https://wodolei.ru/catalog/unitazy/big/
Так что? Она устроила мне истерику и выгнала.
– Ты глупый. Разве можно говорить детям такие вещи? А истерику устроила, потому что тебя любит. И маму любит, но чуть-чуть больше, потому что она слабенькая.
– Я знаю. Давай спать ложиться. Я тебе постелю, а сам посижу, подумаю.
– Ты наверно вина хочешь попить? Я видела бутылку в твоем рюкзаке.
– А можно? Ты не подумаешь, что я алкоголик?
– Не подумаю. И не забудь на ночь зубы почистить.
– Хорошо, почищу. А ты?
– Сейчас пойду. Ты меня проводишь к морю?
Они пошли на берег, девочка почистила зубы, отойдя в сторону, пописала. Через час она, завернутая в одеяло, спала в берлоге.
На рассвете пошел дождь, и Смирнову пришлось укрыться с девочкой одной пленкой. Согревшись, он заснул, и она во сне обняла его.
***
Вова нашел их ранним утром. Проснувшись, Евгений Евгеньевич обнаружил, что висит в воздухе, и к его лицу летит кулак размером в пятикилограммовую гирю. Отклонив его левой рукой, он ударил гиганта ногой под коленную чашечку и сразу же другой в одно место. Они упали в болотину, стали бороться.
– Минуты на две меня хватит, – подумал Смирнов, теряя силы, но тут Вова выпустил его, оглашено закричав, вскочил, заводил рукой по спине – падчерица, изловчившись, сунула ему за шиворот тлеющий уголек.
Спустя несколько минут Олин отчим, обнаженный по пояс и растерянный, сидел на пощаженном огнем уголке шпалы, а девочка сидела перед ним на корточках и смазывала покрасневшие места тетрациклиновой мазью из аптечки Смирнова.
– Ты меня прости, Вовочка, – говорила она, водя пальчиком по спине. – Но что я могла сделать? Ты такой глупенький… Большой, сильный, но глупенький. Разве можно так на людей бросаться? Но мне все равно приятно, что ты стал из-за меня драться. Всем девочкам приятно, когда из-за них дерутся. Но этот дядя хороший, у него дочка, как я, и он очень ее любит…
Потом она их кормила завтраком. Прощаясь, Вова пожал руку Смирнову так крепко, что она хрустнула.
15.
От камышовой щели до мыса Утриш Смирнов дошел за два дня и все из-за дождей. Погода окончательно испортилась (потом он узнал, что в эти дни на побережье от селей погибло много народа, в том числе, и праздного, дико сидевшего по щелям), и от дельфинария до Анапы он ехал на маршрутке.
Как только нога его ступила на городскую мостовую, грянул ливень, собиравшийся весь день, и он клюнул на первую попавшуюся табличку "Сдается комната". Держала ее улыбчивая женщина с пустой кошелкой в руке. По дороге она сказала, что за приличный домик в самом центре возьмет всего сто пятьдесят рублей в сутки.
"Приличный домик" оказался приземистой времянкой, стоявшей среди руин одноэтажных домов, снесенных под отели. Возвышавшийся над двором фрагмент стены одного из них очертаниями напоминал смертельно раненого человека с гранатой в руках. Он покачивался.
Дальше острых ощущений прибавилось.
Комната пахла беспросветностью.
Отхожее место располагалось на задах заброшенного огородика. Оно было заполнено дождевой водой и пыталось сдаться ветру.
Душ располагался рядом и представлял собой загородку из полусгнившей мешковины; в ней, на земле, источенной червями, лежали несколько полутора литровых пластиковых бутылок с водой.
– Под солнцем вода обычно согревается, – сказала женщина, улыбаясь мошеннически виновато. – Вы не беспокойтесь, каждый день в семь часов утра я буду приходить и наполнять их.
Дождь лил, и Смирнов не стал ничего говорить. К приморским жителям, живущим жизнь сдачей подобной жилплощади, а также продажей дрянного вина и спекуляцией, он относился с брезгливым сочувствием.
Когда хозяйка, наконец, ушла, Смирнов постирался – небольшой пластмассовый тазик входил в удобства, вымылся в нем же и пошел на рынок за продуктами.
Через полтора часа он сидел на крохотной веранде и ел овощное рагу с говядиной, прилично получившееся, запивая его сухой "Изабеллой". И, захмелевший, вспоминал девочку Олю, ее благодарные глаза, вспоминал нодью и сказку, которую рассказал. Он думал о себе, глупом и навороченном дилетанте, о смысле, который, лежа на поверхности, скрывается очень глубоко и часто недоступен. "Взять хотя бы эту нодью. Лежат два бревна, и между ними огонь. Явный символ полового акта, но… но голубого. Ведь в психоанализе языки пламени – это фаллические символы. Фрейд писал, что дикари, писая на них, на эти языки, символически совершают гомосексуальный акт. Я на огонь никогда не писал, только на угли. И там, в камышах, тоже писал, покидая лагерь. А что означает писать на угли? На просторечье это означает их тушить, чтобы тайга не загорелась. А нодья на том же языке – это самый долгоиграющий и не хлопотный костер. Но писать в золу с углями приятно. Потому что боишься, что увидят, и куда-то с пользой попадаешь. В очаг, символ вагины. И получается, что, писая в очаг, в золу, я расписывался в своей гетеросексуальности. Сложил нодью – символ гомосексуальности, а когда она сгорела, совершил гетеросексуальный акт. Но почему же все-таки я бросился сооружать символ гомосексуальности, когда выяснилось, что девочка остается ночевать? Видимо, действительно, этим я вынес половую составляющую наших отношений за скобки. А со сказкой все очень просто… Вроде она о том, что влюбленные должны идти рука об руку. По крайней мере, сочиняя, он думал именно об этом. Но если пропустить ее через сито науки, что останется? Останутся мои юношеские впечатления. Да, точно. Принц Гриша влюбился и стал строить мост. А что такое мост? В психоанализе – это символ эрекции. И получается, что эта сказка о том, что у Гриши не стоял, пока она ему не помогла. И вся эта сказка взялась от его, Смирнова, юношеского впечатления: с первой его принцессой, впоследствии ставшей первой его королевой Ксенией Первой, у него ничего не получалось, пока она ему не помогла…
Вот и вся сказка. Что от нее осталось? Одна эрекция. Так и со всем. Стоит влезть поглубже, стоит разобраться, подчитать классиков наискосок – и остается одна эрекция или ее отсутствие…
16.
На следующий день ближе к обеду Евгений Евгеньевич решил посмотреть город. У транспортного агентства разразился ливень, и он укрылся в магазинчике под интригующим названием "Казачья лавка".
В лавке было много народу и всякой всячины. Из всякой всячины казачьего было немного – пара новеньких фуражек с желтыми околышами, несколько шашек и новенькое кавалерийское седло. Все это совершенно не выделялось среди плохих картин, развешенных на стенах (конечно же, на темы Айвазовского и Верещагина), среди монет и медалей, застывших на плацах витрин, среди обычных для комиссионок фарфора и бронзы.
Пройдясь по лавке, Смирнов остановился у витрины с минералами и окаменелостями. Нет, они его, все видевшего геолога не заинтересовали, его заинтересовал процесс охмурения покупателя лавочником. Последний, в бушлате и тельняшке, с золотым крестиком наружу, зачитывал по бумажке свойства и особенности аммонитов, представителя коих – окаменевшего и распиленного пополам – покупатель благоговейно держал в руках.
– Аммониты – это чудодейственные природные амулеты, продлевающие жизнь, и приносящие богатство, – почти по слогам разбирал рукописные строки лавочник. – Они являются представителями давно вымерших морских головоногих моллюсков, которые просуществовали триста миллионов лет – с девонского периода геологической истории – это четыреста миллионов лет назад – до мелового периода. От более древних форм они отличаются более сложной лопастной линией и направленностью вперед лопастных перегородок. Эти моллюски были весьма широко распространены, диаметр их раковин колеблется от нескольких сантиметров до нескольких метров. Существовало их около полутора тысяч видов, быстро сменявших друг друга во времени, в связи с чем, эти животные представляют собой важную группу руководящих ископаемых…
– А что такое руководящие ископаемые? – спросил покупатель, спокойный, незагорелый парень лет тридцати или меньше, несомненно "новый русский", знавший толк в дорогой одежде и обуви ручной работы.
Продавец замялся, и Смирнов его выручил:
– Ну, вы знаете, что слои земные, они, кстати, хорошо видны на берегах Черного моря, отлагаются в морских водоемах один за другим, то есть один на другой, – стал он объяснять "новому русскому". – И в каждом их них отлагаются останки животного и растительного мира, существовавшего во время образования слоя, – сейчас, например, откладываются рапаны, мидии и, хм, затонувшие пластиковые и стеклянные бутылки. Но одни виды животных практически не изменяются внешне и внутренне в течение миллионов и десятков миллионов лет, и потому окаменевшие останки этих видов, найденных в древних слоях, невозможно отличить от тех же видов, найденных в молодых слоях. Образно выражаясь, скорпион, найденный в слоях верхнего мела, ничем не будет отличаться от нижнеюрского скорпиона, хотя разница в их возрастах составляет более ста миллионов лет. А эти аммониты очень быстро менялись, и потому в каждом следующем слое, через каких-то десять тысяч лет, они уже совсем другие…
– Ну и что?
– Понимаете, геологам-съемщикам важно знать время образования определенного слоя – это нужно для составления геологических карт. Так вот, этот аммонит с такой лопастной линией совершенно точно жил в турнейское время нижнего карбона, а вот этот, с этими перегородками, гораздо позже, в нижней юре. И потому, найдя в породах последнего, вы определенно будете знать, что слои эти нижнеюрские.
Смирнов, будучи рудным геологом, палеонтологию и стратиграфию знал в рамках университетской программы, и потому возраст аммонитов взял с фонаря, висевшего над продавцом в тельняшке. Новый русский смотрел непонимающе и он продолжил:
– Чтобы до конца было понятно, скажу, что палеонтологи будущего, так эдак через десять миллионов лет, будут расчленять современные нам слои по бутылкам – без всякого сомнения, именно они станут руководящими ископаемыми. И слои, образовавшиеся в середине двадцатого века, скорее всего, будут называть "бомбовыми" или "противотанковыми", потому что для тех времен наиболее характерной была "бомба" или бутылка емкостью ноль целых восемь десятых литра. Более древнее слои, скорее всего, назовут "чекушечными", более молодые…
– Понимаю, почему сейчас российская геология умирает, – не дал ему договорить новый русский. – Ля-ля-тополя сейчас не кормит. А насчет талисмана, приносящего долголетие, он не заливает?
Смирнов грустно вздохнул. Касательно геологии парень был прав. Часть ее, напрямую не связанная с золотом, алмазами, нефтью и газом, неутомимо отмирала. А раньше было хорошо. Геологи толпами приезжали в теплое время на берега ласковых морей и иные санаторно-курортные места и неутомимо и с пользой для здоровья определяли, чем зубы рыб палеозоя отличаются от зубов мезозойских рыб.
– Насчет долголетия все верно, как в Библии, – ответил он, рассеяно рассматривая "Апофеоз войны" Василия Верещагина, висевший на стене перед самыми глазами. – Ты же слышал, эти аммониты прожили четыреста миллионов лет. Представляешь, четыреста миллионов лет! Люди, кстати, появились всего четыре миллиона лет назад.
Покупатель благоговейно посмотрел на окаменелость.
Продавец поправил крестик. Все, что он прочитал и услышал, никак не вязалось с его миропониманием
– А насчет богатства не заливает? – повеселев, продолжал вопрошать парень. – Приносят они богатство?
– В полный рост. Любой геолог знает, что аммониты притягивают цветные, редкие и благородные металлы.
– Как это?
– Ну, по ним часто образуются метаморфозы пирита, других металлов, в частности, самородного золота и серебра.
Насчет золота и серебра Смирнов не был уверен, но не упомянуть их не смог. "Заливать" надо красиво и через край, это каждый знает.
– А что такое метаморфозы?
– Ну, понимаешь, поднимаются, например, рудоносные растворы с золотом или серебром сквозь слои, содержащие аммониты, так все золото и серебро в них, и только в них, отлагается. Хапают они его только так.
Парень не понял, и Смирнов продолжил объяснения, стараясь не употреблять геологических терминов:
– Ну, тянется к ним золото, понимаешь? И они становятся золотыми. Только они.
– Заверните, – уважительно посмотрев на консультанта, сказал "новый русский" продавцу.
В это время ливень пошел на убыль. Смирнову стало скучно, захотелось попить хорошего пива, высматривая высыпавших на улицы отдыхающих женского пола, и он повернулся к выходу.
– Нет, пожалуйста, подождите, – остановил его парень, – я сейчас еще что-нибудь куплю, а потом мы с вами где-нибудь посидим, попьем пивка, закусим, и вы мне расскажете подробнее об этих ракушках.
Перспектива посидеть за чужой счет в ресторане Смирнову пришлась по вкусу, он принял действенный вид и стал рассматривать содержание витрины, дабы отработать будущий стол.
– Вот это возьмите, указал он на прекрасный кристалл темно-зеленого метаморфического эпидота, неведомо как очутившийся на берегах Черного моря. – Это весьма любопытная штука…
– А что она дает? Какие у нее свойства? – спросил парень, впившись глазами в кристалл.
– Этот кристалл… это кристалл, – напрягся Смирнов в попытке придумать, что-нибудь этакое.
Парень внимательно посмотрел ему в глаза, пытаясь определить причину замешательства. Смирнов смущенно заулыбался:
– Понимаете, я сам хотел его купить… но деньги… у меня нет лишних денег, поиздержался в дороге. Может, вы займете мне сто пятьдесят рублей?
– А почему вы хотели купить этот камень? – отодвинулся парень от Смирнова.
Мир, в котором люди занимают друг у друга сто пятьдесят рублей, был ему глубоко неприятен. А от людей, живущих в нем, считал он, можно испачкаться или даже заразится.
Смирнов понял, что перегнул палку, и сказал:
– Вы не верьте всему, что от меня услышите. Я иногда привираю.
И, зашептал в ухо парню:
– Понимаете, этот камень стоит не полторы тысячи, как указано на ценнике, а много больше… Если бы я смог купить его и продать в Москве, то я крупно наварился бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Ты глупый. Разве можно говорить детям такие вещи? А истерику устроила, потому что тебя любит. И маму любит, но чуть-чуть больше, потому что она слабенькая.
– Я знаю. Давай спать ложиться. Я тебе постелю, а сам посижу, подумаю.
– Ты наверно вина хочешь попить? Я видела бутылку в твоем рюкзаке.
– А можно? Ты не подумаешь, что я алкоголик?
– Не подумаю. И не забудь на ночь зубы почистить.
– Хорошо, почищу. А ты?
– Сейчас пойду. Ты меня проводишь к морю?
Они пошли на берег, девочка почистила зубы, отойдя в сторону, пописала. Через час она, завернутая в одеяло, спала в берлоге.
На рассвете пошел дождь, и Смирнову пришлось укрыться с девочкой одной пленкой. Согревшись, он заснул, и она во сне обняла его.
***
Вова нашел их ранним утром. Проснувшись, Евгений Евгеньевич обнаружил, что висит в воздухе, и к его лицу летит кулак размером в пятикилограммовую гирю. Отклонив его левой рукой, он ударил гиганта ногой под коленную чашечку и сразу же другой в одно место. Они упали в болотину, стали бороться.
– Минуты на две меня хватит, – подумал Смирнов, теряя силы, но тут Вова выпустил его, оглашено закричав, вскочил, заводил рукой по спине – падчерица, изловчившись, сунула ему за шиворот тлеющий уголек.
Спустя несколько минут Олин отчим, обнаженный по пояс и растерянный, сидел на пощаженном огнем уголке шпалы, а девочка сидела перед ним на корточках и смазывала покрасневшие места тетрациклиновой мазью из аптечки Смирнова.
– Ты меня прости, Вовочка, – говорила она, водя пальчиком по спине. – Но что я могла сделать? Ты такой глупенький… Большой, сильный, но глупенький. Разве можно так на людей бросаться? Но мне все равно приятно, что ты стал из-за меня драться. Всем девочкам приятно, когда из-за них дерутся. Но этот дядя хороший, у него дочка, как я, и он очень ее любит…
Потом она их кормила завтраком. Прощаясь, Вова пожал руку Смирнову так крепко, что она хрустнула.
15.
От камышовой щели до мыса Утриш Смирнов дошел за два дня и все из-за дождей. Погода окончательно испортилась (потом он узнал, что в эти дни на побережье от селей погибло много народа, в том числе, и праздного, дико сидевшего по щелям), и от дельфинария до Анапы он ехал на маршрутке.
Как только нога его ступила на городскую мостовую, грянул ливень, собиравшийся весь день, и он клюнул на первую попавшуюся табличку "Сдается комната". Держала ее улыбчивая женщина с пустой кошелкой в руке. По дороге она сказала, что за приличный домик в самом центре возьмет всего сто пятьдесят рублей в сутки.
"Приличный домик" оказался приземистой времянкой, стоявшей среди руин одноэтажных домов, снесенных под отели. Возвышавшийся над двором фрагмент стены одного из них очертаниями напоминал смертельно раненого человека с гранатой в руках. Он покачивался.
Дальше острых ощущений прибавилось.
Комната пахла беспросветностью.
Отхожее место располагалось на задах заброшенного огородика. Оно было заполнено дождевой водой и пыталось сдаться ветру.
Душ располагался рядом и представлял собой загородку из полусгнившей мешковины; в ней, на земле, источенной червями, лежали несколько полутора литровых пластиковых бутылок с водой.
– Под солнцем вода обычно согревается, – сказала женщина, улыбаясь мошеннически виновато. – Вы не беспокойтесь, каждый день в семь часов утра я буду приходить и наполнять их.
Дождь лил, и Смирнов не стал ничего говорить. К приморским жителям, живущим жизнь сдачей подобной жилплощади, а также продажей дрянного вина и спекуляцией, он относился с брезгливым сочувствием.
Когда хозяйка, наконец, ушла, Смирнов постирался – небольшой пластмассовый тазик входил в удобства, вымылся в нем же и пошел на рынок за продуктами.
Через полтора часа он сидел на крохотной веранде и ел овощное рагу с говядиной, прилично получившееся, запивая его сухой "Изабеллой". И, захмелевший, вспоминал девочку Олю, ее благодарные глаза, вспоминал нодью и сказку, которую рассказал. Он думал о себе, глупом и навороченном дилетанте, о смысле, который, лежа на поверхности, скрывается очень глубоко и часто недоступен. "Взять хотя бы эту нодью. Лежат два бревна, и между ними огонь. Явный символ полового акта, но… но голубого. Ведь в психоанализе языки пламени – это фаллические символы. Фрейд писал, что дикари, писая на них, на эти языки, символически совершают гомосексуальный акт. Я на огонь никогда не писал, только на угли. И там, в камышах, тоже писал, покидая лагерь. А что означает писать на угли? На просторечье это означает их тушить, чтобы тайга не загорелась. А нодья на том же языке – это самый долгоиграющий и не хлопотный костер. Но писать в золу с углями приятно. Потому что боишься, что увидят, и куда-то с пользой попадаешь. В очаг, символ вагины. И получается, что, писая в очаг, в золу, я расписывался в своей гетеросексуальности. Сложил нодью – символ гомосексуальности, а когда она сгорела, совершил гетеросексуальный акт. Но почему же все-таки я бросился сооружать символ гомосексуальности, когда выяснилось, что девочка остается ночевать? Видимо, действительно, этим я вынес половую составляющую наших отношений за скобки. А со сказкой все очень просто… Вроде она о том, что влюбленные должны идти рука об руку. По крайней мере, сочиняя, он думал именно об этом. Но если пропустить ее через сито науки, что останется? Останутся мои юношеские впечатления. Да, точно. Принц Гриша влюбился и стал строить мост. А что такое мост? В психоанализе – это символ эрекции. И получается, что эта сказка о том, что у Гриши не стоял, пока она ему не помогла. И вся эта сказка взялась от его, Смирнова, юношеского впечатления: с первой его принцессой, впоследствии ставшей первой его королевой Ксенией Первой, у него ничего не получалось, пока она ему не помогла…
Вот и вся сказка. Что от нее осталось? Одна эрекция. Так и со всем. Стоит влезть поглубже, стоит разобраться, подчитать классиков наискосок – и остается одна эрекция или ее отсутствие…
16.
На следующий день ближе к обеду Евгений Евгеньевич решил посмотреть город. У транспортного агентства разразился ливень, и он укрылся в магазинчике под интригующим названием "Казачья лавка".
В лавке было много народу и всякой всячины. Из всякой всячины казачьего было немного – пара новеньких фуражек с желтыми околышами, несколько шашек и новенькое кавалерийское седло. Все это совершенно не выделялось среди плохих картин, развешенных на стенах (конечно же, на темы Айвазовского и Верещагина), среди монет и медалей, застывших на плацах витрин, среди обычных для комиссионок фарфора и бронзы.
Пройдясь по лавке, Смирнов остановился у витрины с минералами и окаменелостями. Нет, они его, все видевшего геолога не заинтересовали, его заинтересовал процесс охмурения покупателя лавочником. Последний, в бушлате и тельняшке, с золотым крестиком наружу, зачитывал по бумажке свойства и особенности аммонитов, представителя коих – окаменевшего и распиленного пополам – покупатель благоговейно держал в руках.
– Аммониты – это чудодейственные природные амулеты, продлевающие жизнь, и приносящие богатство, – почти по слогам разбирал рукописные строки лавочник. – Они являются представителями давно вымерших морских головоногих моллюсков, которые просуществовали триста миллионов лет – с девонского периода геологической истории – это четыреста миллионов лет назад – до мелового периода. От более древних форм они отличаются более сложной лопастной линией и направленностью вперед лопастных перегородок. Эти моллюски были весьма широко распространены, диаметр их раковин колеблется от нескольких сантиметров до нескольких метров. Существовало их около полутора тысяч видов, быстро сменявших друг друга во времени, в связи с чем, эти животные представляют собой важную группу руководящих ископаемых…
– А что такое руководящие ископаемые? – спросил покупатель, спокойный, незагорелый парень лет тридцати или меньше, несомненно "новый русский", знавший толк в дорогой одежде и обуви ручной работы.
Продавец замялся, и Смирнов его выручил:
– Ну, вы знаете, что слои земные, они, кстати, хорошо видны на берегах Черного моря, отлагаются в морских водоемах один за другим, то есть один на другой, – стал он объяснять "новому русскому". – И в каждом их них отлагаются останки животного и растительного мира, существовавшего во время образования слоя, – сейчас, например, откладываются рапаны, мидии и, хм, затонувшие пластиковые и стеклянные бутылки. Но одни виды животных практически не изменяются внешне и внутренне в течение миллионов и десятков миллионов лет, и потому окаменевшие останки этих видов, найденных в древних слоях, невозможно отличить от тех же видов, найденных в молодых слоях. Образно выражаясь, скорпион, найденный в слоях верхнего мела, ничем не будет отличаться от нижнеюрского скорпиона, хотя разница в их возрастах составляет более ста миллионов лет. А эти аммониты очень быстро менялись, и потому в каждом следующем слое, через каких-то десять тысяч лет, они уже совсем другие…
– Ну и что?
– Понимаете, геологам-съемщикам важно знать время образования определенного слоя – это нужно для составления геологических карт. Так вот, этот аммонит с такой лопастной линией совершенно точно жил в турнейское время нижнего карбона, а вот этот, с этими перегородками, гораздо позже, в нижней юре. И потому, найдя в породах последнего, вы определенно будете знать, что слои эти нижнеюрские.
Смирнов, будучи рудным геологом, палеонтологию и стратиграфию знал в рамках университетской программы, и потому возраст аммонитов взял с фонаря, висевшего над продавцом в тельняшке. Новый русский смотрел непонимающе и он продолжил:
– Чтобы до конца было понятно, скажу, что палеонтологи будущего, так эдак через десять миллионов лет, будут расчленять современные нам слои по бутылкам – без всякого сомнения, именно они станут руководящими ископаемыми. И слои, образовавшиеся в середине двадцатого века, скорее всего, будут называть "бомбовыми" или "противотанковыми", потому что для тех времен наиболее характерной была "бомба" или бутылка емкостью ноль целых восемь десятых литра. Более древнее слои, скорее всего, назовут "чекушечными", более молодые…
– Понимаю, почему сейчас российская геология умирает, – не дал ему договорить новый русский. – Ля-ля-тополя сейчас не кормит. А насчет талисмана, приносящего долголетие, он не заливает?
Смирнов грустно вздохнул. Касательно геологии парень был прав. Часть ее, напрямую не связанная с золотом, алмазами, нефтью и газом, неутомимо отмирала. А раньше было хорошо. Геологи толпами приезжали в теплое время на берега ласковых морей и иные санаторно-курортные места и неутомимо и с пользой для здоровья определяли, чем зубы рыб палеозоя отличаются от зубов мезозойских рыб.
– Насчет долголетия все верно, как в Библии, – ответил он, рассеяно рассматривая "Апофеоз войны" Василия Верещагина, висевший на стене перед самыми глазами. – Ты же слышал, эти аммониты прожили четыреста миллионов лет. Представляешь, четыреста миллионов лет! Люди, кстати, появились всего четыре миллиона лет назад.
Покупатель благоговейно посмотрел на окаменелость.
Продавец поправил крестик. Все, что он прочитал и услышал, никак не вязалось с его миропониманием
– А насчет богатства не заливает? – повеселев, продолжал вопрошать парень. – Приносят они богатство?
– В полный рост. Любой геолог знает, что аммониты притягивают цветные, редкие и благородные металлы.
– Как это?
– Ну, по ним часто образуются метаморфозы пирита, других металлов, в частности, самородного золота и серебра.
Насчет золота и серебра Смирнов не был уверен, но не упомянуть их не смог. "Заливать" надо красиво и через край, это каждый знает.
– А что такое метаморфозы?
– Ну, понимаешь, поднимаются, например, рудоносные растворы с золотом или серебром сквозь слои, содержащие аммониты, так все золото и серебро в них, и только в них, отлагается. Хапают они его только так.
Парень не понял, и Смирнов продолжил объяснения, стараясь не употреблять геологических терминов:
– Ну, тянется к ним золото, понимаешь? И они становятся золотыми. Только они.
– Заверните, – уважительно посмотрев на консультанта, сказал "новый русский" продавцу.
В это время ливень пошел на убыль. Смирнову стало скучно, захотелось попить хорошего пива, высматривая высыпавших на улицы отдыхающих женского пола, и он повернулся к выходу.
– Нет, пожалуйста, подождите, – остановил его парень, – я сейчас еще что-нибудь куплю, а потом мы с вами где-нибудь посидим, попьем пивка, закусим, и вы мне расскажете подробнее об этих ракушках.
Перспектива посидеть за чужой счет в ресторане Смирнову пришлась по вкусу, он принял действенный вид и стал рассматривать содержание витрины, дабы отработать будущий стол.
– Вот это возьмите, указал он на прекрасный кристалл темно-зеленого метаморфического эпидота, неведомо как очутившийся на берегах Черного моря. – Это весьма любопытная штука…
– А что она дает? Какие у нее свойства? – спросил парень, впившись глазами в кристалл.
– Этот кристалл… это кристалл, – напрягся Смирнов в попытке придумать, что-нибудь этакое.
Парень внимательно посмотрел ему в глаза, пытаясь определить причину замешательства. Смирнов смущенно заулыбался:
– Понимаете, я сам хотел его купить… но деньги… у меня нет лишних денег, поиздержался в дороге. Может, вы займете мне сто пятьдесят рублей?
– А почему вы хотели купить этот камень? – отодвинулся парень от Смирнова.
Мир, в котором люди занимают друг у друга сто пятьдесят рублей, был ему глубоко неприятен. А от людей, живущих в нем, считал он, можно испачкаться или даже заразится.
Смирнов понял, что перегнул палку, и сказал:
– Вы не верьте всему, что от меня услышите. Я иногда привираю.
И, зашептал в ухо парню:
– Понимаете, этот камень стоит не полторы тысячи, как указано на ценнике, а много больше… Если бы я смог купить его и продать в Москве, то я крупно наварился бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27