная и добрая женщина, – из какого родильного дома привезли сюда безымянного младенца, получившего здесь имя, отчество и фамилию. Объясните ей, что появился самозваный отец Каринцева, и друзья Максима поручили вам обличить мошенника, так как мать Максима умерла при родах без сознания, не назвав ни своего собственного имени, ни фамилии отца. В роддоме поспрошайте врачей и медсестер, работавших там в сороковые годы и вдруг да помнящих о безымянной женщине, умершей при родах. Случай нечастый и, вероятно, запомнившийся. Побывайте также в городском управлении милиции и узнайте у старожилов, не работал ли в городе до войны аптекарь или фармацевт-немец, бесследно исчезнувший накануне войны, и не была ли его фамилия Мальберг. Все.
Саблин ушел, и Гриднев задумался. Вспомнились поездка в Туркмению и все услышанное там. К сожалению, не все. Он мысленно упрекнул себя в том, что не узнал ничего о личной жизни матери Максима. Ведь жила-то она, наверное, в том же городе и ходила по тем же пескам мимо тех же дувалов. Где-то училась в детстве и школьных подруг имела. Не откликнулось это живое на ее смерть и ничего не узнали о ней, а могли бы узнать. Он не думал, что ЦРУ оказалось дальновиднее и настырнее в своих поисках. Перед ними был тот же белый, никем не помеченный лист бумаги. Но они нашли легенду, с которой можно было подойти к Максиму и которая чуть не сломила его. Правда, темных пятен в ней виделось много больше, чем истины, и высветлить их оказалось не столь уж затруднительно. То, что в Туркмении до войны не было гитлеровского разведчика, Гриднев знал от своего начальника, служившего в то время в тамошних органах безопасности. Тот много рассказывал ему о борьбе с антисоветскими элементами со времен басмаческих белобандитских налетов. Были тут и наемники Интеллидженс-сервис, и шахские агенты, пробиравшиеся через иранскую границу, и байские ошметки, и торговцы анашой, и просто контрабандисты. Но абверовская разведка до этих далеких песков не добралась, хотя Гитлер уже задумывался о создании вассального Туркестана на месте нынешних советских республик. О том, что Мальберг был выдумкой, говорит и его отсутствие в списках немецких советников власовской РОА, хорошо известных советской разведке. Нет, Гриднев взвесил все «за» и «против» хэмметовской легенды и пришел к убеждению, что шпрингеровская провокация обречена на провал.
Он встал, подошел к окну и взглянул на площадь. Она жила, как всегда в такие летние вечера, когда закат еще не окрасил неба. Где-то радуется Хэммет, подсчитывая проценты с миллионов, которые достанутся Каринцеву. Увы, не достанутся. И сожалеть о том будет не Каринцев, а Хэммет.

Глава шестнадцатая

В половине третьего в лаборатории Каринцева раздался звонок. Максим снял трубку.
– Алло, Макс, – услышал он знакомый голос. – В три вас жду. Машина будет стоять в Малом Каретном. Там довольно пустынно для шумной Москвы. Въезд с Каретного ряда. Найдете.
Машину Каринцев нашел легко. Она стояла у пустого тротуара между невысокими и невзрачными домами, рожденными, должно быть, еще в девятнадцатом веке, стояла как элегантный сверхмодный гость из конца следующего столетия. Дверцу машины не пришлось открывать, Хэммет выскочил сам.
– Счастлив вас видеть, Макс. Полон благодарности римским Паркам.
– Пакс вобискум, – насмешливо сказал Каринцев.
– Почему по-латыни? По ассоциации с богами судьбы?
– Нет, просто не хочется марать родной язык в разговоре с вами. Не понимаете по-латыни – перейдем на английский.
– Садитесь в машину, – уже сухо произнес Хэммет, пропуская Максима. – Тротуар – не место для деловой беседы.
Автомашина выехала на Каретный ряд и двинулась к центру.
– Судя по тому, что вы пришли, да еще обозленный, – сказал Хэммет, – значит, полный порядок!
– Вынужден согласиться на сотрудничество с вами, – сквозь зубы процедил Каринцев, – но с одним условием…
– Каким?
– Никаких письменных обязательств. Просто передаю вам формулы каждого опыта.
– Не выйдет. Есть общепринятый в специальных службах порядок.
– Тогда запускайте свою шпрингеровскую пакость. Кто кому нужен: я вам или вы мне?
– Это ваше последнее слово? Подумайте.
– Незачем. Остановите машину, и я вылезу. Без прощального ритуала.
– Не будем ссориться, – пыхнул Хэммет сигаретой. – Я посоветуюсь. У меня тоже есть свое начальство. И очень строгое. А пока поработаем на ваших условиях. Когда у вас следующий опыт?
– В понедельник. У вас еще два дня страданий, – засмеялся Максим.
– Над чем смеетесь?
– Над вами. У меня есть еще два дня для раздумий, а у вас нет. Поэтому ждите и не плюйтесь. У вас скверная привычка брызгать слюной, когда произносите ваше «ти-эйч». А в английском языке этих «ти-эйч» навалом.
– Вы думаете, ваш английский лучше?
Максим ответил насмешливым, пренебрежительным взглядом:
– Я стажировался в Кембридже и научился беречь слюну. Впрочем, давайте о деле. Какой будет связь?
– Связь проста и бесхитростна. Вы будете передавать формулы Зое, – перешел уже на русский Хэммет.
Максим усмехнулся со злостью:
– Втянули девчонку в грязное дело?
– О Зое не беспокойтесь, – сказал Хэммет. – Личных встреч у вас с ней не будет. Марине скажете, что поссорились, Впрочем, Марине она сама объяснит. Формулы будете передавать ей в закрытом конверте в беговой кассе. Кстати, учтите, что я тоже не буду встречаться с Зоей. Она будет передавать конверты третьему лицу так, что для нее риск еще уменьшится.
Максим заинтересовался: для чекистов новое лицо – новые загадки. Почему Хэммет усложняет, когда все так неприхотливо: Максим – Зоя – Хэммет.
– Зачем третье лицо, когда двух достаточно? Зою легко можно вывести из игры.
– Оставьте советы Марине. С третьим лицом вам встречаться нельзя…
– Ладно, остановите машину, – сказал Максим после длительного раздумья, – все уже ясно. И мне пора.
– Я довезу вас, – с неискренней любезностью предложил Хэммет, но Каринцев только махнул рукой.
– Личное знакомство отменяется. Мы – чужие. Ты меня забудь, как поется в песне. Приветы – через Зою, договорились? – И вышел из машины.

* * *

В Ашхабад Саблин прилетел, как и Гриднев, в конце рабочего дня, когда солнце еще палило, но без ярости. Полковника Алтыева он нашел в его кабинете. Тот пил зеленый чай из цветастой пиалы. Саблину он показался постарше, чем Гриднев, и не столь подтянутым и щеголеватым.
– Садись, джигит, зеленого чайку попьем, от всех болезней лечит и в жару полезен. И рот пока на замке держи: представился, и хватит. Твой полковник вчера звонил, и я уже все про все знаю. Никаких абверовских разведчиков у нас в Туркмении ни до войны, ни во время войны не было:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15